Древко дружеского копья, подбило локоть немчина, меч просвистел мимо меня… Мой спаситель ударил грудью врага, тот потерял равновесие и получив окольчуженным кулаком в лицо завалился в траву.

— Тягай все стрелы с маво тула! — Заорал Микула Ярославский — поправляя рукавицу на кулаке. С лука то у тя луче выходит! — Оскалился он.

Лука у него не было, видать утратил в бою и теперь орудовал копьём.

— Спаси тя бог! — Поблагодарил я Ярославца за спасение и дёрнул весь пучок его стрел.

— Данылу выруча-ай! — Расслышал я чей-то крик.

— К лодьям! — Ревел командами Горын.

— Сам погибай, а товарища выруча-ай! — Резанул слух знакомый суворовский девиз.

Ага, Вован жив и рвётся в тыл к Даньке. Я бросился, сквозь толпу на призыв Пятака.

Кучка наших замыкающих пыталась прорваться к уставшему, с трудом отмахивающемуся от троих наседающих противников, Даниле. Я огляделся, возле меня стояли молодые весяне, парни лет девятнадцати-двадцати. Мог ли я вести их в бой, наверное, нет, но эта необходимость была и мы, толкаясь плечами, бросились на выручку, ворог перестроился, уплотнился, не желая выпускать Даньшу.

Тут лук был не нужен, ибо можно было зацепить своего.

Меч взлетел в руке над головой:

— Стрела тут дура, браты, но меч молодец! — Переделал я Суворовскую поговорку, стараясь не отстать от красноречия от Вовки, — а ну покажем ворогу, чему нас Данила учил! — Подбодрил я парней, и мы бросились в атаку…

Хорошо, что Янгур на коне подоспел, подсобил, а то бы нас посекли.

Запыхавшийся Данила, сразу принял командование над нашим арьергардом…

…На причале наши теснили охрану лодей, разбив тылы противника. Народ скучковался за спинами наших передовых. Многие женщины и старики не оставались в стороне, помогая оборонятся, вытаскивать из-под ног раненых. Тот тут, то там мелькали вилы, дубьё, выручая своих воев в нужную минуту послышался топот ног по сланям и палубам лодок.

— Баб и детишек в лодии! — Командовал, сквозь битву, громовым голосом черниговец.

— Наподдай! — Орал Микула, у которого уже вместо копья были меч и засапожник.

Освещённые, пожарищем родного города, весяне грузились в лодьи. Шесть судов заполнялись народом, количество обороняющихся на берегу уменьшалось, с трудом сдерживая натиск противника. Где-то мелькнул окровавленный отец Прокопий с копьём в руке, Бурей с посохом на перевес …

Обвешанные щитами суда отчаливали от пристани, выбрасывая концы канатов в воду.

Мы стояли последними, теснимые неприятелем.

— В воду браты! — Скомандовал Горын, — реж доспех.

Наши посыпались в чёрную, ночную Кубену, на лету доставая засапожники.

Враг разразился криками и с яростью бросился в атаку. Но было уже поздно.

Что-то больно резануло меня поруке, потом грохнуло по голове и я, ошеломлённый, полетел в воду, выпуская меч. На лету я заметил, как потрёпанные Любим и Кирилл столкнули в воду, изрядно помятого Горына…

… резанув по ослабленным ремешкам доспеха, я начал судорожно стягивать рюкзак, который надувшись пузырём, держал меня головой вниз. Сознание мутилось, уходило куда-то в даль… Вынырнул, глотнул воздух и увидел, как при свете догорающего городка в воде барахтались люди, цепляясь за волочащиеся за лодиями канаты. Людей подтягивали на палубу и вновь забрасывали канаты за борт. Лодочки удалялись.

— Светла-а-а-а-а-а-а-а-а! — Вырвалось у меня.

В одной из лодок, раздался женский крик и что-то свалилось с борта в Кубену.

