— А… ваш дед?

— Он погибнет в той суматохе, которая последует после прихода Риарио к власти.

— Так вам все известно? — поразилась Фьора. — Откуда вы можете это знать?

— Никто ничего не скрывает от дурака. Перед ним все говорится совершенно в открытую. Мне известно абсолютно все о заговоре против Медичи, который организовали Пацци и Риарио с участием Монтесекко, этого головореза, длинного, как тоскливая ночь, и почти такого же урода, как и я. Лоренцо и Джулиано должны умереть в конце этой недели во время посещения Флоренции новым кардиналом Рафаэлем Риарио, который вчера уехал из Рима.

— Разве они не назначили точной даты?

— Нет. Но это вполне может быть Пасха. Самое плохое, что им удалось объединить всю семью, даже моего деда, который вначале был категорически против, считая все это глупейшей выдумкой. Сам я не могу ничего сделать, но мне все же хотелось бы их спасти, — признался Карло.

— Спасти кого? Медичи? Ведь вы — Пацци. Разве вы их не ненавидите?

— Джулиано меня совершенно не волнует: это обычный пустоголовый красавец, но я очень сочувствую Лоренцо. Он такой уродливый…

— Так он вам нравится из-за этого?

— Ради бога, не считайте меня настолько ограниченным! — печально ответил Карло. — Он некрасив, это так, но у него великий ум! А какое обаяние! К тому же он пытался мне помочь. У него есть один греческий врач, который, говорят, творит чудеса…

— Деметриос Ласкарис! — прошептала Фьора, в которой это имя пробудило воспоминания.

— Вы его знаете? Лоренцо хотел, чтобы он мною занялся, но вся семья воспротивилась… О, как мне хочется помешать этому преступлению, но я являюсь пленником своей выдуманной роли: у меня нет ни денег, ни каких-либо других средств, нет даже верного слуги, и я не умею ездить верхом! Только на муле… и то не так уж быстро…

— Но я могу!

Спрыгнув с кровати, Фьора накинула роскошный халат, который лежал рядом на стуле, взяла Карло за руку и усадила около себя на сундуке. В ней пробудилась безумная надежда, отчего сердце начало бешено колотиться.

— Помогите мне завтра уехать из этого дома, — горячо заговорила она. — Я поеду во Флоренцию и разобью их планы.

— Но как я вам помогу? Я ведь объяснил: я бессилен. Когда они завтра уедут, то уведут с собой всех лошадей.

— Есть человек, который даст мне все, что нужно. После отъезда Иеронимы и Франческо, насколько мне известно, княгиня Риарио захочет, чтобы я ее навестила. Проводите меня К ней с официальным визитом. Все остальное она обещала сделать сама…

— Вы хотите сказать, что супруга Джироламо хочет спасти Медичи?

— Да, она любит Джулиано, но, без сомнения, ей надо быть очень осторожной.

Неожиданно Карло сжал руку Фьоры и поднес ко рту палец, призывая к молчанию. Затем, наклонившись к ней, он чуть слышно прошептал:

— Плачьте. Стоните так громко, как только можете.

И он указал ей на дверь, которую кто-то пытался потихоньку открыть. Это была, без сомнения, Иеронима, потому что сам Пацци был слишком пьян, чтобы так осторожничать. Фьора немедленно принялась стонать и громко рыдать. Она замолкала, а затем снова принималась умолять, чтобы ее оставили в покое, и все это она делала настолько естественно, что вызвала одобрительную улыбку Карло. Иногда это был слабый крик, как будто ей доставляли боль, а порой это были рыдания, мольбы и жалостливые стоны. Со своей стороны Карло гневно покрикивал, и тоже вполне убедительно. Все это продолжалось довольно долго, к великой радости актеров, которые искренне веселились. Наконец Фьора издала последний крик и резко замолчала, а он невнятно произнес еще несколько слов и тоже замолк. Затем наступила полная тишина, в которой они ясно услышали звук осторожных шагов, который постепенно затихал, и шуршание шелка.

— Фу! — выдохнул Карло. — А мы удачно выпутались!

— Ведь мы говорили очень тихо, к тому же у вас, по счастью, прекрасный слух.

