Ничего себе, подумал я. А ведь права моя ненаглядная.

— Ну не все. Люди в городах работают, дома строят, дороги, печи, телеги самокатные, телевизоры, утюги.

— Вутюги? Эт што-ж за строение?

— Эт не строение, эт помощник для женщин. Вот ты бельё рубелем охаживаешь после сушки, оно размечается, распрямляется, но складочки и помятости всё одно остаются, а утюгом пройдёшь по рубахе, и она гладкая, да ровная, разогретая и пахнет жаром.

— Чудно. А по што у нас нет, или Вовша не сможет сделать такое?

— Думаю Вован сможет, но не такой как там, а на угольях. А ещё есть стиральные машины, тоже хозяйкам большая помощь.

А эт что ж?

— Ну эт бочка такая. В неё стирку бросаешь, и она сама стирает, потом выжимает и остаётся только повесить досушить.

Я ещё много рассказывал о своём времени сквозь дрёму, к концу концов уснул, а Светла лежала в темноте и переваривала услышанное, доселе не ведомое чудо нашего мира.

Под утро я очнулся ото сна. Тело слегка ныло. Рядом сопела Светла, в кроватке спала дочка, в сенях скребла двери Люля, давая понять, что пора вставать. Что ж!.. Хочешь не хочешь, а надо, ибо скотина ждёт. Жена заворочалась и открыла глаза. Я чмокнул её в глаз и приступил нехотя к делам. Надо же, подумалось мне, стоило лишь поговорить о прошлой жизни, как появилась лень. Да! Мне хотелось домой, в моё будущее, я соскучился по современности, по телевизору, компу, микроволновке и эти мысли легли тяжёлым бременем на душе. Надо было поговорить с Вовкой, высказаться, успокоиться.

…………………………………………………………………………….

Куры, гуси, корова, две козы, навоз, во общем обычное, трудовое крестьянское утро. Кошка Катя, подняв хвост трубой, тёрлась об ноги в ожидании утренней дойки. Что ж, она заслужила немного тёплого молочка, ибо у порога лежали несколько заигранных мышек. Люля не отступала от неё не на шаг, иногда отталкивала Катёну мордой, мол не мешай, скоро всё будет. Я засмеялся и погладил Катёну. Люля носом подковырнула мою ладонь на свою голову, мол гладь меня и виляя хвостом уставилась на кошку.

За спиной хлопнула дверь, то вышла во двор жена.

— Владушка, давай подою.

— А как ты с пузом-то согнёшься?

— Ну, до этого сгибалась не поломалась, чай сдюжу и ныне.

Я уступил скотину жене, а сам принялся за прочие дела.

Пока убирал навоз, всё думал о своём времени, поглядывал на жену, предполагал, как бы она там обжилась. Наверное, не смогла бы, хотя может и наоборот, приспособилась бы получше моего, голова то свежа и готова к ученью…

Светла, угостив кошку, унесла молоко в дом и вскоре на пороге появилась умытая доча. Настя начала помогать мне что-то советуя и командуя.

Через часок я закончил свои работы.

— Светлушка, я чаю надо бы до Данилы сходить, проведать, к Владимиру заглянуть…?

— Конечно сходи. Возьми одну козу, на кой нам две, отведи Даниловой хозяйке, пусть обживается хозяйством. Чай мы не чужие, пособим. Возьми ещё гостинцев, яиц там али ешо што… я в миг тебе соберу.

Выйдя со двора, пройдя вдоль дощатого забора, я оказался перед Вовкиным домом. Стукнул в ворота и зашёл, затаскивая за собой козу. На встречу, принюхиваясь, поднялась Дуся. Я залез в карман достал прихваченный кусочек сушёного мяса:

— Здравствуй Дусяна, вот тебе доча Люля гостинец передала. — …и потрепал собаку за ухом. — Ну а теперь, гавкни для порядка, Дуся, проглотив лакомство счастливо виляла хвостом и подозрительно поглядывала на козу. — Гавкни!!! — потребовал я снова, и она однократно гавкнула козе в морду, та офигела и выставив рога спряталась за меня.

Дверь избы открылась, во двор вышла Лада с кадкой в руках:

— Здрав будь Ладушка, хозяин дома ли?

— И ты здоровей Владислав. Володька до Данилы побёг. Собрал свою «птичку» и побёг.

— Какую «птичку»? — Не понял я.

— Ну в которой его травы и снадобья.

