Новые переговоры прошли лучше. Фаэтон выторговал назад треть от своих средств, правда, ценой единяющего контура из обручального кольца. Йронджо забрал контур, чтобы переживать свои добрые дела со стороны — с точки зрения благодарных людей.

Ещё до конца торгов с небес, заливаясь хохотом и дрыгая ногами, посыпались Сырые. Разумеется, никто бы их перевозить не согласился. Радамант основал компанию в пользу Фаэтона, и она обеспечила Сырых летательными жилетами.

— Чудесное начало наших новых жизней! — произнёс Йронджо. От нахлынувших чувств, правда, он забыл переключиться на обычный голос — фраза так и сочилась сарказмом.

Дафна неслась галопом от причальной вышки обратно к посёлку Сухих. Она заметила, как в небе блеснул золотом летящий Фаэтон и призывно помахала ему. Новый скакун Дафны был собран Дочерью Моря, и, несмотря на все объяснения Дафны о строении коней, Дочь моря то ли от рассеянности, то ли из самодурства наградила существо обилием дополнительных органов, весьма полезных — на доперестроечной Венере они бы пригодились.

На шкуре глянцево чернели противорадиационные полоски, ожерельем вкруг изящной шеи висели серебристые гроздья инфракрасных эхолокаторов, вспыхивающие искорками тепла. От упавшего на землю Фаэтона страшилище перепугалось и встало на дыбы, но Дафна, сжав алые губы, натянула поводья и успокоила жеребца. Она даже не поменяла позы, хоть и ехала боком (иначе стопы обжигали выбросы газа и пламени из-под брюшной чешуи вороного.)

Фаэтон залюбовался, от зрелища в сердце потеплело. Как же она женственна, элегантна, но в то же время царственна! Он снял шлем и заговорил:

— Дорогая! Нужно решить наш дальнейший…

— Вот только посмей оставить меня позади! — взъярилась Дафна. Она выпрямилась, взгляд метал молнии.

— План Аткинса разумный, — кротко ответил Фаэтон.

— Да это самоубийство!

— Разум Земли сказала, ещё в ту первую ночь, в той роще зеркальных деревьев, что свободу нашего общества нельзя поддержать без самопожертвования и самоотдачи.

— Моя самоотдача не меньше твоей! — гордо сказала она.

— Тем не менее, я не могу, даже если бы хотел. Забыла, как меня скрутили? Корабль не мой, он в залоге. Поделён между Вафниром и Колесом Жизни, но её долю выкупили Ксенофон и Диомед, и теперь она принадлежит Неоптолему. Феникс не мой, и если бы меня пилотом не наняли, я бы даже на борт не взошёл, и пока долг перед Вафниром не уплачен, мы звездолёт даже пальцем тронуть права не имеем. Я может и хочу тебя взять, но способа нет.

Дафна хлестнула поперёк сапожка.

— Вот не пичкай меня оправданиями! Не надо тут про залоги, долги, доли и всякий юризм! Не в этом дело! Сейчас всем решают Воинственный разум с Аткинсом, из тени, как они скажут — так и будет. Если бы меня вписали в план, способ бы нашли! Законный, незаконный — неважно!

Хлыст указал Фаэтону в грудь.

— Попомни мои слова, Фаэтон из дома Радамант! Единственная преграда — это ваше мужское тестостероновое самомнение! Будь я мужчиной, меня бы без вопросов пустили умереть с вами!

— Я так не думаю, милая. Будь ты мужчиной, тебя бы не туманили романтические затеи, да и моей женой ты бы не прикидывалась. Ты прелестна, ты просто восхитительна, но не с тобой я связан узами брака, и не тебе делить со мною жизнь и возможную смерть.

Щёки покраснели, на глаза навернулись слёзы — то ли от злости, то ли от печали.

— Ты жесток. Что мне делать? Забыть тебя? Пробовала уже, оно того не стоит, уверяю.

— Прости меня.

— И ещё кое-что! Та, что связана узами брака, с тобой не полетит, она скорее в Землю зубами вцепится. Она боится смерти, и ни ради мужа, ни ради победы над врагом, ни ради чего угодно она не рискнёт. Ради тебя она с удобствами Земной жизни не расстанется.

Фаэтон словно одеревенел. Он произнёс ровно и подчёркнуто вежливо:

— Вы, мисс, тоже способны на жестокость. Думаете, если разругаться, расставание пройдёт проще?

— Я всего лишь говорила правду, — глухо ответила она.

