— Только начали. — Ответил хирург и поставил на табурет початую бутылку, — а тебе по ранению такое рано потреблять.

Даньша с Горыном переглянулись и Горын вымолвил:

— Видать сильна настойка! Наливай, — черниговец вытащил из своей сумы печёную рыбину, добрый шмат сала и положил на газету. — Во Даниле нёс, а шо за грамота? — справился он, доставая лук и пареную репу.

— Газета. — Буркнул Вовка.

— Видать дюжа ценна, коль скатёркой пошла.

— Эт да. — Ответил Вовка разливая водку по стопкам. — Ну…

— За нас… — вставил я и стопки стукнулись друг о друга.

Мы с Вовкой привычно опрокинули пойло в глотки и показав своим видом что проглотили гадость принялись закусывать яблоками, потом рыбой с хлебом.

Горын выпил, не скривился, некоторое время молчал, выпучив глаза, потом выдохнул:

— Зело-о-о! Чую как по нутру идёт.

Я нарезал сало.

Данила хлопнул стопку, открыл рот и задышал, я подсунул ему щи, он отхлебнул прямо из миски и сдавленным голосом прохрипел:

— Это шож такое?

— Алкоголь. — Пьянея ответил хирург. — Называется Русской Водкой.

— Ядрёна водица! — Отозвался курянин, хрустя солёным груздём.

На улице опять раздались голоса. Светла снова направила кого-то к нам.

Кто ж там ещё?

Дверь отворилась во времянку зашли Бурей и отец Прокопий.

— Здравствуйте чада. — Степенно промолвил священник.

Во влипли подумал я.

— А шо ты спужалси, Влад? — Будто прочитал мои мысли Бурей.

— Да я ничего. Проходите, садитесь. В охмелевшем мозгу сверкнуло открытие, что люди здесь не говорят присаживайтесь и я перестал говорить, что слово «кончить» означает лишь окончание дела. Как это правильно и верно, без изврата, без кривды и пошлости.

Мы потеснились, старцы расселись.

— Ну потчуйте. — И Бурей, видя наш харч, положил на газету отменный кусок вареного мяса, завернутый в холст, а Прокопий лук, мёд и десятка два расстегаев.

Ни фига себе, подумал я, вот это старцы, во это блюстители вер.

— А вы… — смутился Вовка.

— Мы тоже люди, чадо. — Вставил Прокопий, — шли Даниилу навестить, а он у тебя окозался…

Горын и Данила чрезмерно внимательно рассматривали нержавеющие стопки.

Вовка крякнул, разлил водку в шесть стопок и достал из своей сумы ещё одну ноль семь.

Все выпили разом.

— Однако, прости господи. — Выдал Прокопий и перекрестился.

— Однако! — Закашлялся Бурей.

Остальные уже просто выдохнули и принялись закусывать.

— Ты припёр Володьша? — Поинтересовался Бурей жуя закусь.

— Угу. — Кивнул хирург.

— На кой? — Продолжил вопросы Прокопий.

— Хвори лечить, — ответил Вован с набитым ртом.

— Что б я боле этого тута не видал! — Вставил ведун, — токмо для хворей.

Володька испуганно глянул на волхва.

— Сие есть грешное питие, уразумел? — Добавил Прокопий.

Вовка бледно кивнул. Все затихли.

— Что затихли чада? — Спросил священник, — будите молить за грехи свои? — Мы закивали, — ну тада наливай покуда, — толкнул Вовку в коленку Прокопий.

Вовка оживился и принялся за дело.

— Мудр ты вельми Прокоп и зело умён разумом. — Поправил усы Бурей в одобрении слов священника.

— На том сами стоим и вера наша. Помилуй, господи. — Перекрестился священник.

— Так и мы не лыком шиты, — отозвался Бурей, — наливай Володимир.

— Знаю Буреюшка, знаю. За что и уважаю тебя.

О как, подумал я, развязались языки у стариков.

Выпили ещё, закусили, точнее поели, потом начались беседы.

Бурей и Прокопий от дальнейшего пития отказались, мы допили остатки.

— Вот вы с Володей домой захотели, — обратился ко мне ведун, — а всё ли обдумали?

— Да не думали мы, просто захотелось, — ответил я.

— А ежели мы туда всей весью уйдём?

Мы с Пятаком переглянулись.

— А народ согласится?

— Ежели добрые посулы услышит, то и согласится.

