Но он ошибся. Гвен была достаточно умна, чтобы разглядеть в нем свой идеал — мужчину, о котором она уже и не мечтала. Такого мужчину она не встречала прежде и искренне восхищалась им с самого первого дня знакомства. А спустя какое-то время Гвен стало ясно, что она, кажется, влюбилась. Правда, Гвен подумала, что трагедия, которую Роберт пережил так недавно, может помешать ему ответить на ее чувства. И только после того, как они встретились в Сен-Тропе, Гвен поняла, что их влечение взаимно.

— Ну а если серьезно, — сказала она доверительным тоном, — то твои друзья, знаешь, мне даже нравятся. К сожалению, они не слишком высокого мнения обо мне, но, надеюсь, мне удастся их переубедить. Кажется, я уже говорила тебе: они хранят верность своей лучшей подруге, но мне бы хотелось думать, что я сумею доказать им, что не собираюсь низводить Энн с ее пьедестала. Просто мне хочется быть с тобой…

— Я… Мне очень приятно это слышать, — заверил ее Роберт. Роберта взволновало и обрадовало признание Гвен. Память об Энн крепко держала его в своих тисках, но теперь он не собирался хоронить себя заживо. И за последние недели Роберту почти удалось убедить себя, что он имеет полное право разделить остаток жизни с другой женщиной.

Имени Гвен он при этом не называл, и не потому, что она ему не нравилась. Он поступал так отчасти из суеверия (чтобы не сглазить!), отчасти потому что не видел сколько-нибудь веских причин, по которым ей бы захотелось соединить свою жизнь с таким человеком, как он. Роберт не заблуждался на свой счет: у него были, конечно, кое-какие достоинства, но он никогда не считал себя личностью выдающейся, яркой. Кроме того, он был на двадцать два года старше Гвен. Для него эта разница в возрасте представлялась огромной, однако, когда он напомнил Гвен, что годится ей в отцы, она только рассмеялась, словно для нее это не имело ни малейшего значения.

— Нет, — возразила Гвен. — Твой возраст меня не смущает, да и не в нем дело. Главное в другом. Я… я считаю — мне очень повезло, что я встретила тебя. Ты умный, порядочный, образованный, с тобой интересно говорить обо всем. И, что немаловажно, ты красив… для мужчины, конечно. Иными словами, ты — один из самых замечательных людей, каких мне только приходилось знать, — закончила она, бросив на него быстрый взгляд, и Роберт горделиво улыбнулся.

— Может быть, вино было слишком крепким? — пошутил он, стараясь скрыть неловкость, и Гвен, рассмеявшись, нежно коснулась его руки. Роберт хотел взять ее руку в свою, но тут их крошечная машина запрыгала на ухабистой подъездной дорожке, и ему пришлось сосредоточиться на управлении. Лишь затормозив перед крыльцом и заглушив мотор, Роберт повернулся к Гвен и, обняв за плечи, поцеловал, постаравшись вложить в этот поцелуй все, что он сейчас чувствовал.

Потом они прокрались в дом, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не разбудить остальных. На пороге ее спальни они расстались. Еще раз поцеловав Гвен на прощание, Роберт вернулся к себе в комнату и долго смотрел на портрет Энн, стоявший на столике рядом с кроватью. Интересно знать, что бы она сказала? Назвала бы она его старым дурнем или пожелала счастья, спрашивал он себя и не находил ответа. Роберт не мог даже сказать, как он сам относится ко всему происходящему. И только одно он знал наверняка: когда он не позволял себе задумываться слишком глубоко, он чувствовал себя с Гвен очень счастливым — счастливее, чем мог себе представить. Увы, ему приходилось слишком часто напоминать себе, что его отношения с Гвен скорее всего закончатся ничем и что увлечение знаменитой киноактрисой — всего лишь интересный эпизод в его холостяцкой жизни, по поводу которого друзья еще долго будут подтрунивать над ним.

Но сам он никогда не забудет этих дней.

Роберт лег в постель, но долго не мог заснуть. Ворочаясь с боку на бок, он пытался представить себе, что делает сейчас в своей комнате Гвен, о чем она думает. Ему очень хотелось встать и постучать в дверь ее спальни, чтобы поцеловать Гвен еще раз, но так и не решился этого сделать. Роберт не доверял себе, не доверял и боялся позволить себе что-то, кроме поцелуев, зная, что если он перешагнет черту, то будет чувствовать себя так, словно Энн наблюдает за ним с небес. А ему не по силам было предать Энн. Да и Гвен он никогда бы не смог причинить боль.

