— Допустим, — согласился он. — Ну а для вечера? Ведь после спектакля устраивается ужин для участвующих и танцы для всех присутствующих. Публики, конечно, соберется много, в том числе весь здешний beau monde. Туалеты, значит, будут хорошие, и я хочу, чтобы моя Галочка была одета не хуже других. Что ты думаешь надеть в этот вечер?

— У меня есть новенькое белое пикейное платье, вы даже видели его: то, что я надевала на Пасху, — пояснила Галя. — Вот в него и наряжусь.

— Ага! — промычал в ответ Михаил Николаевич, не добавив больше ни слова.

На следующее утро он побывал в городе и вернулся с узким длинным свертком.

— Удачно куплено? Как, по-твоему? — с этим вопросом Таларов обратился к невестке, развернув перед ней кусок воздушной, шелковистой материи цвета нежного розового лепестка.

Школа мод, которую Михаила Николаевича заставила пройти покойная жена, сказалась теперь на выборе этой ткани.

— Прелестно! — невольно сорвался возглас Марьи Петровны. — Но, что это, Мишель? Ты — и дамские наряды?! Я не узнаю тебя, — весело и заискивающе заговорила она, решив, что это подарок дяди обеим племянницам.

— Что ж, матушка, как видишь, приходится иногда. Ну, искренне рад, если удачно, боялся, что ты забракуешь мой выбор.

— Помилуй, это просто восторг! Charmant [78]! — все больше оживлялась Таларова.

— Теперь скажи-ка мне, пожалуйста, где у вас тут в городе приличная портниха? — осведомился он.

— Мы всегда у прекрасной шьем, будь спокоен, — уверяла невестка.

— Не сомневаюсь, потому именно тебя и спрашиваю. Так вот, растолкуй мне точно, где она живет, ее имя и фамилию, потому что Галя, которая сама себе все шьет, знать этого, конечно, не может.

— Да и на что ей? — удивилась Марья Петровна.

— Как на что? Ведь не Надя же, которая в четыре раза толще, и не Леля, которая вдвое длиннее, будут примерять вместо нее? — в свою очередь удивился Таларов.

— Так платье это для Гали? — упавшим тоном, без тени недавнего оживления, спросила невестка.

— Ну конечно.

Марья Петровна сердито ерзала на стуле. «Сумасшедший, прямо сумасшедший! Эта Галя у него положительно idee fixe [79]! Этакое платье девчонке!» — негодовала она. «Впрочем, — взвесив что-то, Таларова через мгновение пришла к новому заключению, — пожалуй, даже и кстати; уж теперь-то, если я попрошу денег, у него язык не повернется отказать мне: кто бросает их на чужих, не имеет нравственного права обходить своих», — мысленно рассуждала она.

— Ах, mon cher, опять приходится журить тебя, — шутливо уже вслух начала она. — Ну к чему бедной девушке такое платье? Помилуй! Какие деньги выброшены! Ах, эти деньги, деньги! Сколько их отсутствие причиняет горя и забот. J’en sais quelque chose [80]! — тяжело вздохнула она. — Да, друг мой, кстати, — помолчав, заискивающе начала Марья Петровна, — я как раз хотела попросить тебя об одной вещи: не можешь ли ты дать мне взаймы триста рублей?

— Опять Виктор проигрался? — ребром поставил вопрос Михаил Николаевич. — Да не отпирайся, пожалуйста, весь город это знает. Поведение твоего сынка — всеобщая притча во языцех, — прямо отрезал он.

— Ведь со всяким, mon chere, может случиться несчастье. Бедному мальчику не повезло. Он в отчаянии. Вот я и прошу тебя — выручи. Я мать, пойми, что же мне теперь делать? — взмолилась Мария Петровна.

— Что делать? Да все то же, что я рекомендовал, когда твоему милейшему чадушке было еще лет четырнадцать: завести электрическую дральную машину и пороть его по средам и субботам. Со своей стороны обещаю всевозможное содействие: готов субсидировать тебя на приобретение этого драгоценного орудия и предложить свои услуги для приведения его в действие в назначенные дни. Денег же для твоего Виктора, прости, матушка, не имею, — решительно заявил он.

