И это было самое главное.

Она сумеет.

Через Южный хребет мы перевалили ночью, так что никакой впечатляющей панорамы я не рассмотрела. Впрочем, не столько из-за темноты, сколько из-за немыслимого в нормальной жизни холода: чего ты хочешь, километров пять над уровнем моря. С наступлением ночи я застыла, будто подвисшая Секретарша, и страстно желала двух вещей: не свалиться с зыбкой спины животного лошади и не пустить ни струйки лишнего воздуха под бурку, пропитанную застарелой вонью животного овцы и мужского пота. Лишь теперь, когда мы спустились на несколько сотен метров и стало чуть-чуть теплее, показалось возможным высунуть в мохнатую щель кусочек лица.

Увидела обрывистые скалы по обе стороны горной тропы. Небо. И трапецию бурки предводителя отряда впереди: сверху над ней торчали папаха и автоматный ствол, а снизу выглядывал лошадиный хвост. Бурка с папахой и стволом покачивались, хвост лениво мотался из стороны в сторону, и мне снова стало нехорошо. Морская болезнь. Название, казалось бы, предполагает наличие моря…

Перед отъездом мне почему-то разрешили выкупаться. К тому времени я уже практически не чувствовала запахов и притупила, насколько это возможно, отвращение к себе. И все-таки морской ветер с брызгами на лице и неправдоподобно прозрачная волна, которая медленно рассыпалась пенным веером, будто в каком-нибудь эстетском сюрре, ввергли меня в непобедимое, пугающее состояние эйфории. Я устремилась вперед, не замечая ничего и никого вокруг, на ходу скинула насквозь провонявший комб и нырнула в абсолютное счастье.

Потом я долго прикидывала, реально ли было бежать. Разумеется, нет: иначе они не отпустили бы меня туда. И все-таки: нырнуть, проплыть несколько десятков метров под водой, показаться на поверхности уже за уступом Лайи… Они бы стреляли, да. Но ведь наугад, не видя мишени!..

С другой стороны, это все равно не имело бы смысла. Далеко бы я ушла, раздетая, по неприступной горной экосистеме? Без малейшей возможности связаться с кем-либо в Глобальном социуме… пеленговать мой маячок никто, по-видимому, не собирался. За семь (или все-таки восемь — быстро же я сбилась со счета…) суток, проведенных в яме с земляными стенами и пряными ветками вместо потолка, я успела и убедиться в этом, и поразмыслить над причинами. Логичной казалась только одна версия.

Слав. Надо полагать, он все-таки добежал до капсулы и сумел дотянуть до приграничного капсулпорта (и спасти Аську!!!). Иначе здесь бы еще неделю назад кружили поисковые бригады: он же офицер департамента особого назначения, у них там очень серьезно относятся к корпоративному кодексу. Если бы Слав не вернулся… он вернулся, точно.

Однако, если б он явился раненый в медблок Департамента, а затем подал начальству рапорт о случившемся (кстати, целиком и полностью по его вине: штраф в размере двух-трех окладов, строгий выговор и разжалование как минимум в капитаны), тогда уже неделю назад начали бы разыскивать меня. С эскадрильями бронекапсул и оперативными группами из Департамента быстрого реагирования. И лучше не думать, чем оно могло бы кончиться, зная методы этих мастодонтов…

Слав их знает. А я, смею подозревать, знаю его. Неплохо знаю.

Не подавал он никакого рапорта. Дистанционно взял отпуск и залечивает раны в какой-нибудь приватной клинике; вероятно, не слишком серьезные, раз ему удалось это устроить, сохранив тайну. Он, конечно, придумал убедительную легенду своего отсутствия. А заодно, по-видимому, и моего: поэтому меня никто и не ищет. Слав решил заняться моим освобождением самостоятельно, не впутывая сюда идиотов из конкурирующего департамента и заодно не рискуя собственной карьерой. Как только восстановит форму… несколько лишних недель плена, по его мнению, можно не принимать в расчет.

Ненавижу!!!..

Тогда, выходя из моря, я вдруг напоролась, будто на стену колючего кустарника, на их взгляды. На цепь черных глаз с одинаковым выражением над черными же бородами… Кажется, именно в тот момент я наконец поняла, что эти мужчины — настоящие, а не виртуальные персонажи детской стрелялки.

