Так, тихо и спокойно, протекала жизнь в доме, увитом цветами барвинка, которого, казалось, не коснулись грохот и ужасы войны. И никто из его обитателей не мог себе даже представить, что в это самое время в другом месте разыгрывается одна из тех драм, которые могут свести с ума. Фьора с нежностью и любовью донашивала ребенка Филиппа, совершенно не догадываясь о том, что в Дижоне Филипп вскоре взойдет на тот самый эшафот на площади Моримон, где приняли свою смерть Жан и Мари де Бревай. Волны Луары, расцвеченные всеми цветами радуги, и густая прохлада лесов окружили этот маленький замок магической преградой, о которую разбивались отдаленно рокочущие отголоски событий этого века.

Приближался срок, когда Фьора должна была разрешиться от бремени. Несмотря на это, она старалась как можно меньше нежиться на мягких подушках, наслаждаясь покоем, а проявляла все больше активности. К вящему ужасу Леонарды и Перонеллы, которые пугались и ожидали какого — нибудь несчастного случая каждый раз, когда видели, как она гуляет по саду или в лесу, взбирается на мула, отправляясь на молебен в аббатство Сен-Ком, или собирает на ферме яйца, — ей никак не сиделось на месте. Вперед и вперед толкало ее какое-то переполнявшее ее ликование. Ей казалось, что чем более крепкой будет она, тем более сильным и здоровым будет ее ребенок.

Именно поэтому 25 августа, в день святого Людовика, в престольный праздник короля Франции, она решила вместе с Леонардой отправиться в Тур посмотреть во всем блеске город и помолиться напоследок на могиле величайшего святого Мартена.

Она ездила туда уже много раз, и это всегда очень помогало и успокаивало ее, так что Фьоре захотелось снова наведаться туда и набраться сил для предстоящего ей испытания.

Леонарда решительно возражала против этой поездки. Через неделю-другую настанет время появиться ребенку, и было бы слишком неосторожно с ее стороны подвергать себя опасностям, которые могут подстерегать в переполненном людьми праздничном городе. Но Фьора твердо стояла на своем, и невозможно было ее переубедить. Между тем Флоран быстро разрешил этот спор. Он сказал, что можно оседлать для Фьоры самого спокойного из их мулов, укрепив на его спине мягкую женскую скамеечку2, и что он непременно будет сопровождать дам, чтобы обеспечить им безопасность.

В тот день выдалась чудесная погода, мягкая и чрезвычайно приятная после двух недель изнуряющей жары, когда Флорану пришлось приложить немало усилий, чтобы уберечь от засухи свой сад. Небо было ярко-синее и усеяно маленькими белыми барашками облаков. Природа, умытая проливным дождем, последовавшим за сильной грозой, сияла почти по-весеннему зеленой листвой и яркими красками цветов.

Помогая Фьоре усесться на маленькую скамеечку, прикрепленную к седлу на спине мула, Флоран подумал, что она еще прекраснее, чем прежде, несмотря на свою располневшую талию.

Ее платье из тонкого полотна и вуаль, приколотая к высокой, в форме полумесяца прическе, были нежно-голубого, как лепестки льна, цвета, который, отражаясь в ее глазах, подчеркивал их красоту. Ничто не могло испортить ее лица, даже легкие тени под глазами придавали ей еще больше очарования.

«Как мог мужчина, обладавший возможностью держать ее в своих объятиях, целовать эти нежные губы, гладить шелковистые волосы, — и вдруг согласиться жить вдали от такого совершенства? — подумал про себя, может быть, несколько наивно, этот славный юноша. — Должно быть, этот граф де Селонже грубое животное». Флорану уж очень хотелось надеяться, что тот никогда не возвратится к своей супруге.

