– Я знаю, что она провела год или два в Англии, – кивнул Флетч.

– Но вы не знаете, почему, – голос Муни звучал устало. Действительно, кому охота вспоминать дела давно минувших дней. – В частной школе, которую она посещала, ее педагог по курсу драмы... может, я смогу вспомнить его фамилию... – он отпил из стакана. – ...Не могу. Да это и неважно. Бедняга. Его нашли лежащим головой в школьном пруду. Ноги остались на берегу. Кто-то ударил его булыжником. Он потерял сознание и грохнулся в воду. Школьная администрация провела расследование. Только трех учениц видели в тот день неподалеку от пруда. В том числе и Мерилин. Знала его только она одна, остальные две не занимались в его классе. Мерилин была подающей в школьной бейсбольной команде, так что могла оглушить человека ударом кулака, особенно с зажатым в нем булыжником, – Муни икнул. Затем тяжело вздохнул. – Она не любила этого педагога. Сама писала мне об этом.

– Он мог поскользнуться...

– Он лежал лицом вниз. Ударили его по затылку. Несомненное убийство... и подготовленное. Найти виновного не смогли..., а убила его Мерилин. Ее допрашивали. Она и тогда была хорошей актрисой. Ей передалась отцовская кровь, знаете ли. Она с ней родилась. Ярко выраженная наследственность.

– И вы отправили ее в Англию, от греха подальше.

– Да, – медленно кивнул Муни. – Ее допрашивали, допрашивали, допрашивали. Против вопросов я не возражал. Но вот один или два ответа могли... – Муни смолк, не докончив фразы.

– Но, если она виновна в убийстве...

Муни вскинул голову.

– Она все равно моя дочь, черт побери. Ее ждало прекрасное будущее. В ней течет моя кровь. Талант нельзя губить, – он обмяк, расслабился. – Я не увидел в этом инциденте ничего особенного. Разбил же Одиссей голову своего учителя лютней. В жизни всегда наступает момент, когда приходится расставаться с учителем. У Одиссея и Мерилин расставание это прошло более драматично, чем у других.

– У нее возникли осложнения с Питерманом, – вставил Флетч. – Потому-то она и попросила меня приехать к ней.

– Что? – резко спросил Муни. – Вы хотите сказать, что не имеете отношения к кино?

– Нет. Я – репортер.

– Однако. Придется следить за своим языком. У меня берут интервью?

– Нет, нет.

– Вы меня оскорбляете. Почему нет?

– Потому что, сэр, вы пьяны.

– По вашему мнению... – Муни замолчал, мигнул. – Я пьян?

– Да, сэр. Это не оскорбление, но констатация факта.

– Я всегда пьян. Оскорбление тут не причем. Таков мой образ жизни. Спиртное никогда не мешало мне дать хорошее интервью. Или выступить на сцене.

– Я где-то читал, что в тридцати фильмах вы снимались пьяным в стельку, а потому ничего о них не помнили. Это правда?

Муни на мгновение задумался, потом резко кивнул.

– Правда.

– Разве такое возможно?

– Мне нравится смотреть фильмы, о которых я ничего не знаю. Особенно, с моим участием.

– И все-таки я не могу этого осознать. Как вам удавалось сниматься в эпизоде мертвецки пьяным, чтобы потом у зрителей, сидящих перед экраном, не возникало ни малейшего сомнения в том, что вы трезвы, как стеклышко?

– Отстраненность от жизни. Действительность. Искажение реальности. Понимаете?

– Нет.

– Однажды я снялся в фильме, действие которого разворачивалось в Анкаре. Год спустя я сказал репортеру, что никогда не был в Турции. Об этом раззвонили все газеты. Руководство студии заявило, что мои слова неправильно истолкованы. Я, мол, сказал, что никогда не был в индейке <По-английски Турция и индейка пишутся и произносятся одинаково – TURKEY.>, – Муни рассмеялся. – Конечно, я бывал в Турции. Прекрасная страна. Съемки – это пустяки. Занимают лишь несколько минут в день. Я всегда могу взять себя в руки.

– Всегда?

Глаза Муни полыхнули огнем.

– Хотите, чтобы я вам это продемонстрировал?

– Вы это уже сделали. Только что были Лиром, прямо на этой веранде.

