— Это Коковцов… Да это не иначе как Кузьмин… А вот физиономия Кукина… А вот там Хвостов, тоже попался наш главнокомандующий.

Но вот сцена закончилась и все четыре солнца ушли за горизонт. Наступило тягостное молчание, Золотой Катыш аж посерел, видать раскаивался в своей измене Властелину всех людей. Я же вскарабкался на камень, что повыше.

— Не знаю как вас, а меня этим не проймешь. Если Верховный Инка пугает нас этими страшилками, значит, ему больше нечего предъявить. Он называет себя Сыном Солнца, тогда я назову себя отцом солнца, луны и всех звезд. Я — воин Единого Господа, которому не нужно курочить на кусочки ничью душу и ничье тело. Я здесь, целиком перед вами, а не в животе у какой-то ящерицы. Я не шизик, понятно?

— Ты называешь себя воином Виракочи, — выступил один из индюшек, — но как ты докажешь, что сможешь говорить с солнцем, командовать звездами и обладать луной?

— Я не знаю, но у меня получится. Я ведь как-никак спустился из иного мира, я уже избежал вскрытия головы и заклания. Справлюсь и с остальными заморочками. Сегодня я изловил шпионку Верховного, тоже будет и с прочими соглядатаями. Победа будет за нами, ура!

15

Я заглянул в серебряную гладь зеркала. Показавшуюся там физиономию теперь трудно было назвать славянской. Хотя и на классически индейскую она тоже не слишком тянула. У остальных пришельцев из мира-метрополии наличность тоже была непонятной, полуевропейской-полуиндейской. Как будто здесь нам дополнительно проштамповывали морду и маленько перекрасили. Похоже, что такие изменения происходили при пересечении границы между мирами, хотя полной уверенности в этом не было. Я ведь не сразу получил возможность полюбоваться собой. А кроме того, у меня не возникало проблем с узнаванием моих друзей-товарищей, хоть они и переменились внешне — как будто демон-толмач помогал понять, кто скрывается под той или иной личиной.

После отрицательных небесных явлений окончательно дозрел замысел. Пускай штурмбаннфюрер Уайна Капак считает, что все идет по его плану: птичка-де влетает в клетку и закрывает за собой дверку на крючок. Пускай Верховному Инке все известно о прошлом и будущем передвижении моего воинства. Но вряд ли ему станет известно о передвижении меня самого. Я хочу понять, каким макаром этот дядька держит в руках весь периферийный мир. Какие рычаги дергает и на какие кнопочки давит.

Я повязал на лоб повязку с золотой пластиной маскапайча — от захваченного вчера в плен тикуй-рикука — налобная деталь поможет очень быстро и без лишних проблем попасть в столицу.

Затем снова снял пластинку и, собрав корзинку с едой, направился в карцер к Часке. При моем появлении девушка приникла лбом к полу, демонстрируя полное смирение.

— Ну-ну, вставай, мы не за это воюем, а за прямо противоположное.

Часка послушно встала, но опять-таки как манекен.

Я, приобняв ее за плечи, усадил на каменную скамью и сам расположился рядом.

— Я знаю, что у вас, у инков, не принято прощать и миловать, но ты прости меня как-нибудь. Не могу я смириться с возможной утечкой информации на решающей фазе борьбы… Тебе ведь ничего плохого не будет, покуда я жив. Странно, что мы с тобой пересекли бездоннейшую пропасть и встретились в диковиннейшем из миров, чтобы заниматься какой-то ерундой… Скажи мне, что это за человек, Уайна Капак? Надеюсь, твоя запрограммированность не распространяется на выдачу сведений об обожаемой персоне.

— Он — сын Солнца.

— Знаю, знаю, он — Сын Солнца, я — художественный руководитель Солнца и так далее. Ты мне скажи, что он за человек?

— Ночью он иногда кричал на непонятном мне языке. А теперь я знаю, что это твой родной язык. Кажется, это были слова: «товарищ генерал, я не виноват» и «полковник Максимов по вашему приказанию прибыл».

— Я догадывался, что наш он — русскоязычный. Возможно, разведчик, из НКВД, поэтому прибыл сюда вместе с Мартином Борманом. Где же интересно сам фашист? Может, и в самом деле, в доме Супайпы?.. Ты питайся, питайся.

