— По франку в минуту! — воскликнул Бен-Зуф. — Да я бы за четверть часа разорился дотла. Ну, а все-таки, сколько же весит Земля?

— Пять тысяч восемьсот семьдесят пять секстильонов килограммов, — ответил лейтенант Прокофьев, — то есть двадцатипятизначное число.

— А Луна?

— Семьдесят два секстильона килограммов.

— Только-то? — удивился Бен-Зуф. — Ну, а Солнце?

— Два нонильона, — отвечал профессор, — число, выражаемое тридцатью одной цифрой.

— Два нонильона! — воскликнул Бен-Зуф. — Не может быть! Уж нескольких-то граммов, наверно, не хватает?

Пальмирен Розет метнул на Бен-Зуфа сердитый взгляд.

— Значит, — заключил капитан Сервадак, — всякий предмет весит на поверхности Галлии в семь раз меньше, чем на поверхности Земли.

— Да, — подтвердил профессор, — и вследствие этого наша мускульная сила возросла в семь раз. Грузчик, способный поднять на Земле сто килограммов, здесь, на Галлии, поднял бы семьсот.

— Так вот почему мы прыгаем в семь раз выше! — догадался Бен-Зуф.

— Без сомнения, — ответил лейтенант Прокофьев, — а если бы масса Галлии была меньше, вы бы прыгали еще выше, Бен-Зуф.

— Перескочили бы даже через Монмартрский холмик, — прибавил профессор, подмигнув, чтобы вывести Бен-Зуфа из себя.

— А какова сила тяжести на других планетах? — спросил Гектор Сервадак.

— Неужели вы забыли? — возмутился профессор. — Недаром вы всегда были плохим учеником.

— Признаюсь, к стыду своему, что забыл! — сказал капитан Сервадак.

— Так вот! Если принять силу тяжести на Земле за единицу, то на Луне она равняется шестнадцати сотым, на Юпитере — двум целым сорока пяти сотым, на Марсе — пяти десятым, на Меркурии — одной, целой пятнадцати сотым, на Венере — девяноста двум сотым, почти столько же, сколько на Земле, на Солнце — двум целым сорока пяти сотым. Там один земной килограмм весит двадцать восемь килограммов!

— Поэтому, — добавил лейтенант Прокофьев, — если человек упадет на Солнце, то подняться он может лишь с огромным трудом, а пушечное ядро пролетит там не больше нескольких десятков метров.

— На таком поле битвы трусам раздолье! — заметил Бен-Зуф.

— Вовсе нет, — возразил капитан Сервадак, — ведь они будут так тяжелы, что не смогут удрать!

— Экая досада, что Галлия не оказалась еще меньше, — заявил Бен-Зуф. — Тогда мы были бы куда сильнее и прыгали бы много выше. Правда, комету меньше Галлии трудно и сыскать!

Такая насмешка не могла не задеть самолюбие Пальмирена Розета, владельца упомянутой кометы.

— Видали вы нахала? — огрызнулся он сердито. — Голова этого невежды и так слишком легковесна. Берегитесь, как бы от порыва ветра она не отлетела совсем!

— Ерунда, — отвечал Бен-Зуф, — я придержу ее обеими руками.

Видя, что последнее слово остается за неугомонным Бен-Зуфом, Пальмирен Розет собирался было уйти, когда капитан Сервадак остановил его.

— Простите, дорогой профессор, — сказал он, — только один вопрос. Не знаете ли вы, из какого вещества состоит Галлия?

— Может быть, и знаю! — ответил Пальмирен Розет. — Свойства этого вещества… плотность, равняющаяся десяти… я бы осмелился утверждать… О, если это так, я посрамлю вашего Бен-Зуфа! Пусть только посмеет сравнить свой пригорок с моей кометой!

— А что вы осмелились бы утверждать? — спросил капитан Сервадак.

— Что это вещество, — продолжал профессор, торжественно скандируя каждый слог, — это вещество не что иное, как теллурид…

— Эка невидаль — теллурид! — фыркнул Бен-Зуф.

— Теллурид, содержащий золото, минерал, встречающийся и на Земле; здесь же в нем содержится, я полагаю, семьдесят процентов теллура и тридцать процентов золота.

