Я хотел было запустить «сивильником» в первый попавшийся баобаб — ничего себе «мнимые опасности» — а потом раздавил трех-четырех пауков и подумал. Не стоит ли за сообщением хитроумного прибора какая-нибудь правда-истина?

Этот мир становится все «сырее», то есть, сплошь облеплен эктоплазмой, которая легко поддается дрессуре. Найди только энергию сдвига, и с ее помощью лепи мелких и гадких тварей, стаи, рои, эскадрильи, дивизии. А потом сыпани ими в нас. Наш страх ускоряет время, вызывает мельтешню, он придает этой условно существующей дряни смертельную вредность и непобедимость.

Плачевный результат налицо, сколько соратников превратилось в багровые пузыри из-за ядовитых укусов, я сам раздулся раза в два.

Надо как-то закрыть наши души, чтобы волосатые руки демонов не добывали там энергию сдвига, которая воплощает все новые членистоногие орды.

Надо отвадить демонов. И точка. Но в первую очередь, не бояться кусачую мелкоту.

— Не дрейфить, паршивцы! — заревел я на подчиненных в приказном тоне. — И демоны смоются отсюда.

Как бы не так. Мне никто не поверил. Зато над лесом встала гигантская фигура Чаупиньямки, покровительницы всего живого, с нимбом из москитов, ее уши вместо серег украшали скорпионы, на шее висело ожерелье из многоножек, по грудям сидели, ползали и вкушали стекающее молоко мухи и осы, на животе копошились сплетенные змеи, напоминающие ожившие кишки, юбка состояла из паутины, по которой сновали пауки. Такая вот красавица.

— Хорошо, что ты появилась, — кинул я демонической силе, чувствуя справедливую ненависть. — Но не думай, что тут все от тебя торчат.

Демоническая сила надвигалась. Я видел каналы ее истечения, распустившиеся как женские волосы, они пронизывали моих людишек, швыряли, дергали их, болтали по воздуху, развратно елозили в мозгах и добывали энергию сдвига. Один из таких побегов вертелся около моего лба.

Не панику, а справедливую ненависть это вызвало во мне. Я снова почувствовал, как вокруг позвоночника несутся вихри и смерчи, среди которых выделяются тяжелые и острые вибрации. Абстрактные ощущения сменились более конкретными. Вихри становились нитями, нити сплетали мне новое тело — «тело войны». Моя новая голова была тяжела. Более того, ее украшало острие. Я видел свои новые ноги, этакие колонны, обшитые толстенной кожей. Я видел свои бока, более похожие на борта танка. А потом я налился огнем и рванулся в атаку на объект ненависти. Ноги увязали в какой-то липкой дряни, корпусу мешала гибкая словно резиновая растительность, но я все-таки добрался до брюха Чаупиньямки. Заострившаяся голова воткнулась в мягкое и мерзкое нутро, на меня брызнула и посыпалась копошащаяся, кусающаяся, царапающаяся требуха. Такого омерзения я никогда еще не испытывал. Сто процентов антикайфа. Только отрешившись, представив всю цепочку миров, тянущуюся из небытия к сверхбытию, я избавился от отвращения к этому дерьму. А потом взгляд опять втянулся в исходный мир.

Кругом еще мучились солдаты и матросы, но насекомых было уже в сотни раз меньше, а те, что остались, удирали со всех членистых ножек под ударами факелов и хрустели под карающими подметками сандалий и башмаков.

Ко мне подходили Кузьмин и Коковцов. Они явно были искусаны и явно были недовольны. Я решил стать вежливым и предупредительным.

— Вижу, друзья, что вы собираетесь провести заседание штаба или даже устроить военный совет. Заранее скажу, что я не против. Только, давайте, вначале чайку сообразим.

— Похоже, нас твое мнение скоро перестанет интересовать, — зловеще произнес опухший Коковцов.

— Почему?

— Потому что мы идем не туда, — обвинил экс-сержант Коковцов.

— Опять подозрения, что меня нанял Верховный Инка в своих гнусных целях?

— А что, если да? — скупо, но веско сказал Кузьмин, который раньше всегда был на моей стороне.