— А-а, аптечку? Понятно… А что побёг то?

— Да детвора его с утра выкричала. Вроде как кровить Даньша начал, а Милёна его в слёзы, детей соседских послала… а ты шо с козой то?

— Да вот решили подарить Милёне с Даньшей козу, для обжития так сказать…

— А-а. Ну поторопись, а то можт и не успеешь.

— Угу. — отозвался я и ретировался со двора. Что значит не успею, думал я, неужто Данька так плох? Вчера вроде ел…

Мне стало не по себе, а вдруг что серьёзное и я поспешил по улочке обходя церквушку. Скопление народа у Данилина дома заставило занервничать. Господи, не уж то помер? Ноги двигались на автомате, руки сопротивлялись рывкам козы, седце билось в испуге за жизнь раннего друга.

— Что случилось люди? — Спросил не громко я.

Народ стоял с козами, лукошками, кошёлками, как будто шёл с ярмарки.

— Здравствуй, Владша! — Приветствовал меня Горын, держащий на одной руке своего трёхлетнего сына и корзину, а другой рукой придерживал за веревку козу.

— Здравствуй Горын. А што с Данилой? Почему все с добром?

Горын хитро прищурился:

— А сам то, по што корзину, да козу за собой волочёшь?

— Ты я это, Даниле, дабы хозяйство увеличить.

— Вот и я с тем… …и все тута за этим, покуда.

По мне пробежал какой-то нервяк:

— Да с Даньшей то што?! Где Володьша?!

— Тык тута, в хате.

Я рванул сквозь толпу.

— Да куды ж ты прёшь? — раздались голоса.

Взлетел на крыльцо и грохнул в дверь:

— Пятак! — Вырвалось из меня переживание.

Дверь открылась, Милёна увидав меня поманила, я втащил козу в сени, и женщина задвинула засов.

— А ты то что с козой? — спросила Милёна.

— Тык гостинец. Как Данила?

— Утром раздухарился, начал рукой махать, мол во как, уже зажило, ну шов то и потёк рудой. Я с перепугу за вашим знахарем послала детишек с улицы, а потом люди в гости пожаловали. Вона их кольки у крыльца. Все с добром! Уж я им, а так, и сяк говорила, что благодарна всем, но всё принять не могу, всё одно стоят с гостинцами. Не приму обижу, а как столь принять то?

— Что с Данилой то? — перебил я её причитания.

— Ничего, со знахарем разговаривают, смеются.

Я успокоился. Коза дёргалась на верёвке. Тащить животное обратно не хотелось:

— Ну, мою то козу примешь? Чай я не чужой Даниле.

— Заводи во двор, — сказала Милёна, потеряно махнув рукой, и указала на открытую дверь во двор.

Моему взору предстал Данилов двор, в котором базировалось стадо коз, голов в десять-двенадцать. Животные выедали невыкошенные травы под забором, сараями и вообще по периметру всего не богатого хозяйства.

— Так вот что значило Ладино «не успеешь». — пробормотал я, — И откуда узнала то? — пожал я плечами.

— Так ишо вчарась вечером, бабы со мной говорили, знакомились, сулили ныне пособить с обзаведением хозяйства.

Я поглядев на свою козу, вздохнул:

— Придётся тебе Галя домой топать, бо опоздали мы, — и привязав козу во дворе, дабы не навалила гороха в сенях, вошёл в горницу. Данила сидел на лавке в углу горницы, перемотанный бинтами.

— Здрав будь Даньша! — приветствовал я.

— Здарова, Влад, проходь, садись рядом с Вовшей.

— хохотнул весельчак.

— Тьфу ты. — психанул я, — тут бежишь, переживаешь, а он хохмит и издевается. Тык я ещё и козу привёл…

Больной рубака и здоровый хирург взорвались в истерическом хохоте.

— Я ж те говорил, — выговаривал сквозь смех слова Пятак, обращаясь к Даниле, — все, кто коров держат, все от коз избавляться начнут и станешь ты козопасом.

Когда смех улёгся, я досадливо произнёс:

— Ну кто ж знал, что все коз попрут?

— Да ладно Влад, садись за стол.

— Есть не хочу, но квасу отведаю.

Милёна была тут как тут и квас разлился по кружкам.

Данила поманил к себе женщину, усадил возле себя и произнёс:

— Ныне пойду до церкви, поговорю со священником о крещении Милёны, а потом и свадебку сыграем.