— Естественно. Ложь — оружие недолговечное.

Голос Дафны начал срываться:

— Недолговечное? Тогда зачем жертвовать тебя ради плана? Что Аткинс придумал, кроме лжи, вранья, измен, потерь и снова лжи? Фаэтон, ты знаешь, почему тебя ведут на заклание! Не потому, что ты слаб или плох, наоборот! Ты выбран за силу, за доблесть! За гений, за неугасающее пламя мечты! Тебя ведут, поскольку ты лучший.

— Нет. Я выбран случайностью войны. Мы скажем — "хаос". Предки скажут — "судьба". Только я могу управлять кораблём, а враг хочет Феникса. Все его козни направлены на это — он хочет корабль, броню, меня. Если я верну корабль, он покажется, он раскроет себя, и после, выживу я или нет, будет видна правда, ложь, сумрак развеется. Я жил как в лабиринте. Вижу — конец близок. Если погибну — то хотя бы за штурвалом корабля, как и мечтал. Выживу — стены лабиринта падут, и путь к звёздам будет чист.

Тишину нарушил конь, раскапывавший копытом углеродную мостовую. Из-под подков летели алмазные чешуйки и угольная пыль.

Она сказала:

— Взгляни мне в глаза. Поклянись, что не любишь. Тогда уйду.

— Мисс, я вас не люблю.

— Брехня! Я еду с тобой, и это дело решённое!

— Дафна, ты же пообещала …

— Ничего не знаю! Ты смотрел не в глаза, а в нос!

Фаэтон уже было подготовился ответить громко, но тут отметил про себя, что нос просто прехорошенький. Отличный нос, безукоризненный. Глаза тоже ласкали взгляд, как и сияющие завитки волос, изгиб щёк, уста, подбородок, изящная шея, грациозные плечи, стройная фигура и вообще всё неперечисленное.

— Ладно, можешь ехать, но только до Меркурия.

— Я очень рада, что ты согласился. Дирижабль ждёт за холмом, билеты я заранее купила. На обоих.

Полёт до Меркурия тянулся долго и в тесноте. В цистерну им пришлось упаковываться. Больше всего места занимала капсула жизнеобеспечения Дафны — клетки её тела не были приспособлены к перегрузкам, и такого плаща — способного поддерживать жизнь без внешней подпитки, как у Фаэтона, у неё не имелось (да ни у кого другого в Золотой Ойкумене тоже.) Обстановка сближала и телесно, и душевно.

К тесноте добавлялась скука. Клятва Серебристо-Серой школы не позволяла ускорить восприятие времени, чем не пренебрегали пользоваться остальные люди, чтобы убить время. Обычные путешественники наслаждались обширным выбором всевозможных развлечений, но немногие торговцы согласились бы иметь дело с неприкасаемыми супругами.

Пришлось коротать часы примитивным, устным методом — предаваясь беседам и воспоминаниям. Дафна спрашивала, как он готовил корабль к отбытию, что было до маскарада. Фаэтон рассказывал о последних словах Гелия в солнечной буре, о том, как узнал о полусамоубийстве жены, о том, до чего на Лакшми довело горе.

Беседы наскучили. Фаэтон соорудил общее мыслительное пространство, и их разумы проводили там долгие часы, пока тела недвижно лежали в капсуле. Дафна, мастер ваяния грёз, историй и людей, строила миры для обоих, и по её мнению избитые и затёртые творческие приёмы для Фаэтона оказались в новинку. Он наслаждался, и в этом она нашла отраду.

Но всем сотканным мечтам чего-то не хватало. Даже когда она сажала их на престол богов, в чьей мощи было создавать новую жизнь и менять законы природы, Фаэтон не отклонялся от старомодных норм — его вселенные выходили реалистичные, с естественными ограничениями, и они несильно отличались от инженерных симуляций.

Когда же ему выпадала роль не божества, но героя, Фаэтон не заботился об исторической достоверности. Его персонажи расшатывали устои — то изобретая печатный станок в Римской Империи Второй эры, то запуская подводные лодки в Тихий океан Третьей эры, то вводя золотой стандарт для необразованных холопов Европейского Юниона.

Дафна, к своему удивлению, поняла, что на самом деле её вкусы не такие, какими она их считала. Миры, полные загадок, чудовищ и колдунов, казались пустячными и крохотными, они только вопросы вызывали — как тут зародилась жизнь? Какой логике подчиняются волшебные силы и что им неподвластно? Где лежит предел мощи мифических великанов?