В ответ большевики образовали Военно-революционный комитет, потребовавший от красногвардейцев железной дисциплины. Во все части Петроградского гарнизона комитет разослал своих комиссаров с самыми властными полномочиями. Приближались решающие дни.
23 октября в Петрограде открылась городская конференция Красной гвардии. Рабочие отряды насчитывали более 12 тысяч штыков. По столичным проспектам похаживали хмурые патрули рабочих с винтовками. Они задерживали подозрительных и благоволили лишь к тем, кто называл пароль.
Керенский, словно очнувшись после продолжительного обморока, вдруг дернулся: потребовал отправить на фронт некоторые части столичного гарнизона (то самое, на чем настаивал Корнилов еще в марте). Совет депутатов бесцеремонно перечеркнул решение премьер-министра. Больше того, уверенный в своих силах Цент-робалт прислал Керенскому матросский ультиматум.
В довершение самодержавный Викжель объявил трехдневную забастовку железнодорожников. Движение в стране остановилось.
Жалкий Верховский вынужден был беспомощно пролепетать: «У нас нет больше армии!»
Немецкое командование спокойно, словно на учениях, произвело высадку десанта на Балтийское побережье, южнее Гапсаля, и без всяких помех захватило острова Моонзундского архипелага.В Петрограде с государственных воинских складов по ордерам большевистского Военно-революционного комитета началась спешная выдача оружия.
Временное правительство, паникуя, лихорадочно засобиралось эвакуировать Петроград и перебираться в старинную русскую столицу Москву.
Однако времени ему не оставалось даже для спасительного бегства.
Полная беспомощность в самом центре имперской власти походила на потерю вожжей разиней-кучером. Кони, раззадорившись, закусили удила и понесли, храпя и задирая головы, рвя постромки и ломая оглобли.
В Туркестане начались волнения, – всходили тайные британские семена, посеянные в Хиве, Коканде и Бухаре.
В Тифлисе местные грузинские власти наложили свою руку на огромное военное имущество Кавказского фронта.
В Гельсингфорсе, старинной крепости русского Военно-Морского Флота, собрался сейм суверенной Финляндии.
О своей автономии заявили Эстония, Крым, Бессарабия, казачьи области, Закавказье, Сибирь.
Украина в эти дни показала особенную резвость. Центральная Рада постановила собрать в Киеве свое собственное Учредительное собрание (гораздо раньше, чем в России). А до тех пор Украина, как суверенная держава, должна иметь на всех международных конференциях своих отдельных представителей. Всем самостийным властям на местах приказано не исполнять распоряжений штаба Юго-Западного фронта (русские войска являются оккупационными). Аппетиты «незалежников» росли по мере того, как убывала власть в России. В конце концов Украина объявила об «аннексии» Харьковской, Екатеринославской, Херсонской, Таврической губерний. Для защиты от российских притязаний стали формироваться пышно разнаряженные полки «вольного казачества».
В канун большевистского переворота в Петрограде в Народном доме пел Шаляпин, и зал был полон. Неясное беспокойство проявляли одни извозчики.
В Москве в кинотеатре «Аре» в середине дня начало работать «Совещание общественных деятелей». Выступали Родзянко, Трубецкой, Кизеветтер. Особенный успех выпал на генералов Брусилова и Рузского. Они не переставали грозить в сторону Быхова и по-прежнему все надежды связывали с Зимним, где в эти часы панически метался Керенский.
Ночью на заседании ЦИК Совета возбужденный Троцкий, сверкая стеклами пенсне, гневно выговаривал ухмылявшимся Го-цу, Либеру и Дану:– Бьет набат истории. Если только вы не дрогнете, наш враг капитулирует мгновенно, сразу! И вы, вы займете место, которое принадлежит вам по праву: место хозяев земли Русской!
В 2 часа ночи поднялся Каменев (Розенфельд) и зачитал список членов нового российского правительства – Совета Народных Комиссаров.
А с утра развернул свою работу II Всероссийский съезд Советов.
Столица, мозг и сердце государства, стала полностью большевистской.