В конце концов Роберт все-таки заснул и увидел странный сон. Ему грезилось, что Энн и Гвен идут ему навстречу через сад, обняв друг друга за плечи, а вокруг стоят его друзья, с негодующим видом показывают на него пальцами и что-то неразборчиво, гневно кричат. Это был тяжелый сон, и несколько раз Роберт просыпался. Уже под утро ему приснилась Аманда, которая держала фотографию матери и с сожалением качала головой.

«Мне очень не хватает мамы, мне так одиноко без нее», — пожаловалась отцу Аманда.

«Мне тоже», — ответил дочери Роберт и заплакал во сне.

На этот раз он проснулся от звука собственных рыданий, и лицо его было мокро от слез. После этого Роберт уже не решился заснуть снова и лежал неподвижно, думая и о Гвен, и об Энн, и о дочери и сыновьях.

За окнами уже брезжил рассвет, когда кто-то тихонько постучал в дверь, и Роберт вздрогнул от неожиданности. Откинув одеяло, он встал с кровати и пошел открывать. На пороге стояла Гвен. Судя по царившей в доме тишине, все в доме крепко спали.

— Доброе утро, — негромко сказала Гвен. — Я… как тебе спалось? Я почему-то очень за тебя беспокоилась.

В халатике, накинутом поверх ночной рубашки, и босиком она выглядела прелестно и в то же время — по-домашнему уютно.

— Мне снился странный сон, будто вы с Энн гуляете в саду… — начал он, еще не зная толком, стоит ли посвящать Гвен в свои проблемы.

Услышав эти слова, Гвен вздрогнула.

— Странно, то же самое снилось и мне, — сказала она и добавила: — Знаешь, прошлой ночью я долго не могла заснуть, потому что думала о тебе…

Подняв глаза, она посмотрела на него. Волосы у Роберта перепутались, глаза припухли и покраснели, словно от слез, но он все равно казался ей красивым и очень сильным.

— И я тоже думал о тебе, — признался он.. — Может быть… может быть, нам стоило бы… — Он не договорил. «Может быть, нам стоило быть вместе», — хотел сказать Роберт, но не посмел, боясь нарушить установившуюся между ними атмосферу полного взаимного доверия. В то же время он не мог отрицать, что ему очень хотелось бы быть с Гвен, быть всегда, чтобы слушать ее, чувствовать тепло ее тела, видеть, как она улыбается…

— Вот что, — сказал он решительно, — сейчас я приму душ, а потом мы вместе пойдем на кухню и позавтракаем. Договорились?

Через десять минут Роберт появился в кухне. Он был гладко выбрит и одет в белые шорты и полосатую тенниску. Гвен уже ждала его. На ней были кремовые шорты и светлый трикотажный топик. Выглядела она очень молодо и свежо, и Роберт как раз собирался сказать ей об этом, но ему помешала Агата, вошедшая в кухню следом за Гвен. Сегодня она надела розовый кружевной лифчик, украшенный искусственными «анютиными глазками», и очень короткие шортики с карманчиками на заду. Один из карманчиков оттопыривался, но, что в нем лежит, угадать было невозможно, хотя Эрик, вошедший в кухню минуты через две, предположил, что там, наверное, спрятан рулон туалетной бумаги. Глядя на Агату трудно было удержаться от смеха, и все трое так и покатились. Она развлекала их получше всякого телевизора. По вечерам они иногда принимались строить предположения, что Агата наденет завтра, и она еще ни разу их не разочаровала. Иногда она выглядела, как один из ее пуделей, еще раз подтверждая известное изречение о том, что со временем хозяева непременно становятся похожи на своих собак и наоборот, а иногда — как новогодняя елка. Только леопардовое бикини, похоже, ей разонравились — в последнее время она их почему-то не надевала.

Вскоре пришли Паскаль с Дианой и Джон, и вся компания села за стол, чтобы позавтракать омлетом с сыром, который приготовила для всех Гвен. И тут вдруг зазвонил телефон, который молчал так долго, что все они успели позабыть о его существовании. Аппарат стоял рядом с Паскаль, и она автоматически взяла трубку, полагая, что сумеет лучше всех объясниться с франкоязычным абонентом. Но звонок оказался международным. Телефонистка на чистом английском языке попросила позвать к телефону Эрика Моррисона и добавила, что вызов — личный.