И тут я понял, как решаются судьбы людей. Бурей и Прокопий являлись политической силой веси, как они народу объяснят, так и будет. Людям оставалось только решиться на тот шаг к которому их подбивают. Хорошо, что эти политические силы в руках у умных и мудрых старцев.

— А не грешно ли это? — Спросил Вовка. — за людей то решать?

— А что есть грех? — обратился к нему священник.

— Ну. — смешался Вован, — запретное деяние.

— Нет Володимир, грех — это ОШИБКА, сделать которую просто, а исправить сложнее, а, не исправив которую сделаешь худое. Представь идёшь ты по стёжке, вокруг грязи и что б сократить путь ты идёшь по грязям, пачкаешь ноги, порты. Выходит, ты допустил ошибку скоротав путь и стал грязен. Но ты можешь помыться и опять станешь чист. Если, спасая кого, ты бросишься в грязи, суть доброго деяния перекроет страдания о грязной обуви, и помывшись ты даже не заметишь переживаний от грязей, но радоваться будешь за спасённого — Прокопий помолчал и продолжил, — эта ошибка пустяковая, но бывают разные, более тяжёлые ошибки, смертные ошибки, поэтому каким бы грех ни был, он всегда является ошибкой, но тяжесть у него разная.

Бурей одобрительно крякнул. Прокопий, чуть заметно, благодарно кивнул.

— Токмо так жить и думать надо сызмальства. — Прокомментировал Горын.

— Так что делать то? — Спросил Вовка. — Идти нам домой или нет?

— Никто вас силком удерживать не будет и обид не затаит, — начал Бурей, — сюда вы по дурости своей и по уменью моему попали, но теперь вы не одни, у вас чады, жёны, дымы. Думайте. Не одолеют ли хвори тамошние людей здешних, коли ваши семьи туда попадут, примут ли люди тамошние вас и семей ваших?.. Год ещё до следующего оконца, так что думайте. Как надумаете скажите, а там поразмыслим.

…Разошлись за полночь. Я забрался по одеяло, Светла заворочалась, фыркнула:

— Фу, чем вы беседы свои заливали? — И закинув на меня ногу и руку, тихо засопела.

Я ещё долго лежал в темноте и думал о словах наших стариков. Жаль, что я никогда не думал об этом раньше, жаль, что современные люди не думают о праведности и мудрости. А водка всё-таки гадость… …но под хороший закусь не такая уж и гадость. Утром вставать с петухами…

……………………………………………………………………………………

…Постепенно страсти утихли, жизнь пошла своим чередом.

В конце месяца липеня (июль), Светла родила мне вторую дочь.

Рождение первой Настёны было встречено мной в не понятном нервяке и опаске, а папой я ощутил себя, когда первеница впервые сказала «тятя».

Ныне нервяк был ещё больше.

Данила с Милёной, Вовка с Ладой, Горын с Младой, Янгур с женой и дочерью сидели на лавках во дворе дома под окном. Настя играла в компании детей гостей. Лю сидела в ногах у Горына, а кошка Катя лежала на её хвосте.

Сомкнув перед собой пальцы рук, я ходил, в зад — вперёд, по двору, не находя себе места, друзья наблюдали за мной молча, двигая в след головами.

— Да усядься ты! — Буркнул Пятак.

Горын вздохнул.

Я сел. Начал дёргать коленом и потирать ладони:

— Володь, ты-ж врач, может ты там поможешь? — Кисло спросил я.

— Влад я могу голову к заднице пришить, а тут… — помолчав продолжил, — Лада рожала, тык я в дом войти боялся. Миланья ежели кликнет, так я чем смогу…

Горын снова вздохнул.

— Охолонись Влад, всё добрёшенько пройдеть. — Обратилась Милёна.

— Я не, я ничё, всё нормально, — промямлил я и опять затряс коленом.

— Ды всё хорошо будя, — подключилась Лада, — первый раз труднее, а второй уж легшее.

— Да-да, я понимаю.

Горын вздохнул и почесал бороду.

— Скоро ты двойной тятя будешь, — улыбнулся Янгур, — и я тоже, погодя.

Эта новость меня немного отвлекла:

— И вы тож? А когда?

Все сидящие перенесли взоры на жену Янгура Лею, та смутилась и покраснела:

— РанА об том. — Тихо молвила она.

Горын опять вздохнул. Я, переживая, на него уставился:

— Что? — Вылетело из меня.

Горынова Млада двинула мужа сухеньким локотком: