Футбольные команды необыкновенно находчивы, если хотят заставить страдать своих болельщиков. Они рвутся на «Уэмбли» и там проигрывают, резво начинают сезон и вдруг останавливаются в своем движении; побеждают в трудной игре на чужом поле и сдаются на своем; обыгрывают «Ливерпуль», а на следующей неделе продувают «Скунторпу»; они вас соблазняют: полсезона тешат надеждой, что стали кандидатами на переход в высший дивизион, и неожиданно срываются, а когда вы решаете, что свершилось все самое худшее, выкидывают что-нибудь новенькое.

Через четыре дня после того, как «Арсенал» потерпел фиаско в одном финале, он проиграл и другой – «Валенсии», в состязании на Кубок европейских обладателей Кубков. Семьдесят матчей сезона оказались впустую. Мы играли лучше испанцев, но не смогли забить гол, и все решали пенальти. Брейди и Рикс промазали (потом поговаривали, что Рикс так и не оправился после травмы того дня, но что бесспорно: в конце семидесятых он не сумел обрести прежней формы, хотя и выступал за сборную Англии); все было кончено.

Насколько мне известно, нет другого английского клуба, который проиграл бы два финала за одну неделю, хотя в последующие годы болельщики «Арсенала», кроме как на проигрыш в финале, больше ни на что надеяться и не могли, так что непонятно, почему я был настолько потрясен. Однако та неделя имела и положительный эффект: после полутора месяцев полуфиналов и финалов, радиорепортажей и беготни в поисках билетов на «Уэмбли» футбольная шумиха улеглась, и мне нечем было ее заменить. Пришлось поневоле задуматься, что делать самому, а не размышлять, что предпримет руководство «Арсенала». Я подал документы в Лондонский педагогический колледж и в очередной (но не в последний) раз поклялся, что больше не позволю футболу подменить настоящую жизнь, сколько бы матчей «Арсенал» ни сыграл за сезон.

К первой игре сезона всегда присматриваешься острее. Летом произошли потрясающие переходы: мы купили Клайва Аллена за миллион фунтов; он не понравился в паре товарищеских встреч, и не успел он сыграть ни в одной настоящей игре, как мы махнули его на Кенни Сэнсома (атакующего защитника в духе «Арсенала»). Так что несмотря на уход Лайама и на то, что «Саутгемптон» был не самым эффектным противником, на стадионе собралось свыше сорока тысяч зрителей.

Что-то вышло не так: то ли открыли мало турникетов, то ли полиция напортачила, но у входа на северную трибуну со стороны Авенелл-роуд образовалась огромная пробка. Я мог поднять обе ноги и остаться стоять, а в один момент, чтобы освободить хоть немного места и не давить кулаками себе же в грудь и живот, вскинул руки вверх. Ничего особенного: фанаты частенько оказывались в таких ситуациях, когда приходилось несладко, но в тот раз меня сдавили так, что нечем было дышать – я буквальное чувствовал свои легкие. Значит, дела обстояли хуже, чем обычно. А когда я наконец прошел турникет, пришлось опуститься на ступени. И я заметил, что точно так же поступили многие другие.

Но я верил в систему: не сомневался, что меня не раздавят до смерти – такого никогда не случалось во время футбольных матчей. «Айброкс» – совсем иное дело: несчастное стечение обстоятельств, к тому же дело было в Шотландии на игре «Олд Ферм», что, как известно, всегда чревато осложнениями. А в Англии кто-то где-то шевелит мозгами и действует система – хотя нам ни разу не объяснили, что это такое, система, которая должна предотвращать подобные катастрофы. Могло показаться, что власти, клуб и полиция пустили все на самотек, но это потому, что мы не понимали, как действовал механизм. В заварухе на Авенелл-роуд болельщики смеялись и строили смешные рожи удавленников, когда им сжимали легкие. А смеялись потому, что буквально в футе находились невозмутимые констебли и конные полицейские и люди знали, что власти гарантируют им безопасность. Разве можно умереть, если помощь настолько близко?

