— Что ты Данилушка, боюсь я креститься то. — молвила Милёна.

— Ничё, с Буреем поговоришь и осмелеешь. Бурей то он волхв, разум его велик и мудр. Да и с попином он на дружеской ноге.

— Как скажешь Данилушка.

— Ты шо смурной Влад? — спросил Даньша.

Я глянул исподлобья на Вовку:

— Да мысли у меня, последнее время, дезертирские.

— Эт как жа?

Я опять глянул на Пятака, перевёл взгляд на курянина и потупив взор выдохнул:

— Домой тянет.

Хирург заколотил пальцами по столу, Данила с интересом вперил в меня взгляд.

— Что-то устал я браты, хочу телик посмотреть, радио послушать.

— Ну про телик ты мне как-то сказывал, — заговорил курянин, — сам хочу диво сие узреть…

— Я тоже домой хочу! — Перебил Вовка.

Данька замолчал, он понял, что мы говорили очень серьёзно. В горнице повисла тишина. Под потолком жужжали мухи, на улице галдел народ, по веси кричали петухи, и блеяли козы.

Мы молчали, боясь нарушить эту тишину, будто она была последняя в жизни.

— А как же я, мы, астрономия? — Прошептал Даньша.

— Тык можно с нами. — Неуверенно ответил Вован.

— Тык, а шо мы киснем, если можно? Надо с буреем, да с отцом Прокопием потолковать, узнать, что они скажут. — Уже бодрее, с улыбкой произнёс курянин.

…На том и порешили, как Бурей в весь из лесу прибудет, так и обмозгуем, а пока живём как жили. Потом курянин сам вышел на крыльцо и уговорил людей разойтись.

— Люди добрые, — начал Даньша поклонившись в ноги весянам, — всем сердцем благодарю вас за потуги и помощи ваши мне немощному и суженой моей. Было бы тягостно нам поднять хозяйство в болезни моей и помощь ваша зело заботлива и упоительна. Но не могу я уследить за таким обилием скота козьего, ибо аще немощен, а по здраву буду занят другими, не менее важными, заботами. Скоро свадьба наша со Милёною, по сему прошу простить мя, что отклоняю ныне дары ваши и прошу помочь в свадьбе нашей и приглашаю всех прибыть на пир свадебный…

Народ, выслушав благодарную и впервые серьёзную речь балагура, одобрительно загудел и разошёлся, пожелав Даниле скорого здравия. Горына с сынишкой Даньша пригласил за стол.

…Сидели мы у Данилы долго. Беседовали, вспоминали былое, смеялись. Уставшая за последние дни Милёна спокойно уснула за шторкой и мы, стараясь её не будить убавили громкость разговоров. Обедать разошлись по домам.

…Бурей долго ждать себя не заставил и скоро заявился в веси. Порешав какие-то свои вопросы зашёл к Даниле справиться о здравии. Даньша высказал ведуну наши чаяния, тот выслушал, переварил и ушёл к церкви, где, усевшись в тени бревенчатого храма, предался размышлениям.

Он сидел, не обращая ни на кого внимания, весь в белом, расшитым красной нитью, одеянии. Люди, проходившие мимо него, лишь почтительно кивали, стараясь не отвлекать ведуна от дум.

Бурей размышлял до конца обедни, потом к нему вышел отец Прокопий, тот самый священник, с которым ведун водил некую дружбу. Они о чём-то коротко обмолвились, и священник уважительно пригласил ведуна в церковную пристройку, на что волхв, не менее уважительно, согласился коротко кивнув. Видимо у них намечался серьёзный разговор.

…Да-а, подумалось мне, не дай бог сюда нагрянут какие-нибудь проверяющие Вологодской церкви, тада нашему Прокопию кранты. Обвинят в ереси, в пособничестве язычеству и накажут по-свойски, предадут анафеме, отлучат от церкви.

Как потом оказалось, Бурей и Прокопий говорили о нас, о нашем желании вернуться домой, в наш мир, с нашими новыми семьями. Два умудрённых мужа обсуждали правильность наших желаний, моральную чистоту нашей затеи и эта беседа способствовала исполнению наших чаяний.

…………………………………………………………………………………….

Вечером, перед сном ко мне забежал Вовка. Он постучал в ставню. Лю откликнулась приглушённым коротким лаем. Я вышел на крыльцо:

— Кто тут?

— Да я это. — Полушёпотом отозвался Вован.

— Ты чё припозднился то?

— А-а, — тоскливо махнул рукой друг, — понял, что не засну, поговорить захотелось.

