– Он хороший человек, любит меня… – Губы ее затряслись, и она, уже не в силах сдерживаться, разрыдалась.

– Ты мне не ответила. – Мужчина взял ее за подбородок и оттолкнул от себя. Она, не удержавшись, упала на спину.

…Когда он снова вошел в комнату, где на постели лежала растерзанная девушка, чувство удовлетворенности от содеянного уступило чувству брезгливости. Даже поза, в которой она умерла, была бесстыдной. Он вытянул ее согнутые в коленях ноги (тело было еще теплым), опустил руки, закрыл рот и глаза. И только потом не спеша вынул длинное тонкое шило, над которым трудился целых два дня, чтобы сделать его максимально тонким и острым. Вытер кровь ее бельем и спрятал шило в виолончель. Отнес инструмент в другую комнату. Вернулся, завернул труп в простыню (одеяло оставалось одно-единственное, и ему было жалко с ним расставаться) и вынес на улицу. Открыл дверцу джипа и с трудом усадил тело на заднее сиденье. Затем запер дом, сел за руль и выехал со двора. Несколько минут – и он у железнодорожного переезда. В кромешной темноте выгрузил тело и положил на обочину дороги. Потом сел в машину и, проехав несколько десятков метров, стал прямо посередине переезда, на рельсах. Вышел из машины и отошел в сторону. Взглянул на часы: минут через пятнадцать должен проехать московский экспресс. Он отошел дальше, за какие-то хозяйственные станционные постройки, и стал ждать. Время тянулось медленно. Он оглянулся: останки Кати Бедрицкой, завернутые в белую простыню, сливались со снегом. «Ее обнаружат только завтра». И вот наконец началось. Из домика, отмеченного черно-белыми полосками, вышла женщина и увидела стоящий на переезде джип. Она запричитала, кинулась обратно, чтобы, очевидно, доложить начальству о ЧП, затем вернулась, закрыла переезд, но было уже поздно. Нарастающий пространственный гул свидетельствовал о том, что поезд уже близко; гул усиливался больше и больше, затем послышался резкий свисток и еще один; поезд мчался на всех парах прямо на вишневый джип, который в темноте ночи казался совершенно черным, несмотря на освещение переезда. Послышался страшный удар, машину смяло и потащило на огромной скорости, раздался визг тормозов, но все было напрасно… Поезд остановить на полной скорости невозможно. Раздался мощный взрыв, пламя осветило всю округу.

Мужчина, организовавший все это, направился к лесу и, пройдя два километра, остановился возле спрятанной и заметенной снегом машины. Открыл ее, достал лопатку и, очистив колеса от снега, стал разогревать мотор. На это у него ушло сорок минут. Когда он выехал на трассу, то понял, что уложился вовремя, – ему навстречу мчались желтые милицейские машины, разрывая тишину декабрьской ночи воем диссонирующих сирен. Он пожалел только об одном: что норковую шубку и берет, драгоценности и меховые ботинки от Карло Пазолини, которыми собиралась соблазнить его эта безмозглая дура, он оставил на даче. Но ничего, завтра он все это заберет и отвезет дяде.

Утром ее разбудил телефонный звонок. Спросонья она и не поняла, кто звонит.

– Наташа, ты прости меня, но я не смог приехать. Если хочешь, я поднимусь к тебе.

– Что?.. Кто?.. – Она не узнала его голос. А потом, когда поняла, удивилась и сразу же проснулась: – Как ты узнал мой номер?

– Это нетрудно. К тебе сейчас можно?

– Не знаю.

На другом конце положили трубку. А через десять минут раздался звонок в дверь. Она открыла и впустила Логинова. Он был уже не в кашемировом пальто, а в длинном кожаном плаще. На голове черный вязаный шлем. И без дипломата.

– Можно кофейку? – спросил он.

Наталия смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он не переставал удивлять ее.

– Конечно, пойдем. Может, разденешься, или как? Ты спешишь?

– Вообще-то да, но пара часов у нас с тобой есть.

– А не послать ли тебя ко всем чертям?! – возмутилась она, но он, не дав ей договорить, закрыл ей рот поцелуем. На кухне она поставила перед ним тарелку с остатками пирога и шарлотки.

– Я оценил, – сказал он с набитым ртом. – Превосходно.