Я вспомнил о том дне после трагедии на «Хиллсборо» и подумал, что не единственный раз видел переполненные стадионы и возбужденные толпы. И мне пришло в голову, что я все-таки мог погибнуть – не раз я бывал к смерти ближе, чем предполагал. Власти не имели никакого особого плана – все в самом деле было пущено на самотек.

Многие родители испытали жесточайшее на свете разочарование: их дети стали болеть не за ту команду. Когда я думаю об отцовстве – а это происходит все чаще и чаще по мере того, как мои биологические часы сочувственно тикают к полночи, – я понимаю, что по-настоящему боюсь подобного предательства. Что предпринять, если сын или дочь в возрасте семи-восьми лет внезапно решат, что старикан у них спятил и их команда вовсе не «Арсенал», а «Тоттенхэм», «Вест Хэм» или «Манчестер Юнайтед»? Как поступить? Сумею ли я проявить истинные родительские чувства: признать, что мои дни на «Хайбери» окончены, и купить пару сезонок на «Уайт-Харт-лейн» или «Аптон-парк»? Черт возьми, нет! Во мне самом слишком много детскости, чтобы я пожертвовал «Арсеналом» ради прихотей ребенка! Я объясню ему или ей, что свобода выбора за ними, но в таком случае они отправятся на стадион самостоятельно и на свои средства. Пусть хоть это их встряхнет.

Я не раз воображал, как «Арсенал» играет в финале с «Тоттенхэмом». В этой фантазии мой сын – такой же увлеченный, такой же напряженный и отчаявшийся, как некогда был я сам – болеет за «Сперз». Мы не достали билеты на «Уэмбли» и смотрим игру по телевизору. И вот на последней минуте ветеран Кевин Кэмпбелл забивает победный мяч. Я взрываюсь безумной радостью, скачу по гостиной, бью кулаком в воздух, смеюсь, пихаю расстроенного сына, ворошу ему волосы. Мне страшно, что я на самом деле на это способен, а значит, самое разумное – немедленно отправиться на прием к вазоктомисту. Если бы в 1969 году мой отец был болельщиком «Суиндона» и в тот злополучный день реагировал на «Уэмбли» подобным образом, мы бы не разговаривали все последующие двадцать два года.

Мне уже случалось преодолевать подобный барьер. В августе 1980 отец со своей семьей после десятилетнего пребывания во Франции и Америке вернулся в Англию. К тому времени моему сводному брату Джонатану исполнилось тринадцать лет, и он с ума сходил по футболу – отчасти благодаря моему влиянию, отчасти потому, что годы, проведенные им в Штатах, совпали с зенитом так и не почившей в бозе Североамериканской футбольной лиги. И пока Джонатан не допер, что на «Уайт-Харт-лейн» гораздо интересней, чем на «Хайбери», я повел его смотреть «Арсенал».

До этого он был на «Хайбери» всего один раз, в 1973 году, шестилетним мальчиком и теперь, наблюдая встречу третьего тура розыгрыша Кубка с «Лестером», безотчетно ежился и бесконтрольно таращился на поле, не сознавая, что этот матч – начало нового этапа в его жизни. Игра была неплохой и нисколько не предвещала будущие грустные времена: Пэт Дженнингс, изгой «Тоттенхэма», почти на весь первый тайм выключил из игры Крукса и Арчибальда, и хотя футболисты «Сперз» отчаянно сражались, Стэплтон великолепным ударом расставил точки над "i".

Но Джонатана захватил не столько футбол, сколько созерцание насилия. Вокруг нас везде дрались: и на северной трибуне, и на местах, расположенных под табло, и на нижней восточной и верхней западной трибунах. Там и сям накатывали черные волны – это полиция разнимала враждующие стороны. Мой братец невольно пришел в возбуждение; он повернулся ко мне, и его лицо осветилось недоверчивым ликованием. «Невероятно!» – повторял он опять и опять. С тех пор у меня с ним не было никаких проблем: он пошел на следующую игру и на большинство остальных; мы обзавелись сезонными абонементами, и он таскал меня на выездные матчи. Так что все сложилось о'кэй.