Если в Петрограде переворот произошел бескровно (лишь часть публики «пострадала» оттого, что не стала дожидаться до конца спектакля), то в Москве наутро загремели выстрелы. Молоденькие юнкера Александровского и Алексеевского училищ вошли в Кремль и забаррикадировались. Их обложили, предложили сдаться, затем стали подкатывать орудия… Беспорядочная, неумелая стрельба в первую очередь «покарала» Брусилова. Артиллерийский снаряд попал в его квартиру. Генералу перебило ногу ниже колена. Автомобиль помчал его в клинику на Молчановке. Раненого генерала встретил комиссар Фрадкин. Он с кем-то посоветовался и разрешил принять Брусилова для лечения, но генеральский автомобиль немедленно конфисковал.
В Петрограде для сопротивления большевикам имелись неплохие силы. В Зимнем дворце той ночью находились две спешенные сотни 4-го Донского казачьего полка, юнкера, рота ударниц женского батальона и броневик. Но в руководство обороной правительства каким-то образом проник небезызвестный Рутенберг (палач попа Гапона). После полуночи казаки покинули дворец, уехал броневик, остались лишь ударницы и юнкера. Солдаты Кексголь-мского полка, ворвавшись в покои Зимнего, принялись первым делом утолять свою страсть к классовой мести. Они расстреливали статуи, били зеркала, резали ковры и гобелены. Несколькими ударами штыка был изуродован портрет государя кисти Серова. Акт народной мести достиг апогея, когда солдаты добрались до винных погребов дворца. Перепившись изысканными винами, они поволокли захваченных ударниц в казармы Павловского полка.
До узников Быховской тюрьмы доходили кое-какие жуткие слухи.
Распоряжением из Петрограда генерал Духонин был смещен и на пост Верховного главнокомандующего назначен прапорщик Крыленко. О способностях новоиспеченного «полководца» было известно, что свою карьеру он начал на столичном митинге, когда, взобравшись на эстраду, сорвал с себя погоны и принялся демонстративно их топтать.
– Держу пари, что жид, – мрачно изрек Эрдели. – Кажется, наполовину, – поправил его Деникин.
По его словам, летом 1915 года прапорщик Крыленко был судим за «уклонение от воинской повинности» (то есть за дезертирство). Однако окружной суд вынес ему оправдательный приговор. Словом, большевик заслуженный!
Новый большевистский главковерх первым делом объявил поход… на Быхов. У него чесались руки сотворить над генералами расправу как над прислужниками ненавистного режима.
А немцы уже, овладев Моонзундом, нависали над Ревелем и Петроградом!
Рижский залив, стратегически важная акватория на Балтике, стал полностью немецким. Скоро немецким окажется и Финский залив. Оттуда вход в Неву и к Зимнему дворцу… А большевики сверх головы озабочены тем, как бы поскорее захватить Могилев и Быхов. Как в Ставке, так и в быховской гимназии сидели ненавистные им царские генералы. Они для них были страшнее всяких немцев.
А война между тем продолжалась, и немцы развивали наступление, но с того дня, как большевики арестовали Временное правительство, они перестали помышлять о переносе столицы в Москву.
Что, поджидали своих хозяев в Петрограде?
Хаджиев перестал ездить в Могилев к поезду. Свежих газет не поступало. Узники тюрьмы томились в неизвестности и пробавлялись лишь доходившими слухами. Следовало решать: что делать? Сидеть и ждать отважного Крыленко с его воинством или бежать? В Могилеве, в Ставке, продолжал находиться дисциплинированный генерал Духонин. Он заверял своих арестованных товарищей, что никакой бессудной расправы над ними не допустит. У нас, слава Богу, не Америка!
Неожиданно в Быхове появился свежий человек – генерал Одинцов из штаба 8-й армии. Он был знаком со всеми арестованными. Вид у приехавшего был ужасный: небритый, драный, в солдатском тряпье. Он пожаловался, что от Орши пришлось ехать на паровозной площадке. Солдаты бесчинствуют и творят расправы. Он уцелел потому, что вовремя скинул мундир и преобразился под дезертира… Прежде, жаловался Одинцов, был хоть и никудышный, но все же порядок, теперь вокруг происходил воистину апокалиптический хаос. Дороги забиты солдатней. Едут с пулеметами, даже с орудиями. Коменданты станций не смеют им перечить ни единым словом.
