Взобравшись на помост, они выстроились, рассчитались на первый-второй и временно отключились.
Чего здесь только не было — машина, которая обжигала горшки, машина, которая садилась только в свои сани, портняжная машина, которая прежде чем отрезать, отмеряла семь раз. Был очень интересный домашний автомат для мытья и битья посуды, — он бил посуду при крике «Изверг!» или «Я тебе покажу!» и мыл ее в остальное время. На левом фланге шеренги механизмов стояло что-то маленькое, похожее на киноаппарат.
— Это чей такой? — удивился профессор.
— Мой, — выступила вперед кандидатка по имени Айя. — Его зовут Поки — помощник кинозрителя. Если вы хотите, чтобы у фильма был хороший конец, чтобы злые герои были наказаны, а добро победило, захватите его в кино, не пожалеете!
Мудрецы сделали какие-то пометки в своих блокнотах, и механизмы наперегонки устремились обратно во дворец. Ассистенты профессора в черно-белых шапочках и таких же халатах выкатили на помост деревянный столик.
— Перед вами, — сказала Машина, — маленький цветок высокогорных лугов. Он появился на свет слишком рано, сильно озяб и наверняка погибнет, если его не спасти. А спасти его может только музыка. Сыграйте для него, мои милые, разумные девушки!
Первая кандидатка подошла к столику и сняла с бледно-розового пятнышка хрустальный колпачок.
— Аккордеон! — приказала она ассистентам и заиграла что-то бодрое, веселое, похожее на физкультурный марш. «Вставай, расправь лепестки — раз-два, три-четыре!
Не гнуться, держись ровнее — вдох-выдох, раз-два!..» Она играла все быстрее, громче, повелительнее, но цветок даже не шелохнулся, и кандидатка, высоко подняв голову, возвратилась на свое место.
Следующая девушка попросила скрипку. Она очень жалела бедный маленький цветок, такой больной, такой одинокий; ей так хотелось, чтобы он скорей поправился и рос у нее на балконе в красивом просторном ящике.
Третья кандидатка села за рояль и стала возмущаться слабостью цветка. «Будь же ты мужчиной, бери пример с лопуха! Посмотри на крапиву — она женщина, да и то не даст себя в обиду!» Девушки утешали цветок, льстили цветку, командовали цветком, а он лежал, озябший и безжизненный, на грудке сырой земли.
И вдруг он вздрогнул, как вздрагивают от неожиданности люди, — это запела над ним пастушья свирель. О луге в горах, где растут такие же цветы, как он. О солнце, которое будет греть с каждым днем все теплее. О многих других понятных цветку вещах. Люди, слушая игру Айи, начинали верить, что цветок вырастет красивым и высоким, и он сам начинал в это верить и выпрямлялся, выпрямлялся, выпрямлялся, а старые мудрецы не дыша следили за ним и, когда свирель смолкла, с облегчением вздохнули: «Будет жить!» Покинули помост кандидатки, заняли их место юноши; у профессора Сурдинки затекла рука, которую он поднял, требуя тишины, а кибертонцы все еще ликовали.
Даже семейство Неверьушамсвоим, которое пришло сюда в надежде увидеть провалы и конфузы, порезало на части заранее приготовленные транспаранты «Ай-я-яй!» и составило из этих частей «Айя! Айя! Айя!».
Наконец площадь утихла, но ненадолго. Кандидаты сняли домино, и все увидели, что на помосте среди других стоит Тирляля. Тот самый Тирляля! Всем известный Тирляля! Ой, потеха!..
Машина что-то говорила, но ее никто не слышал — все утонуло в смехе саксофонов. А Тирляля сцепил большие обветренные руки и смотрел на солнце, — оно тоже смеялось, хоть и само было рыжее.
Изобретения кандидатов занимали так много места, что жюри решило показать их на экране. Под крышей Весеннего Дворца натянули белое полотнище, и по знаку профессора демонстрация гигантов началась. Показали машину, делающую из мухи слона, и машину, превращающую стадо слонов в стаю мух. Показали механическую гору, которая шла к Магомету, и автоматического Магомета, который шел к горе. Было там кибернетическое чудо-юдо, полукит-полуспрут, передняя половина которого имела очень умный вид, но ровно ничего не делала, а задняя, чтобы привлечь всеобщее внимание, била в медные колокола.