За спиной перекатывались волны, и на гальке нигде не было видно моего комба, а смертовики — сколько: пятеро, шестеро?.. — начали похохатывать и перебрасываться шуточками, я жалко скукожилась, закрыв руками грудь, и кто-то шагнул вперед, и я понимала, что отступить назад в море значило бы только подать знак к началу веселой для них и безнадежной для меня охоты… Юста Калан, тридцать девять лет, глава Ведомства проблем Га…

Он прикрикнул на них, и все остались на местах. Узкоглазый мальчик лет двадцати, не старше, его звали Танна-тенг, и, похоже, он был местным феодалом: вспыльчивый, не очень уверенный в себе, но остальные его слушались. Шумели волны, да и вообще я, как выяснилось, далеко не безупречно воспринимала на слух южное наречие. Кажется, он сказал, что договорился с кем-то насчет того, чтобы меня обменять; во всяком случае, слова «договор» и «обмен» прозвучали точно. И бросил мне ворох одежды гаугразской женщины: шаровары, платье и накидку из нечистой тяжелой ткани с твердыми рубцами швов.

Предстоящий обмен мог обернуться для меня чем угодно: во всех, в том числе самых отвратительных смыслах. Но тем не менее оставался единственной альтернативой второй логичной версии, которую я пока не считала себя вправе рассматривать.

Что Слав решил вообще обо мне забыть.

…Папаха и автомат над буркой Танна-тенга плавно покачивались, и я изо всех сил вцепилась в гриву животного лошади, подавляя тошноту. Главное — не упасть. Скоро мы куда-нибудь приедем. Если они решили не останавливаться на ночь, значит, цель похода где-то близко…

Мы свернули налево и, кажется, перестали спускаться с горы: теперь тропа попеременно шла то вниз, то вверх. Вверх, как ни странно, было гораздо легче; во время очередного подъема тошнота и слабость почти отпустили, к тому же я наконец более-менее согрелась. Распахнула бурку, позволяя ей соскользнуть с макушки на плечи, и огляделась по сторонам.

Справа уходил вниз каменистый склон, утыканный валунами и скалами, они закрывали обзор, не давая почувствовать высоту, на которой мы находились. Слева совсем близко нависали горные вершины: в таком ракурсе я была совершенно не способна опознать хоть бы одну. Однако весь пейзаж показался мне странно знакомым, в это ощущение вписывались и громоздящиеся над головой неизвестные горы, и пленка льда на теневой стороне камней, и запах каких-то невидимых пряных трав… Впрочем, у нас в ГБ были хорошие виртуал-тренажеры.

В этом пейзаже кое-чего недоставало. И я вспомнила, чего именно, на мгновение раньше, чем увидела.

— Это здесь, — сказал Танна-тенг, оборачиваясь к отряду.

— Мы так не договаривались.

За спиной незнакомца в камуфляже поблескивал гранями стеклопластика купол бункера. Восходящее солнце вспыхнуло на одной из них, и создалось впечатление, что на плече у мужчины зажглась звезда.

Он был довольно молодой, лет тридцати. Кожа у него загорела до коричневого, а волосы и брови, наоборот, выгорели почти до потери цвета. Он говорил на южном наречии с жутким акцентом, но уверенно, держался нахально и дерзко. И был удивительно похож на моего брата Роба.

Танна— тенг, кажется, его побаивался. И злился, чувствуя, что не может этого скрыть:

— Как не договаривались? Я привел пленницу. Рассчитывайся и забирай.

— А остальное? — Тот усмехнулся, показав крепкие зубы. — Договор был: стандартный пакет плюс пленница. Поясняю: мой стандартный пакет — это вино, чай и артефакты, по-другому я не работаю; а ты приводишь только тетку и еще чего-то хочешь? Я говорил, что возьму ее в нагрузку, ну и накину сверху пару стволов. А так расчет по обычной таксе, тебе должны были сказать. Если ты не готов, уходи.

— Я не торговец. — Узкие глаза юного феодала сузились настолько, что пропали вообще. — Я Танна-тенг, у меня самый большой дворец на Южном побережье, я не торгую вином и чаем. Я воин!