— Это мне не раз помогало. Теперь Мне кажется, что вам надо поспать.

— А вы?

— Я устроюсь в этом кресле.

Упомянутое кресло было таким же жестким, как уголовное законодательство, а две маленькие подушки не делали его мягче.

Фьора немного подумала, а затем предложила:

— Почему бы вам не лечь рядом со мной? Теперь мы с вами друзья, а вы мне обещали…

— Верьте мне, это обещание мне ровно ничего не стоит. Вы очень красивы, дорогая Фьора, но я люблю только мальчиков!

От удивления глаза Фьоры округлились, а Карло горько улыбнулся:

— Это никогда никого не удивляло, даже моих партнеров, которым мой дядя хорошо платит, но при этом берет с них слово, что они не начнут болтать.

Это странное заявление вызвало у Фьоры прилив сочувствия, и она неожиданно наклонилась к Карло и по-братски поцеловала его.

— Решительно, вы тот самый супруг, который мне нужен!

Карло, я никогда не перестану благодарить небо за то, что оно нас соединило. Отныне я стану вашей сестрой и сделаю все, что в моих силах, чтобы вам помочь.

В глазах молодого человека тоже блеснула слеза, и он нежно поцеловал молодую женщину в щеку. После этого они пожелали друг другу доброй ночи, и каждый улегся со своей стороны постели.

Почти сразу супруги крепко уснули, повернувшись друг к другу спиной, и обрели во сне заслуженный отдых и покой.

День клонился к вечеру, когда Фьора, которую было невозможно узнать в мужском костюме, наконец-то выехала из ворот Дель-Пополо, к которым она все последние дни так стремилась.

Все произошло как во сне, но с точностью хорошо поставленной пьесы: утром уезжали Пацци и Иеронима, которые пришли к двери молодых, чтобы попрощаться, но в ответ услышали только неясные ругательства молодого супруга, недовольного, что его вырвали в такую рань из сладкого утреннего сна. Затем Фьора и Карло подбежали к окну, чтобы убедиться, что Пацци покинули дворец Борго, потом она снова вернулась в постель, а ее супруг вышел в коридор и стал громко требовать завтрак и лакея. Затем появился посланник от княгини Риарио с просьбой К донне Фьоре дель Пацци о визите, на который Карло с ворчанием согласился, но настоял, что он пойдет тоже. Затем в сопровождении немногочисленной свиты и Хатун они на мулах отправились во дворец Сант-Аполлинарио, причем на Фьоре была надета густая вуаль, якобы для того, чтобы скрыть следы переживаний первой брачной ночи, а Карло с недовольным лицом возглавлял все шествие и по дороге строил забавные рожи, которые вызывали у всех встречных недоумение или смех.

Добравшись до Катарины, которая и вправду была одна, Карло сразу потребовал пить, и его со всеми положенными почестями проводили в апартаменты Джироламо, а Фьору и Хатун провели прямо в комнаты молодой княгини.

Комната была и впрямь роскошна: стены обиты плотным голубым шелком вперемешку с серебристой парчой; мебель поражала глаз тонкостью отделки и изяществом, а посередине царила огромная кровать, обтянутая той же серебристой парчой. Катарина, которая лежала на этой кровати, утопая в море драгоценных кружев, приняла гостей со всеми церемониями, какие полагались в подобных случаях, но через несколько минут отпустила всех слуг, кроме доверенной камеристки Розарии.

А еще через час Хатун, которая немного выросла благодаря высоким венецианским каблукам, в платье Фьоры, закутанная в ту же густую вуаль, покинула дворец в сопровождении Карло, который за это время опустошил, подтвердив тем самым хорошо известное всем свое пристрастие, несколько бутылок с вином.

Фьора в этот момент, спрятавшись в альков кровати, торопливо натягивала на себя мужской костюм из коричневой замши с изображением на гербе змеи Сфорца и розы Риарио, который был приготовлен для нее вместе с высокими сапогами из тонкой кожи, широкой накидкой и шляпой, позволяющей скрыть ее волосы.

Когда она была готова, Катарина передала ей мешочек с золотом, которое Фьора разложила по карманам, и короткое письмо, подписанное буквой К.