С каждым кадром нетерпение зрителей росло, всем хотелось узнать, что же придумал голубятник, но вот экран погас, а его имя так и не было упомянуто. Тут профессор встал из-за стола, подошел к Тирляле, вынул из кармана маленькую коробочку и высоко поднял ее над головой.
— Последний кандидат, — возвестил он, — порадовал нас изобретением компаса!
Площадь радостно захохотала: «Ну изобретатель! Ну и голова!», но профессор был совершенно серьезен, и инструменты мало-помалу умолкли.
— Этот компас, — продолжал профессор, — не простой, а голубиный. Ему не страшны магнитные бури и аномалии. Человек с таким компасом не заблудится, не собьется с дороги. Он будет чувствовать себя в пути так же уверенно, как голубь в небе.
Сурдинка хотел еще что-то сказать, но только похлопал Тирляля по широкой, сутулой от смущения спине.
Кибертонцам стало очень стыдно, но они взяли себя в руки и дружно исполнили песенку «Он не парень, а просто клад». Они играли и плакали, потому что больше всего на свете боялись незаслуженно обидеть человека; в воздухе от их слез стало так сыро, что электронно-вычислительная машина бюро прогнозов чуть было не предсказала дождь. А потом на помост вышел самый старый человек Кибертонии, Дед Фальцет, и сказал, что народ хочет иметь Тирлялю своим Доном, потому что выдумывать из головы умеет всякий, но придумать что-то нужное людям может только душевный человек.
— Конкурс еще не окончен, — возразила Машина.
— Ну и не надо! — осерчал Дед. — Разве так не видно, что это за парень?
И он с размаху расцеловал голубятника в обе щеки.
Машина сказала:
— Я вношу протест. То, что происходит, находится в противоречии с моей программой.
— Протест отклонен, — ответил профессор. — Жюри присоединяется к мнению большинства.
Торжественно запели фанфары, и Тирляля с Айей рука об руку приблизились к столу жюри. Бывший Дон Кибертон вручил Тирляле остро отточенную шпагу, а Кибертина наградила Айю улыбкой и короной. Ассистенты профессора с криками «три-четыре!» выкатили на помост сверкающий аппарат, очень похожий на рентгеновский.
Это был Киберзагс, самый умный и приятный загс в мире. Он просвечивал жениха с невестой невидимыми лучами и, если они были созданы друг для друга, выдавал брачные свидетельства, а если в ком-то из них зрел очаг эгоизма или зияла каверна равнодушия, ставил соответствующий диагноз и назначал лечение. Первым просвечивался Тирляля. Включили рубильник, и на матовом экране вспыхнуло такое огромное пурпурное сердце, что Айя зажмурилась, ассистенты отпрянули, а на площади заиграли арфы. Очарованные кибертонцы играли, как никогда, но инструменты почему-то перестали их слушаться. Мелодия звучала все тише и, казалось, вот-вот оборвется совсем. Налетел ветер, со звоном посыпались стекла, и только тут люди почувствовали, что стало трудно дышать.
Профессор Сурдинка спрыгнул с помоста, выхватил у продавца надувных шаров разноцветную связку, и она понеслась, увлекаемая воздушным потоком, а профессор в маске мудреца с длинной развевающейся бородой бросился следом. Почуяв недоброе, побежал за профессором Тирляля, устремились вдогонку ассистенты, и спустя минуту на площади осталась одна Машина, которая твердо решила, что кибертонцы сошли с ума.
Связка вывела людей за город и полетела напрямик. Они бежали, задыхаясь, через кусты и овраги, а над их головами отчаянно били крыльями обессилевшие птицы. Спуск — подъем. Спуск — подъем. Главное — не потерять связку из виду. Неужели она направляется в горы? Нет, нырнула.
Нырнула и скрылась за каменной стеной, принадлежащей доктору тьма-тьматических наук Тракатану…
Первыми достигли цели Тирляля и ассистенты. Ассистенты, крепкие ребята, выстроили пирамиду, и Тирляля привычно, как на голубятню, вскарабкался по ней на стену. Перед ним был сад, в котором росли черные, будто обгорелые, деревья; в глубине сада притаился дом с наглухо закрытыми ставнями. Посреди главной аллеи, на месте центральной клумбы, громоздилось сложное сооружение с многочисленными трубами, воронками и мехами; оно шипело, как сто тысяч гадюк, и Тирляле все стало ясно. Тракатан построил машину, чтобы высосать весь воздух Кибертонии! Это единственный способ покончить с музыкой, которая так его раздражала.
