В 1668 году Бертран д'Ожерон отправился во Францию возобновить свои полномочия. При встрече он предложил министру Кольберу основать французскую колонию во Флориде. Вопрос был направлен для подробного изучения в соответствующий департамент, а затем благополучно оставлен пылиться в папке. Губернатор возвратился в следующем году на Тортугу в сопровождении четырехсот анжуйцев (сам он тоже был уроженцем городка Рошфор-на-Луаре в провинции Анжу), билеты которым он купил на свои деньги. Тогда же он договорился с судовладельцами ежегодно переправлять в Вест-Индию – по-прежнему за его, губернатора, счет – по триста новых колонистов. В голове д'Ожерона роились грандиозные прожекты. Но, как слишком часто бывает, энтузиазм, благородство и бескорыстная помощь ближнему оказываются бессильны перед лицом большой политики.

Самую оживленную торговлю Тортуга и ее мелкие «филиалы» вели с голландцами. Не менее шестидесяти – восьмидесяти голландских судов привозили ежегодно из Европы инструменты и стройматериалы, ткани и мануфактуру, у французов же купцы загружались колониальными товарами.

– Отныне запрещаю своим подданным фрахтовать голландские суда! – объявил король.

Запрет обрушился в мае 1670 года как снег на голову. Он был прямым результатом смены политического курса в Европе после подписания Людовиком XVI Аахенского мира (1668)[25]. Целью этой политики была дипломатическая и коммерческая изоляция Нидерландов, с которыми французский король намеревался затеять войну.

В Кю-де-Саке и Леогане колонисты схлестнулись с солдатами, не позволившими грузить уже сложенные на причале товары. Голландские суда ушли пустыми. Товар сгнил на месте.

Колонисты запаслись оружием и порохом, и, когда в следующий раз патруль попытался помешать погрузке, поселенцы перебили солдат. Бертрану д'Ожерону скрепя сердце пришлось возглавить карательную экспедицию против людей, приехавших в его колонию по его настоянию и на его деньги.

В 1673 году (начавшаяся за год до того война с Голландией продлилась шесть лет) ему было предписано из Парижа совместно с губернатором Мартиники разорить голландские владения в Вест-Индии. Д'Ожерон едва успел отойти от Санто-Доминго, как налетевший тропический ураган выбросил его судно на ту часть острова, которая принадлежала испанцам. Взятый в плен, он «сумел бежать на утлой лодчонке без еды и питья и умирающим был подобран на островке Самана, примерно в двухстах милях севернее». Острова с таким названием мне отыскать не удалось; возможно, речь идет об одном из островков в бухте Самана на северо-востоке Санто-Доминго, но разве это побережье не принадлежало испанцам? Как бы то ни было, здоровье д'Ожерона после этого сильно пошатнулось, и, вернувшись на Тортугу, он оставил там губернаторствовать своего племянника, кавалера де Пуансэ, а сам поехал в Париж.

– Буду просить аудиенции у короля. У меня есть замечательный план покорения всего Санто-Доминго.

Лежа в постели, больной Бертран д'Ожерон твердил это своей квартирной хозяйке на улице Каменщиков Сорбонны. Пожилая женщина ухаживала за ним со всей преданностью, на какую была способна. Она же сохранила последние слова д'Ожерона о покорении далекой колонии, сказанные им перед тем, как испустить дух 31 января 1676 года.

Выгравированная на мраморной доске в церкви св. Северина надпись заканчивается тремя буквами – R. I. Р., означающими на латыни «Покойся в мире». Боюсь, среди редких посетителей и прихожан, читающих эти слова, не сыщется и одного человека на сто тысяч, который вознес бы молитву за упокой этого поразительного управителя. Да и то верно: кто сейчас помнит, что именно Бертран д'Ожерон привез женщин в Вест-Индию, что он был зачинателем многих полезных дел в этом районе? Умер он, подобно большинству энтузиастов, без гроша за душой, оставив в наследство лишь ларец, набитый векселями, по которым никто не думал платить...