– Был? Сейчас повторим, – лицо Муни закаменело. Он медленно, глубоко вздохнул. Веки его начали закрываться. – Что-то не хочется, – и он вновь отпил из стакана.

– Извините, сэр, что надоедаю вам. Во всем виновато мое чрезмерное любопытство.

– Это нормально, – весело отмахнулся Муни. – Я привык к тому, что вызываю интерес.

– Вы – знаменитость.

– Есть немного.

– Не пройти ли нам к машине? Дождь уже кончается.

– К машине! – трубным голосом повторил Муни. Огляделся. – Они отметили съемки? Маловато света?

– Налетела гроза. Проливной дождь. Гром. Молнии.

На лице Муни отразилось замешательство.

– Я думал, все это было в «Короле Лире».

– Пойдемте, – Флетч встал. – Ваша дочь ждет.

– Замешанная в убийстве...

– Что-то в этом роде.

– Интересно... найдется ли у нее черная вуаль?

– Не знаю. Нам пора.

– Эта бутылка... – Муни ткнул пальцем в сторону бутылки, – ...отправится в эту сумку, – он посмотрел направо, хотя сумка стояла у его левой ноги.

Флетч заткнул горлышко пробкой, поставил бутылку в сумку.

Рядом с тремя полными, одной пустой и каким-то тряпьем.

Муни допил коньяк из стакана, встал, покачнулся. Флетч ухватил его за руки.

– Уходите? – спросил бармен.

– Благодарю тебя, трактирщик, за отличную лошадь.

– Спокойной ночи, мистер Муни.

– Ваше величество не будет возражать против короткой прогулки.

Опершись на руку Флетча, Муни улыбнулся.

– Вам придется потерпеть мои причуды. Помолитесь за меня, забудьте и простите. Я стар и глуп.

Спуск по лестнице оказался делом не простым, но десяти минут им хватило.

Выйдя из-под крыши, Муни засмотрелся на берег, залив, дождь, словно никогда не видел их раньше.

– Мокрый выдался денек. Думаю, нора вернуться в отель и отдать должное сухому «мартини».

– Я думаю, вы вернетесь в отель и отдадите должное вашей дочери, – заметил Флетч.

Ответа не последовало, и Флетч усадил Муни на заднее сидение взятого напрокат автомобиля.

По пути в Вандербилт-Бич Фредерик Муни дважды приложился к бутылке и заснул.

– Могу я чем-нибудь вам помочь, сэр?

Увидев подъезжающую машину, коридорный выскочил из дверей, но остановился, взглянув на вылезшего из кабины Флетча. Босого, в мокрых шортах и тениске.

– Да. Передайте, пожалуйста, мисс Муни, что ее отец и шофер ждут внизу.

– Сию минуту, сэр.

Флетч привалился спиной к мокрому автомобилю. Из салона доносился храп Фредерика Муни.

Не прошло и пяти минут, как Мокси выпорхнула из отеля.

В простеньком коротком черном платье, с черной вуалью на голове.

Флетч открыл ей дверцу, захлопнул, как только она устроилась на переднем сидении, обошел машину, сел за руль.

Храп на заднем сидении стих.

– Мой Бог, – Мокси заломила руки. – Куда катится мир? Подумать только, такого человека, как Стив Питерман зарезали насмерть у меня на глазах.

– Правда?

– Что вы хотите этим сказать, молодой человек?

Флетч вновь вырулил на дорогу 41.

– Его закололи ножом у вас на глазах?

– Нет. Честно говоря, я ничего не видела. И не представляю себе, как такое могло случиться.

– Вы были близки?

– Как брат и сестра. Стив был рядом со мной много лет. Помогал мне. В огне и в воде. В хорошие времена и в плохие. При успехах и неудачах.

– При встречах и разлуках.

– Встречах и разлуках.

– Приездах и отъездах.

– Приездах и отъездах.

– Отлично, девочка, – раздался сзади голос Фредерика Муни.

Мокси сняла шляпку с вуалью и бросила на заднее сидение рядом с отцом. Заулыбалась.

– Я знала, что тебе понравится, О-би.

– Как я понимаю, дорогая дочь, если тебе не удастся удачно сыграть эту роль, следующую придется ждать очень долго, да еще и в каталажке.

– Он просидел несколько дней в тюрьме, чтобы войти в роль, – пояснила Мокси.

– Правда?

– Фильм назывался «Святой среди убийц».