— Тогда стал бы он напускать всю членистоногую гадость на нас? Эти мучительные укусы как раз свидетельствуют о том, что мы движемся туда, куда Уайна Капак не хочет. А вот когда мы наступали на столицу, захватывая селение за селением, все у нас ладилось и удавалось. Так или нет?

— Так, — вынужден был согласиться Коковцов.

— Значит, ты считаешь, что коли попрут на нас еще какие-то гады, это будет самым благоприятным признаком? — уточнил Кузьмин.

— Ты точно уловил. Сие только надо приветствовать радостными аплодисментами и криками «браво».

— Значит, Хвостов, озеро Титикака важнее для Верховного Инки, чем собственная столица?

— Опять угадал.

Я, стараясь говорить разумнее, стал объяснять, что дело не только в крепком тыле и кормовых ресурсах. Через Титикаку, мол, ползет эктоплазма и текут демонические силы из нижнего мира. И если мы их не задержим, то они прямиком попадут в наш любимый родной мир-метрополию.

Говорю красиво и убедительно, а потом смотрю, что особого контакта с аудиторией нет. Эти ребята, кажется, так до сих пор не поверили, что оказались за пределами не только Земли, но и организованного космоса, фактически в обители зла, которая готовится преподнести серьезный сюрприз нашим родным краям. Но, по-крайней мере, зубы Коковцову и Кузьмину я заговорил. И даже предложил, по крайней мере, на людях, обращаться ко мне: товарищ командарм, — для укрепления уставного порядка.

До позднего утра бойцы отсыпались за бессонную ночь, свалив свои палицы и топоры в кучу. Потом опять марш-бросок. Два часа ходьбы и карабканья по лесистой и скалистой местности, после чего мы оказались на плато. А затем впереди замаячило Нечто. Оно было похоже на громадный бутон, расположившийся в углублении, имеющем много общего с кратером. Над бутоном виднелось багровое сияние. Мало кому из нас захотелось встретиться с этим неприятным образованием и мы свернули влево.

Еще час все менее бодрого топания и впереди показался тот же бутон, только полуоткрытый и лежащий прямо на поверхности земли. Да еще граница багровых сумерек проходила гораздо ближе, а пестики с тычинками монструозного цветка напоминали внешние органы захвата пищи. Еще поворот и час утомительной ходьбы, но, в итоге, багровые сумерки повисли над нами, вымотавшимися и отчаявшимися, а цветок напоминал уже десятиэтажный дом на столбе, пестики же с тычинками — хищный злодейский рот со множеством челюстей и острых хоботов. Ловушка, иначе не назовешь.

«Сивильник» упорно показывал мнимую опасность. Однако несколько отважных бойцов, неосторожно приблизившихся к бутону, были насажены на пестики, а затем сунуты в жующие тычинки. От такого опыления цветок страсти заполыхал алым цветом. А с другой стороны багровых сумерек виднелись громадные тени марширующих воинов — это, пожалуй, были мы сами, только в прошлом.

Цветок из дрессированной эктоплазмы сжимала время, превращала его в пространство. Из-за этого при движении в любую сторону мы неизбежно проваливались к центру ловушки. Эх, сейчас бы Крейна сюда, он бы поразмышлял насчет девятимерных нитевидных стрингов, для которых и время, и пространство — всего лишь два проявления одного измерения.

На вершине цветка уже воссела торжествующая Чаупиньямки, на этот раз она была вполне прекрасна и напоминала Веру. И стройностью, а румянцем ланит, и тугой бархатистостью кожи, и яркостью глаз.

Я попробовал себя сдерживать и не психовать. Тут меня и осенило: деревья-то, которые здесь как-никак растут, вовсе не попадают к пестикам и тычинкам страшного цветка на закуску… И потому именно, что не движутся, а торчат на одном месте. Я предложил всем соратникам сесть, передохнуть и перекусить, то есть, просто прекратить перемещение. И в самом деле, через час стало заметно, что цветок помаленьку удаляется, а багровые сумерки рассыпаются и превращаются в тающие серебристые нити. Соответственно и мой авторитет, как командующего, укрепился в результате чудесного избавления. Кто-то даже назвал меня «товарищем командармом», а одна индейская колдунья (непонятно, как она прошла отборочные соревнования) расцеловала и предложила срочно разделить с ней ложе.