Она с охотой принялась за еду.

— Я тут должен отлучится, Часка. Когда вернусь, предложу тебе снова уехать. Если же я не объявлюсь через пару недель, Носач отведет тебя в какое-нибудь тихое селение.

— Если ты не против, я буду ждать тебя больше двух недель, сколько понадобится.

— Лучше расскажи все, что ты знаешь о Кориканче и прилегающих районах.

Она рассказывала, а я сверялся с тем, что видел и читал в своем двадцатом веке, в родном мире. В книжке одного полуинки-полуиспанца было рассказано, как после конкисты водопровод в Куско помаленьку развалился и на его месте образовалась канава, проходящая вдоль северной стены монастыря, возведенного на развалинах дворцового комплекса.

Я сверялся и рисовал карту. Слова Часки имели большое, может даже судьбоносное значение. Удальцы Кузьмина и Коковцова в свое время врывались в столицу, но до Кориканчи им было ой как далеко.

Естественно, я полагался не только на эти отрывочные, а возможно и недостоверные сведения. Предстояло совершить еще и воздушную разведку. Я предпочел бесшумный воздушный шар, и качество инкских тканей оказалось вполне подходящим для его изготовления.

16

В столице Уайна Капака было два водопровода. Один снабжал полезной жидкостью горожан, другой Кориканчу. Чтобы добраться до царской трубы, надо было захватить грот, в котором бил источник чистейшей воды. Грот захватить было невозможно, потому что его неустанно сторожили воины орла, вооруженные и своими инкскими «шмайссерами», и пистолетами. Раз так, надлежало воспользоваться обычным водопроводом, который, по счастью снабжал обширный резервуар в Кориканче, из которого вода поступала в фонтаны и пруды. (Из-за такого влажного способа перемещения пришлось на время расстаться с «сивильником».)

Городской водопровод представлял собой канал, выложенный снизу медными листами. Здесь было скользко и холодно, но в общем-то терпимо. Чтобы попасть в резервуар, потребовалось взорвать решетку, на что сгодилась граната. В середине водохранилища стоял «журавль», исполненный в виде водяного демона. Он черпал то одной, то другой своей «лапой» воду и подавал в арыки, находящиеся на несколько метров выше. Я уселся на «ладонь» и вскоре оказался в верхнем желобе. Хронометр показывал уже двенадцать ночи. Инки не любили темное время, поэтому этот час лучше всего годился для проникновения в Кориканчу.

Арык привел меня в тесное помещение, где работал хитрый механизм, состоящий из нескольких насосов, которые выбрасывали воду наружу. Можно было догадаться, что я нахожусь внутри какого-то истукана. Сковырнул пробочку, напоминающую глаз, и получил возможность выглянуть наружу.

Истукан, оказывается, торчал посередь фонтана, выложенного костяными плитками. Сам фонтан находился то ли в широченном коридоре, то ли в крытом пассаже между двумя домами. По крайней мере, с обеих сторон виднелись входы-выходы с фризами, украшенными идолами различной свирепости. По пассажу еще гулял народ дамского пола и возле фонтана на яшмовом бортике сидели девы в белом. Еще те девы.

Меня явно занесло в Дом Избранниц. Впрочем, вспыхнувший в крови жар вскоре угас, и не только из-за мокрой одежки. За связь с этими весталками, наполненными девственной энергией, сдирали кожу заживо, вначале с рук и ног снимали «чулки», потом с головы стягивали скальп. Я, когда совсем остыл, то подумал, что одна из девичьих фигурок, пожалуй, мне знакома. Неужели Нина Леви-Чивитта? Вот так дева нашлась. Хотя я не был уверен, однако сопровождал взглядом эту интересную фигуру, пока она не скрылась в одном из входов.

Через полчаса повсеместное хождение резко закончилось, видимо, из-за «отбоя» или ночного молебна (послышался какой-то хор), часть факелов была загашена, создав приятное затемнение. Я оживился и стал искать способ выбраться.

У истукана имелся хорошо замаскированный люк — предназначенный для доступа снаружи к механизмам. Запор поддался штык-ножу, после чего я выплыл в фонтан, а затем перебежками, от идола к идолу, направился вдоль стены.