– Я ненавижу тебя.

– Да я и сам себя ненавижу. Но действительно дел было по горло. Ты вот здесь спишь в теплой постели и не знаешь, в какое страшное время мы живем. Не прогоняй меня, я только что вырвался из ада.

– Из какого еще ада?

– Сегодня ночью на центральном переезде в районе московской трассы нашли труп девушки, твоей ровесницы. И там же, прямо на рельсах, – ее джип, по которому проехался поезд… Несколько вагонов сошли с рельсов… Жертв, слава Богу, нет, но там такое, такое…

– А ты-то там как оказался? – усмехнулась Наталия, снимая с него шлем. Тогда он достал из нагрудного кармана удостоверение и протянул ей. Она прочитала и замотала головой: – Я не верю. Это неправда. Ты не можешь быть главным прокурором города, ты же еще так молод! Скажи, что мне все это снится…

– Нет, Наточка, не снится. Я же предупреждал, что у меня бешеная работа…

– Тогда я знаю, кто эта девушка, – вдруг сказала она. Он уронил кусок шарлотки и опустил руку.

– И кто же?

– Катя Неустроева.

– А ты откуда знаешь?

– Это долгая история. Я бы тебе ее рассказала, я уже устала все это носить в себе, но тебе же некогда! – в сердцах воскликнула она. – А я не могу вот так, быстро. Мне нужно время. Мне нужно, чтобы кто-нибудь мне поверил.

– Так говори! У нас с тобой целых два часа.

– Обещаешь, что не будешь смеяться надо мной и не посадишь за марки?

– Ты что, преступница? – Он изумленно поднял брови.

– Еще не знаю.

– Тогда пошли, все обсудим. Только пижаму оставь на кухне… Да, вот еще пирожок этот чудесный с яблоками доем…

Полтора часа спустя они молча рассматривали разложенные на постели рисунки. Каждый думал о своем. Она – о том, что он никогда ей не поверит, а он – что ему никогда в жизни еще не было так хорошо и спокойно. И даже если эта девушка немного сумасшедшая, то это не так уж и плохо. Во всяком случае, он с ней не соскучится. Хотя… Рисунки были более чем красноречивы. Да и про Лискину она рассказала с такими подробностями, что трудно было не поверить.

– Ты у врача была? – вдруг спросил он.

Наталия в ответ надула губы и отвернулась к стене.

– Если тебя интересует мой диагноз, то своди меня за ручку в психушку и сразу все станет ясно.

– Я не шучу. Может, тебя надо исследовать?

– Мне и так хорошо, – ответила она. – Я на марках заработала кучу денег, так порадуйся, черт возьми, за меня!

– Да я и радуюсь. Только как-то странно все это, согласись.

– Я это и без тебя знаю. Но ты хоть понимаешь, что послан мне самим провидением? Я же смогу помогать тебе в расследовании. У меня нет ни лабораторий, ни людей, ни техники… Я – кустарь-одиночка. Так давай объединимся.

– Ты моя славная девочка. – Игорь ласково потрепал ее по щеке. Он был такой большой, красивый и нежный. – Я тебе верю, честное слово. То, что ты рассказала, более чем интересно. И если окажется, что та девушка с проколотым сердцем действительно Катя, как ты говоришь, Неустроева, то мы с тобой более обстоятельно поговорим обо всем этом… А теперь хочешь, я сделаю тебе массаж?

– Не хочу массаж. Ты мне не веришь… Хорошо, сейчас я покажу тебе свои школьные фотографии… – Она выскользнула из постели и вернулась с альбомом. – Смотри, вот это я уснула на физике, а Щукин Пашка меня сфотографировал… А это мы в городском парке на танцах, пошли всем классом… А теперь смотри внимательно. Видишь, девушки на школьной сцене поют. Вот эта, крайняя слева, – Катя Неустроева. Самая красивая из всех. Это она?

Игорь поднес альбом поближе к глазам и покачал головой:

– Ну ты даешь, Наталия… Похоже, что это действительно она. Неустроева – это ее девичья фамилия?

– Конечно. Я слышала, что она довольно-таки удачно вышла замуж, но подробностей не знаю. Ну так как, возьмешь меня в свою команду?

– А кто детишек будет музыке учить?