— Заходь, — тихо пригласил я.

— Я тут это, вон чё. — Таинственно произнёс хирург и достал из тяжёлой сумы предмет, который и в сумраке сеней определялся как бутыль русской.

— Фига се! — удивился я, — эт ты «оттуда» припёр, каков калибр?

Вовка утвердительно кивнул:

— Ноль семь.

У меня началось обильное слюноотделение.

— Есть закусь, втихаря от Светлы? — Неловко спросил хирург.

— Найдём. А чё ты боисся, чай мы не там и жёны наши не те.

— Кто там Владушка? — спросила жена, высовываясь в сени в ночной рубахе.

— То Володимир Светлушка, — ответил я, присев от неожиданности.

— Здрава будь Светла, я это. — Приветливо ответил Вовка, спрятав пузырь за пазуху.

— Ну что вы в сенцах то шепчетесь, проходите в дом.

— Да не Светла, боюсь мешать буду, а потолковать надобно, — робко ответил Володька.

— Женуля, ты ложись, а мы с Вовшей на погребке потолкуем. — С деланным спокойствием молвил я, прикидывая в мозгах закусь.

— Ну как хотитя. — И Светла закрыла за собой дверь.

Мы оба прекрасно понимали, что Светла подала бы на стол хмельного да съестного, но нам обоим хотелось другого, нам хотелось посидеть вдвоем, с бутылкой беленькой, без присутствия дам, в простой, свойской обстановке, как раньше.

…Мы вышли в сумеречный двор, Лю сразу окружила нас вниманием, из курятника донеслось куриное кряхтенье, под ногами появилась кошка Катя, я отворил дверь времянки, катёна нырнула внутрь, Вовка потряс какой-то погремушкой и протянул её мне. Это были спички.

— Блин! Что ж ты раньше их не приносил оттуда?

— Всё просто, всегда хотел и всегда забывал. Ныне припёр на всю весь, на тысячу рублей накупил. Понимаю, что немного, но при необходимости будет у каждого.

Толстая свеча, осветила помещение, наши тени заиграли на стенах, я засуетился с закусью, открыл в полу лаз и слазил в погреб за солениями, щами, мочёными яблоками. Вовка, продолжая меня удивлять, достал набор из семи нержавеющих стопок, грамм по сто каждая, несколько вилок и газету. Елки палки, газета приковала мой взгляд, мне хотелось её прочесть, узнать новости, влиться в ту жизнь, почувствовать себя частью того мира, мира в котором родился и вырос. Меня поразило моё желание, ведь я никогда не интересовался газетными новостями, да и вообще прессой.

Вовка, взяв газетный лист, произнёс:

— Что тут? О, программа передач. Что ж, будем есть на программе. — И постелил газетный лист на табурет как скатерть.

— Дай почитать. — Сказал жадно я и взял остальные листы.

— Читай. — Ответил хирург и хрустнул винтовой крышкой бутылки. — Я тож давича жаждал, а прочитав понял, что люди там на голову больные, выдержав паузу Вовка продолжил:

— Пока не читал, хотелось домой, а как прочитал, так пожалел о своём желании. Ну давай вздрогнем, — и Вован поднял стопку.

— Давай. — Ответил я.

Мы чокнулись, выпили и только потом сели на скамьи.

Некоторое время молчали, слушая свои животы и смакуя вкус водки. Первым очнулся Володька:

— И всё-таки она гадость! Согласен?

— Согласен.

— Вот за это и выпьем. — И мой дружок наполнил стопки.

Мы чокнулись и опрокинули по второй.

Во дворе тихо заворчала Лю.

— Кого там ещё бог принёс? — Напрягся я.

Мы прислушались. Тихие шаги приближались к двери, раздался голос жены:

— Тут они, заходитя.

Дверь открылась, пламя свечи заколыхалось, разбрасывая по стенам кривые тени, в дверном проёме, из темноты ночи появился Данила, за ним Горын.

— О как Горын, видал? — Обратился к старому воину курянин, — как меч рудой поить так оне вместе со всеми, а как меды распивать так оне отдельно! Двигайся Вовша, чё расселси!

— И шо вы тута вкушаете? — Поинтересовался Горын.

— Грузди солёные, щи холодные, яблоки мочёные, хлебушко. — Ответил я.

— А что испиваете?

— Русскую водку. — Констатировал Володька.

— Шо? — Пригляделся к нам Данил. — Да вы очи свои видали? Давно сидите видать.