Против этого иногда возражают, что в таком случае приходится отрицать свободное самоопределение Божества, в котором нельзя допустить возможность уклонения. Воля святая есть та, которая исполняет закон, потому что такова её неизменная природа; именно вследствие этого она не может от него уклоняться, а между тем такое отношение есть не отрицание, а, напротив, высшая ступень нравственного добра. На это надобно отвечать, как уже было указано выше, что понятие о свободе и необходимости к Божеству неприложимы. Они являются только там, где решение принимается во времени. Тут возникает вопрос: определяется ли это решение необходимым образом предшествующим состоянием, или оно составляет плод свободного самоопределения? В существе же, возвышенном над временем, все решения которого имеют характер вечности, все эти определения отпадают. В Божестве нет естественной необходимости, ибо нет состояния, определяемого предшествующим состоянием; нет и необходимости нравственной, ибо нет эмпирических мотивов, которые могли бы служить побуждением к деятельности. То и другое составляет принадлежность ограниченного разумного существа; только в последнем является противоположность сознания абсолютного закона, истекающего из разума, и тех частных условий, в которые оно постановлено по своей ограниченности. Поэтому, как бы воля ни была свята, всегда есть возможность уклонения, а потому нравственное самоопределение как собственное её действие вменяется ей в заслугу.

Эти частные определения, вытекающие из ограниченности единичного существа, составляют, в приложении к человеческой воле, систему влечений. Тут необходимо возникает вопрос об отношении их к нравственному закону и к внутренней свободе человека. Обратимся к исследованию этого вопроса.

Влечение есть стремление к удовлетворению известной потребности. Потребность есть ощущение недостатка, свойственного всякому живому ограниченному существу, находящемуся во взаимодействии с окружающим миром и черпающему из него средства для поддержания своей жизни. Чисто материальные вещи: камень, вода, воздух не имеют потребностей. Они подчиняются механическим и химическим законам, которые действуют на них с неотразимой необходимостью; но, не заключая в себе начала внутреннего действия, они остаются в настоящем своем положении до тех пор, пока не будут выведены из него какой-либо внешней силой. Только живое существо для поддержания своей жизни нуждается в усвоении внешних предметов. Жизнь состоит именно в этом постоянном взаимодействии с окружающей средой в целях сохранения единичной особи. К этому приспособлено всё строение живого существа. В нём проявляется целесообразно действующая сила, которая в себе самой носит начало движения и развития. Оно сознательно или бессознательно ставит себе цели и имеет органы, или орудия для их достижения. В животных организмах, одарённых чувством и самопроизвольным движением, эти отношения становятся предметом ощущения. Отсюда возникает целый ряд потребностей, коренящихся в самой природе живого существа, а с тем вместе рождается стремление к их удовлетворению собственной деятельностью. В этом и состоят влечения.

В человеке всё это обнаруживается в полной мере; но к этим животным определениям присоединяется в нём иное, высшее начало: в нём является неизбежное противоречие между ограниченностью единичного физического существа и разумом, постигающим безусловно общее, а потому стремящимся выйти из всяких поставленных ему рамок. Вследствие этого потребности человека не ограничиваются поддержанием физической жизни, а простираются далеко за пределы материального существования. Сами физические потребности расширяются и одухотворяются внесением в них высших разумных начал. Человек не довольствуется тем скудным питанием, которое доставляет ему внешняя природа; он обрабатывает землю, извлекает из неё плоды и приспосабливает их к разнообразию своих вкусов. Образованный европеец даже при скудных средствах получает свою пищу из отдалённейших стран: чай из Китая, кофе из Аравии. Для своей одежды, вместо звериных шкур человек употребляет самые разнообразные ткани, на выделку которых обращены могучие силы изобретательного разума. Вместо диких пещер и убогих шалашей он строит удобные и просторные жилища; он воздвигает великолепные храмы и дворцы, удовлетворяющие утончённым требованиям образованного вкуса. Во всём этом выражается стремление возвыситься над уровнем чисто животного существования и устроить свою жизнь так, чтобы она носила на себе высшую печать духа. Отсюда развивается система потребностей и влечений, которой умозрительно нельзя положить границ. Но так как она состоит в зависимости от условий окружающей среды и от тех средств, которые можно из неё добыть, то вся эта система определяется фактическими данными. Она составляет эмпирическую сторону человеческого существования.

Основные черты этой системы даются нам теми элементами, или способностями человеческой души, которые известны нам из внутреннего и внешнего опыта и выяснены наукой. Кроме физической стороны своего естества, человек обладает чувством, разумом и волей. Каждая из этих способностей имеет свои потребности и ищет своего удовлетворения.

К физической стороне, кроме пищи, одежды и жилища, принадлежат и столь сильные в человеке половые влечения, в которых к чисто животным потребностям присоединяется целый мир нравственных отношений. Тут материальная природа должна служить органом и выражением самых высоких сторон духа. С материальным миром связано и эстетическое наслаждение, которое доставляет человеку созерцание красоты в произведениях природы и искусства. Оно, можно сказать, одухотворяет материальную обстановку жизни, налагая на неё высшую печать изящества и побуждая человека устраивать её сообразно с требованиями вкуса. К области чувства принадлежит и религиозное начало, в силу которого человек стремится к единению с представляемым разумом Высшим Существом, а также любовь к идее, за которую человек нередко готов отдать саму свою жизнь. Таковы, например, идеи Отечества и свободы. Наконец, сюда относится стремление к единению с себе подобными, составляющее самый обильный источник нравственных отношений. В этом состоит чувство любви, которое, как сказано, возводится нравственным законом в высшую, обязательную норму человеческих действий.

К потребностям разума принадлежит, прежде всего, искание истины, составляющее глубочайшую и основную задачу разумного существа; затем общение с другими разумными существами и проистекающий отсюда живой обмен мыслей, притом двоякого рода: положительный, при сходстве понятий, и отрицательный как борьба противоположных убеждений; наконец, стремление к осуществлению в жизни добытых разумом начал. Последнее составляет переход к воле, основная потребность которой состоит в проявлении себя в окружающем мире и в подчинении его своим целям. Источник этой потребности лежит в присущем человеку стремлении к деятельности. Обращённое на материальный мир, оно порождает стремление к приобретению и к сохранению приобретённого, даже не в виду удовлетворения физических нужд, а просто как орудие воли; этим, между прочим, объясняется скупость. В отношении же к другим людям отсюда рождается, с одной стороны, желание признания, выражающееся в честолюбии и славолюбии, с другой стороны – стремление подчинить других своей власти, составляющее существо властолюбия.

Такова сложная система человеческих потребностей и влечений. Удовлетворение их доставляет человеку удовольствие, неудовлетворение причиняет ему страдание. Поэтому человек естественно стремится к удовольствию и избегает страдания. Полнота удовольствия составляет счастье; напротив, перевес страданий делает человека несчастным. Это факт всеобщий, который не подлежит сомнению. Вопрос состоит в том, в каком отношении находятся эти начала к нравственному закону?

На этот счёт существовали и существуют разные воззрения. В наибольшей простоте и ясности они выразились в двух противоположных школах, вышедших из учения Сократа: у киников и у киренаиков[1]. Одни проповедовали воздержание от всяких влечений, другие – разумное пользование жизненными благами. Новейшие теории, примыкающие к тому или другому направлению, представляют только возвращение к точкам зрения, господствовавшим две тысячи лет тому назад.