— Ах, Мишель, будь добр! Мы так рассчитывали на тебя… — начала Таларова, но шурин перебил ее.

— Напрасно он рассчитывал! А скажи, пожалуйста, не будь меня, ведь обошлись бы? Да? Вот и считайте, что меня нет, что я не существую, — отрезал он.

— Знаешь, Мишель, — сразу меняя приниженный тон на приподнятый, заговорила невестка. — Даже обидно: на чужих, Бог знает на кого, деньги швыряют, а для меня, для родного племянника, говорят «нет», — упрекнула она.

— Ты, матушка, не поняла меня, — остановил ее Таларов. — Я не говорил, что не имею денег, я сказал, что их нет у меня для Виктора. Я считаю преступным проигрывать в вечер по нескольку сот рублей, которыми можно спасти от нищеты, прокормить в течение года целую семью или обучить нескольких рвущихся к свету и знанию, задавленных нищетой ребятишек, доставить отраду и утешение труженикам, хоть временно озарив их беспросветную жизнь, вызвав счастливую улыбку на их грустных лицах, — на все это деньги у меня найдутся всегда! С наслаждением отдам последнее, отдам даже в ущерб самому себе, но содействовать тому, что нахожу преступным, — извини, отказываюсь.

Для Гали же, чтобы доставить удовольствие добросовестной, честной труженице в ее безрадостном существовании, — да, на это у меня всегда будут средства, — горячо закончил Михаил Николаевич.

— Извини меня и ты, — холодно заговорила невестка. — Я молчала, но теперь тоже выскажусь. Это же неприлично: ты, мужчина, даришь платье взрослой девушке, — негодующе отчеканила она каждое слово.

— В чем же дело? Пожалуйста, я переуступлю его тебе — подари ты, женщина. Так просто! Угодно? — насмешливо предложил Таларов.

— Странные вещи говоришь, — пожала плечами Марья Петровна. — Ты видишь, что мне на своих детей не хватает, стану я еще наряжать всяких приживалок.

— В таком случае, раз не можешь или не хочешь сама, не стесняй, по крайней мере, других. Да, наконец, ведь я, собственно, не собираюсь ни в столичных, ни в провинциальных газетах публиковать о приобретении мной розовой материи для Гали. Значит, если промолчишь и ты, то и волки будут сыты, и овцы целы, — закончил он.

Между тем приближался день, назначенный для спектакля. Несмотря на то, что за исключением генеральной прошли уже все репетиции, Таларова до сих пор ни на одну из них не отпустила Галю. Женщина по-своему, мелочно и неблаговидно, мстила шурину за отказ в деньгах, а Гале — за полученное ею розовое платье.

Казалось, Марья Петровна вот-вот уже даст свое согласие на поездку девушки в город, как вдруг, в самую последнюю минуту, выдумывалось что-нибудь, якобы экстренное, неотложное, требующее непременного присутствия Гали, и Таларова налагала свое категорическое вето на ее отлучку из дому.

— Помилуй, матушка, ты нам спектакль портишь. Какой же может быть ансамбль, если одно из действующих лиц отсутствует на всех репетициях? Да и каково будет Гале играть совершенно без подготовки? — негодовал Михаил Николаевич.

— Не беспокойся, скажет свои два слова, а перепутает — ничего, пьеса от этого не потеряет, — презрительно проронила Марья Петровна.

— Знай же, матушка, предупреждаю и слово сдержу: если Гали не будет даже на генеральной репетиции, я от участия отказываюсь, так как ни всех исполнителей в целом, ни Галю в частности срамить не желаю. Так и запомни, — твердо заявил Таларов.

Угроза подействовала на невестку: в спектакле были слишком заинтересованы ее дочери; замена Михаила Николаевича и Гали другими лицами, помимо того что сама по себе явилась бы маленьким скандальчиком, была, кроме того, и немыслима, так как охотниц на всеми забракованную роль Малашки не нашлось бы.

Таким образом, замысел Таларовой не пустить Галю на генеральную репетицию и заставить ее провалиться на следующий день был предугадан и предотвращен словами Михаила Николаевича.