Официальный рескрипт о назначении Жака Непвэ, кавалера де Пуансэ, губернатором Тортуги и Санто-Доминго прибыл в середине 1676 года. А в следующем году министр Кольбер получил от него самое тревожное известие, какое только может поступить из колонии или провинции: население покидает ее. Причем речь шла не об отдельных случаях отъезда, а о начавшемся массовом исходе, который в приложении к организму можно сравнить лишь с кровотечением. Пуансэ без обиняков объяснил причины этого тревожного явления: стеснения в торговле и растущий гнет монополии.

Декретом о создании Вест-Индской компании (ставшей преемницей Компании островов Америки) Людовик XIV передавал ей исключительные права на торговлю во всем Новом Свете. Этот декрет был датирован 1664 годом, то есть к моменту описываемых событий минуло тринадцать лет. Мы знаем, что правительственное распоряжение оказывает воздействие не сразу, а тем более в XVII веке. Монопольное право трактовалось очень широко, в нем было бессчетное множество лазеек. Тортуга с молчаливого согласия властей пользовалась особым статусом, учитывавшим, какие доходы приносили гнездившиеся там флибустьеры. Поселенцы продавали свои товары кому угодно, но главными их партнерами были голландцы. Первые ограничения этой коммерции вызвали в 1670 году стихийные бунты в Кю-де-Саке и Леогане. То была реакция на политику «завинчивания гаек».

Вторая мера, особенно возмутившая поселенцев, касалась табака. Эта культура была широко распространена во всех французских владениях на Антильских островах; она не требовала крупных вложений в отличие, например, от сахарного тростника, для переработки которого нужны были мельницы.

Правление Вест-Индской компании, уже владевшей монопольным правом на закупку табака, измыслило систему «откупа». Новшество красноречиво свидетельствовало об административном склерозе и полном отрыве от жизни и было сравнимо разве что с бездарными уставами испанской Королевской торговой палаты. «Откуп» заключался в том, что группа привилегированных акционеров заранее вносила в кассу компании деньги за будущий урожай табака, получая взамен право покупать его у плантаторов. Акционеры в свою очередь уступали это право заготовителям. Естественно, последние норовили скупать табак по максимально низкой цене. У плантаторов теперь не было выбора: компания не пускала на острова других купцов.

«Обескураженные плантаторы переселяются на Кюрасао или на Ямайку, – писал Пуансэ. – В видах удержания остающихся я распространил среди жителей письмо королевского интенданта островов Америки месье Белинзани, в котором он обещает, что табачные откупы не будут возобновлены. В случае если это обещание будет нарушено, я не берусь отвечать за последствия».

В 1677 году Ж. Б. Кольбер занимал посты генерального контролера финансов, статс-секретаря королевского двора, статс-секретаря морского ведомства, главного интенданта строительных работ, – короче, он заправлял во Франции всем, кроме военных и иностранных дел. Несмотря на огромную занятость, его высокая профессиональная добросовестность, превосходно поставленное делопроизводство и особый интерес к торговле с заморскими владениями заставляют нас предположить, что письмо губернатора Пуансэ было им прочитано. Возможно, он и пошел бы на какие-то послабления для поселенцев Тортуги. Но, как мы уже упоминали, общий политический курс был, как бы мы сейчас сказали, на «завинчивание гаек». Это безусловно относилось прежде всего к Европе, но даже такая песчинка, как далекая Тортуга, не должна была нарушать картину. Государственная машина не могла остановиться, тем паче, что влиятельные акционеры Вест-Индской компании имели непосредственный доступ во дворец. Результат? Доклад Пуансэ не возымел никакого действия.

Подорванная в одном месте, экономика колонии вскоре поползла по всем швам. Восстание рабов, вспыхнувшее в Пор-де-Пэ в 1679 году, никак не было связано с перипетиями табачной войны между их владельцами-плантаторами и Вест-Индской компанией. Доведенные до отчаяния черные невольники не имели никакой четкой программы, они просто жаждали расправиться со своими мучителями, а затем бежать на другую половину острова к испанцам. Испанцы, естественно, тоже обратили бы их в рабство, но об этом бунтовщики не задумывались; главным для них было излить накопившуюся ненависть и гнев. Пуансэ через доносчиков узнал о готовившемся бунте. Предотвратить его он не смог, но ему удалось изолировать очаг восстания и подавить его артиллерией. С пленными, особенно с зачинщиками, расправились без пощады.