— Тридцать процентов! — воскликнул Гектор Сервадак.

— Что при сложении удельного веса обоих металлов составляет в целом десять, то есть именно ту цифру, которой выражается плотность Галлии!

— Золотая комета! — удивился капитан Сервадак.

— Прославленный Мопертюи считал это вполне возможным, и существование Галлии доказывает его правоту!

— Но если в таком случае Галлия упадет на земной шар, — заметил граф Тимашев, — она спутает там все денежные отношения, ибо на Земле в обращении находится всего двадцать девять миллиардов четыреста миллионов золота!

— Вы правы, — согласился Пальмирен Розет, — глыба из золотого теллурида, на которой мы находимся, весит, по земным мерам веса, двести одиннадцать квинтиллионов четыреста тридцать три квадрильона четыреста шестьдесят триллионов килограммов, следовательно, она принесет с собой на Землю около семидесяти одного квинтиллиона золота. Из расчета трех тысяч пятисот франков на килограмм, это составит круглым числом двести сорок шесть секстильонов франков — число двадцатичетырехзначное.

— И с этого дня, — заключил Гектор Сервадак, — золото на Земле совершенно обесценится и более чем когда-либо будет заслуживать название «презренного металла».

Профессор не слышал этого замечания. Закончив свою речь, он величественно вышел из зала и направился к себе в обсерваторию.

— А сказать по правде, — спросил тогда Бен-Зуф, — какая польза от всех этих головоломок, с которыми наш сварливый ученый управляется как фокусник в балагане?

— Никакой! — отвечал капитан Сервадак. — Именно поэтому это так и увлекательно!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

в которой будет идти речь только о Юпитере, называемом великим ловцом комет

В самом деле, Пальмирен Розет трудился исключительно из любви к искусству. Он определил эфемериды кометы, ее траекторию в межпланетном пространстве, период ее обращения вокруг Солнца. Все остальное — масса, плотность, сила притяжения и даже ценные металлы Галлии — интересовало только его одного и было безразлично для его спутников; им прежде всего хотелось встретиться с Землей в назначенной точке ее орбиты и в назначенный срок.

Профессору предоставили заниматься чистой наукой сколько ему угодно.

На другой день было 1 августа, или, пользуясь терминологией Пальмирена Розета, 63 апреля по галлийскому календарю. В течение этого месяца комета, пролетев шестнадцать миллионов пятьсот тысяч лье, должна была-удалиться от Солнца на сто девяносто семь миллионов лье. Ей предстояло пройти еще восемьдесят один миллион лье, чтобы к 15 января достигнуть афелия. Миновав эту точку, она начнет приближаться к Солнцу.

Теперь Галлия неслась навстречу неведомому чудесному миру, который до сих пор был недоступен человеческому взору на таком близком расстоянии.

Да, профессор был совершенно прав, что ни на минуту не покидал своей обсерватории. Никогда еще перед астрономом, — а астроном видит больше других людей, ибо живет вне земных интересов, — не развертывалось такого великолепного зрелища. Как прекрасны были галлийские ночи! Ни дуновение ветерка, ни единое облачко не нарушало их прозрачности. Книга небесного свода была раскрыта, и ее письмена выступали с несравненной отчетливостью.

Галлия приближалась к чудесному блистательному миру, миру Юпитера, самого огромного из светил, которых Солнце удерживает в сфере своего притяжения. Со времени столкновения с Землей, семь месяцев назад, комета продолжала стремительно лететь по направлению к великолепной планете, которая величаво двигалась навстречу ей. 1 августа оба светила разделяло расстояние лишь в шестьдесят один миллион лье, и вплоть до 1 ноября им предстояло неуклонно приближаться друг к другу.

Не угрожает ли комете опасность? Не рискованно ли для нее пролететь так близко от Юпитера? Не окажется ли гибельной для Галлии притягательная сила планеты, обладающей столь внушительной массой по сравнению с ней? Разумеется, вычисляя время обращения Галлии, профессор точно учитывал возможные пертурбации, вызванные близостью не только Юпитера, но даже Сатурна и Марса. Ну, а что, если он ошибся, недооценил значение этих пертурбаций и они замедлят движение его кометы сильнее, чем он предполагал? А что, если грозный Юпитер, вечный совратитель комет…