Тут же по башке что-то хлопнуло, я забарахтался, теряя сознание, ноги перестали болтать воду, промокший рюкзак уже не держал на воде, я тонул…

…Что-то попало под руку я рефлекторно сжал кисть… рюкзак… надо бросить… Кто-то схватил за руку и потащил. Моя голова вынырнула из воды… кашель запершило горло… глаза открылись…

— Лю!!! Ты моя собака, пробулькал я, — домой… сквозь ночную тьму, показалась светлая полоса через всю реку, и я отключился… появились не прозрачные сны, воспоминания, видения…

— Влад, саморезов нет? — Спросил сосед… Домой — подумал я, — хочу домой…Течение подхватило моё тело, поволокло с большой скоростью, закрутило… но не топило, а я крепче сжал кисть…

…Очнулся от холода, лёжа на песчаном пляже. Лежал ничком уткнувшись щекой в песок. С трудом поднял голову, было утро, где-то крякали утки. Рука сжимала ремешок рюкзака. Голова, руки, пальцы, ноги, спина, ВСЁ сильно болело. Попробовал встать, но приступ тошноты бросил меня на колени… …вырвало… завалился на бок, схватился за голову и нащупал опухшую ссадину…

— Костёр, нужен костёр, иначе болезнь и смерть.

Огромным усилием воли я заставил тело двигаться. Раскрыл рюкзак и остановился, в памяти всплыла Люля. Она же меня спасала…

— Лю! — Хрипло позвал я, озираясь вокруг.

Тишина. Чуть потосковав начал рыться в рюкзаке и о счастье, коробка спичек, завёрнутая с документами в гермопакет, оказалась на месте, не забыл.

Вскоре заполыхал костёр, и вся мокрая одёжа была развешана для просушки вокруг огня. Ласкающее тепло пламени нагнало на меня дремоту и погрузило в сон. Ночью проснулся от озноба, натянул на себя не до конца просохшие штаны, свитер, куртку-ветровку и подбросив дров в огонь отключился.

…Какой-то знакомый звук, идущий издалека, медленно приближающийся, начал нервировать и мешать дрёме. Просыпаться не хотелось. Хотелось отогнать этот звук, отмахнуться как от назойливой мухи, но он упорствовал, он нарастал и вот он ревел у меня над ухом, и вдруг резко оборвался.

— Пьяный что ли? — Раздался вопрос.

… Я очнулся, открыл глаза. Передо мной стояли два мужчины, одетые в камуфлированные куртки.

— Э-э, приятель, ты как? — Спросил один и пощёлкал перед глазами пальцами.

Второй закурил и спокойно глядел на меня, дымя сигаретой.

— Вы чьи будите? — Спросил я, — давно ли тут?

— Мы то свои, а ты вот чей дядя?

В голове всё перевернулось. Я медленно сел и задумался. Мысли, в бешеном вихре носились в голове и казалось, что вот-вот вырвутся наружу, пробив черепную коробку. Нет, не может быть. Что ж это, я спасся, а остальные нет?

— А остальные? — Спросил я, глядя на мужчин.

— Что остальные?

— Спаслись?

— Ты про кого, псих?

Я прикусил язык, увидев моторную лодку с торчащими из неё концами удилищ.

Я лихорадочно полез в рюкзак, нащупал телефон.

— Во мужики, телефон сел, — лихорадочно затряс я мобилой, — дайте позвонить.

Один из собеседников подал простенький мобильник.

Мои пальцы, трясясь забегали по кнопкам, снимая блокировку и (!)…

Я, наверное, побледнел, ибо на экране трубки стоял две тысячи тринадцатый год, август…

— Ну ты что, звонить то будешь? — спросил меня курящий.

— До Харовска долече, мужики?

— Да не, километров двадцать. — Ответил хозяин мобилы, забирая телефон. — мы туда идём, садись подбросим.

Я глянул на лодку:

— С рыбалки?

— Ага.

— И как?

Мужчина скривил губы, вместо ответа…

… В Харовске, отблагодарив своих извозчиков, я поплёлся на вокзал, всё ещё не веря произошедшему. Может мне всё снилось? Древняя Русь, Бурей, друзья…

На следующий день, вечером, я сидел на диване, в своей квартире в тоске и полном упадке духа…

Чувство опустошения, от навалившейся современности, смога города, шума музыки из окон автомобилей, вони, гари, суматохи, смурных лиц взрослых и бестолковых криков молодёжи, вывело из равновесия, отняло силы, и положило на диван, заставив взор подпирать поток. Часы на стене показывали начало шестого. Спать было рано, но огромная усталость, в союзе с унылостью и чувством плена, потихоньку притупили восприятие действительности.

— Может напиться? — Спросила одно моё я.

— Тык легче не станет. — Ответило второе.