Губернатор Тортуги заплатил из собранных на аукционе денег за переезд иммигранток, после чего у него еще осталась круглая сумма. Операция оказалась столь рентабельной, что короткое время спустя Вест-Индская компания осуществила ее уже самостоятельно.

На Черепаший остров прибыло несколько подобных партий, а затем женщины стали приезжать за собственный счет. Они уже не продавались на супружеском аукционе. Это были предприимчивые особы, прослышавшие о том, что женщинам на Тортуге живется вольготно, их там не обижают, а недостаток представительниц прекрасного пола они смогут обратить к своей выгоде.

Подобный контингент появлялся из Европы и с других, уже колонизованных островов; среди них были и индеанки, и метиски. Но история сохранила нам рассказ лишь о прибытии первых жен флибустьерского гнезда; купленные на аукционе за наличные, они сумели стать образцовыми супругами, и с той поры в их адрес никто не мог сказать дурного слова.

Если учесть их происхождение и среду, в которую они попали, то эти женщины вели себя под стать мужьям. Некая бретонка Анна по прозвищу Божья Воля, нареченная так потому, что она постоянно повторяла эти редкие среди пиратов слова, была замужем за флибустьером Пьером Длинным. Пока ее муж бороздил море в погоне за испанцами, она кормила семейство охотой на кабанов и диких быков. Овдовев – случай весьма частый среди флибустьерских жен, она тут же получила множество предложений руки и сердца, поскольку дефицит жен на Тортуге не снижался. Но она отвергла всех претендентов, решив воспитывать детей одна.

Ее ближайшим соседом был «береговой брат», пользовавшийся репутацией отчаянного головореза, некто по имени Де Граф. Однажды этот человек в пустяшном споре позволил себе высказаться весьма неучтиво по адресу Анны. Когда ей донесли об этом, она явилась к соседу в дом с пистолетом в руке:

– Де Граф, выходи. Будем драться на дуэли.

Она была прекрасна в гневе. Де Граф, отодвинув наставленный на него ствол, обнял ее. Сыграли свадьбу, они зажили вместе и народили детей, достойных родителей.

Их старшей дочери стал навязываться в мужья парень, который ей не нравился. Она ему отказала. Тот продолжал настаивать, она опять отказала. Но парень не унимался. Тогда, как и ее мать двадцать лет назад, она явилась к нему с пистолетом:

– Вы меня оскорбили. Будем драться.

Парень отказался от дуэли и от надежд на женитьбу.

Как бы там ни было, появление на Тортуге женщин знаменует решительный поворот в истории острова, а именно начало того процесса, который принято именовать цивилизацией. Местные нравы утихомирились, стало гораздо меньше ссор и драк, меньше стало и убийств. Женщины внесли некоторый комфорт в островной быт, увеличился торговый обмен с Европой, откуда стала поступать мебель и кухонная утварь, а назад – табак и другая сельскохозяйственная продукция. И, конечно же, добыча вольного промысла, ибо флибустьерство продолжало процветать. Бертран д'Ожерон в целях стабилизации населения потребовал, чтобы каждый коммерсант, ведущий торговлю на его острове, заимел бы там жилье; он обязал колонистов завести скот и домашнюю птицу. Коровы, свиньи, овцы, индейские куры и куры обыкновенные – вся живность подробнейшим образом перечислялась в его распоряжениях.

Справедливости ради следует сказать, что флибустьеры, хотя и оцивилизованные немного своими супругами, у кого они были, составляли особую касту и нарекания жен – тех, которые осмеливались высказываться по данному поводу, – не могли их удержать от кутежа по возвращении из похода, где они рисковали головой. Возможно, правда, они проматывали и проигрывали теперь в карты меньшие суммы, чем раньше, – все до нитки уже не спускал никто, – но им требовалась подобная разрядка (или, если хотите, встряска) после напряжения, сопутствующего их профессии. Поэтому обыватели Черепашьего острова смиренно слушали дикие выкрики, всю ночь доносившиеся из таверн и злачных заведений в порту, принимая их как неизбежность.