Они вошли в Тур через ворота Ла-Риш, наиболее близко расположенные к замку, и сразу же подпали под очарование праздника. Несмотря на отсутствие короля, который должен был вернуться не раньше осени, город был разукрашен, как невеста к свадьбе. На окнах повесили самые красивые занавески с приколотыми к ним цветами, собранными, казалось, со всех окрестных садов. И хотя была пятница, все вели себя так, как будто наступило воскресенье. Это был еще и ярмарочный день, и потому были открыты все лавки. Работали также многие конторы, занимавшиеся в то утро своими обычными делами Вокруг старинного собора Сен-Мартен, его монастыря и башен царило необычайное оживление, потому что это было одно из самых значительных в Европе мест паломничества. Вот уже более тысячи лет, как на берегах Луары именно в этом самом месте были захоронены останки Мартена, римского солдата, ставшего впоследствии епископом, проповедовавшим любовь ко всем своим земным братьям, Мартена, делившего со своим ближним холодным зимним днем свой плащ.

Толпы людей со всех концов земли шли поклониться ему. Ходили легенды, что святой воскресил троих умерших и вернул здоровье тысячам неизлечимо больных людей. Прокаженные, калеки, душевнобольные и одержимые излечивались от болезни и очищались простым прикосновением к его могиле. Помимо них, сюда во множестве приходили паломники, совершающие свое длительное «восхождение к звездам». Путь их пролегал из северных стран до самой Галиции.

Нынешняя церковь была уже четвертой, построенной над местом захоронения Мартена, который умер приблизительно в 400 году. Вначале на этом месте стояла скромная деревянная молельня, потом часовня, разрушенная пожаром, причем само святое погребение ни капли не пострадало. После ужасных событий 1000 года епископ Анри Бюзансэ выстроил здесь собор, судьба которого оказалась еще менее счастливой, и где-то в XI — XIII веках его пришлось перестраивать, была возведена практически новая церковь. Впоследствии она получила от короля Людовика мощную поддержку в виде щедрых воздаяний. Он взял на себя все расходы по ее содержанию, и не проходило года, чтобы он не послал ей щедрого подношения. Однако всем было известно, что сильнее всего он был привязан к собору Нотр-Дам-де-Клери3.

Церковь, как всегда, была полна народа, когда Фьора и Леонарда, оставив Флорана сторожить мулов, попытались туда пробраться. Мужчины, женщины, старики, дети, странники, большую часть которых составляли больные, — все стремились туда, хотя и без толкотни, довольно спокойно ожидая своей очереди приблизиться к захоронению по галерее, окружавшей клир.

Все пели хвалу господу и славили великого святого Мартена, в то время как монахи прикладывали неимоверные усилия, чтобы увести, убедить тех, кто уже достиг цели, освободить свои места для других. Иные цеплялись за золоченые решетки, требуя оставить их там до тех пор, пока не исполнятся их желания.

Завидев такое количество народа, Леонарда хотела увести Фьору, которой трудно было бы так долго стоять в ожидании, но та решила во что бы то ни стало попросить у святого защиты, и никакая сила не смогла бы сегодня помешать ей занять свое место в очереди. Между тем одна из паломниц и какой-то старик монах, руководивший группой верующих из Нормандии, выхлопотали для нее место, и она смогла, таким образом, довольно скоро подойти к раке, которая, подобно солнцу, освещала клирос алтаря. Сотни окружавших его свечей горели, отражаясь в золоте и серебре его обшивки и в огранке драгоценных камней, украшавших святая святых собора.

Возле гробницы Фьора преклонила колени и постаралась, продев руку через решетку, коснуться ее золотой отделки.

Пальцами она нащупала большой круглый топаз и погладила его. Одновременно она обратила к хозяину бесценного саркофага горячую молитву, самую страстную, наверно, из тех, с которыми когда-либо обращалась. Несомненно, к ней вернулась утраченная вера, а вместе с ней и убежденность в том, что она одна царит в сердце Филиппа.

Покидая церковь, Фьора почувствовала, что душа ее очистилась. Теперь можно спокойно ожидать появления на свет малыша. Она доверила его судьбу святому Мартену и была совершенно уверена, что ребенок вырастет теперь красивым, сильным и великолепным. Она раздала немало милостыни нищим, которые принялись славить ее милосердие. Ей приятно было слышать, как они благословляли ее и желали ей благополучного разрешения.