ФАКЕЛ И КЛИНОК

Флибустьерское море - pic_6.jpg

Устойчивый ост держится почти весь год в Наветренном проливе – морском рукаве шириной восемьдесят километров между Кубой и Санто-Доминго. Море здесь всегда беспокойно, ходит крутая волна, а поперечные течения добавляют трудностей капитану судна, вошедшего в пролив.

Однажды декабрьским утром 1665 года там скрестились пути двух судов; они двигались навстречу друг другу примерно в десятке кабельтовых. Один был тяжелый испанский галион, шедший с востока и направлявшийся, по всей видимости, в Сантьяго-де-Куба, другой – простая парусная посудина, с трудом шедшая против ветра курсом вест.

Люди, плывшие на этой посудине, внимательно наблюдали за галионом. Особенно сидевший на руле человек с осунувшимся лицом, заросшим густой бородой. Хотя парус был поставлен, шестеро гребцов, все негры, налегали на весла. Их черные лица были серыми от изнурения.

Галион ходко шел по ветру, и его капитан не удосужился изменить курс, чтобы остановить посудину. В дальнейшем он горько сожалел об этом, ибо в то утро он мог без труда поймать злейшего врага испанцев в Карибском море.

Полицейская карточка в досье этого человека могла бы выглядеть следующим образом: Но, Жан-Франсуа, по прозвищу Олоне, родился в 1630 году во Франции в местечке Сабль д'Олоне, провинция Пуату. Глаза – голубые, волосы – каштановые, рост – средний, особых примет нет. Завербовался в возрасте двадцати лет в Ла-Рошели на три года в Вест-Индию. Точное местонахождение и характер работы в означенный период не установлены. Затем буканьер на Санто-Доминго, где неоднократно участвует в стычках с лансеро (испанскими кавалеристами). В 1665 году перебирается на Тортугу, выходит на морской промысел, где зарекомендовал себя положительно. В 1662 году получает от губернатора Жереми Дешана дю Россе жалованную грамоту и судно. Неоднократно возвращается на Черепаху с богатой добычей, но затем вынужден поставить свой истрепанный корабль на прикол. В 1664 году получает еще одно судно – от временно исполняющего обязанности губернатора Дешана де ля Пляса. В августе того же года выходит на этом судне в море. В последний раз был замечен три недели спустя в двухстах пятидесяти морских лье к западу от Тортуги при входе в Юкатанский пролив, где шел курсом вест. С тех пор от него не поступало никаких вестей.

Через сутки после встречи с испанским галионом в Наветренном проливе Жан-Франсуа Но со своим негритянским экипажем прибыл в Бас-Тер и поведал о пережитом приключении.

Его корабль потерпел крушение у побережья полуострова Юкатан. Уцелевшие моряки, едва добравшись до суши, были взяты в плен испанскими лансеро, которые повели их в соседний город Кампече.

– По дороге нам удалось напасть врасплох на стражу, нескольких убить, забрать у них оружие и вступить в жестокий бой с остальными. Все мои люди были перебиты. Я был ранен, однако притворился мертвым, и лансеро ушли, бросив нас в лесу. Немного погодя я встал, разделся, взял одежду одного из убитых испанцев и побрел к Кампече. Люди в городе плясали у костров, празднуя нашу гибель, и я пел и плясал с ними. В Кампече я пробыл несколько дней, пока не уговорил этих негров, бывших в рабстве у владельца рыбачьего баркаса, украсть хозяйскую лодку. Они раздобыли провизию, и ночью мы покинули Кампече.

Тысяча двести морских миль отделяют Кампече от Тортуги. Вначале предстояло обогнуть Юкатанский полуостров, затем пересечь одноименный пролив шириной двести километров, суметь попасть в Наветренный пролив и одолеть его коварные течения. Даже сегодня рыбаки, плавающие на сейнерах-тунцеловах с мощными двигателями, предпочитают избегать этого места. Но капитану Олоне на крохотной посудине с единственным парусом удалось пройти не только его, но и тысячу двести километров вдоль кишащего испанцами побережья Кубы.

Люди, внимавшие рассказу Олоне в таверне Бас-Тера, где он подкреплялся за столом вместе со своим чернокожим экипажем, обратили внимание, что на капитане все еще были лохмотья испанского мундира – доказательство истинности хотя бы части его рассказа.