Оставив бойцов наверху, майор осторожно заглянул внутрь. В полутьме, царившей там, трудно было точно сосчитать всех, тем более, что солдаты спали вповалку, прижимаясь друг к другу. Но, даже на первый взгляд, их было там не меньше десятка.

Корнеев подался назад.

— Бесшумно не получится… — объяснил тихонько товарищам. — Петров, Ованесян… Залягте по обеим сторонам и, если начнется шевеление, вбросьте им по гранате. Только постарайтесь сделать это одновременно. Будем надеяться, что эхо одного взрыва, не подкрепленное перестрелкой, даже если и достигнет другие группы, не вызовет тревоги. А мы, — майор указал на Гусева и Олега Пивоваренко, — пойдем Лейлу со Степанычем выручать.

Голоса, доносившиеся от дороги, тем временем становились все громче, а потом раздался испуганный девичий вскрик.

Разведчики успели затаиться в придорожных кустах, как раз к тому моменту, когда немецкие солдаты потащили прочь мнимого селянина, мешающего ихнему лейтенанту договориться с юной красоткой.

Дав солдатам немного углубиться в лес, Корнеев указал Пивоваренко правого, а сам быстро подшагнул за спину того, что удерживал Степаныча с левой стороны. Двигался вроде бесшумно, и все же солдат почувствовал приближение смерти, потому что неожиданно остановился и начал поворачиваться. Но ему в рукав крепко вцепился ефрейтор. Закончить движение Ганс так и не успел. Острый финский нож вошел ему точно под лопатку, а мгновение спустя, от удара в основание черепа, скончался и его рябой товарищ.

— Как Лейла? — тут же спросил у Семеняка Корнеев.

— Ничего страшного, офицерик пытается ее закадрить. До насилия вряд ли дойдет… Успеем помочь. У вас что?

— Троих убрали. Еще десяток наши караулят. Крепко спят, гады, будить жалко… Выкурить их что ли?

— Товарищ майор, товарищ майор… — тихонечко позвал Корнеева Гусев. — Мамедова с лейтенантом в лес пошла. Солдат один остался. Разрешите, я сниму?

— Давай, — кивнул майор.

Иван, прячась в кустах, прокрался на дистанцию броска, хорошенько прицелился и метнул нож.

Старший солдат Вассермюллер удивленно посмотрел на торчащую из своей груди рукоять, даже успел положить на нее ладонь, но на большее у него не хватило силы. Франк жалобно всхлипнул, пошатнулся и стал оседать. Упасть ему не дали. В три прыжка преодолев разделяющее их расстояние, Гусев подхватил немца под мышки и потащил на обочину. Шума приближающихся машин еще не было слышно, но трупы немецких солдат на дороге валяться не должны… Непорядок.

Ему на помощь бросился Пивоваренко, а Корнеев с Семеняком поспешили выручать радистку.

Могли и не торопиться. Молоденький лейтенант был так наивен и беспомощен, что сунув банкноту девушке в руки, дальше просто стоял рядом, явно не зная: с какого боку к ней подступиться.

Понаблюдав за юнцом несколько секунд, Корнеев отрицательно мотнул головой, запрещая ефрейтору самостоятельные действия и открыто вышел к уединившейся парочке.

— Guten Tag. Schoner Auswahl, Leutnant. Nahebringen mich mit Jungfrau? Echter Schonheit… (Добрый день. Хороший выбор, лейтенант. Познакомишь с девицей? Настоящая красотка…)

Незнакомый эсесовец был само благодушие и это пугало больше всего. Вчерашний выпускник офицерского училища тут же вспомнил, что ему впервые было поручено самостоятельное и ответственное задание, которое он, судя по всему, успешно провалил. И теперь новоиспеченному лейтенанту грозит, как минимум, восточный фронт. Да и то, только в том случае, если начальство захочет вспомнить, чей он сын и проявит снисхождение…

— Schuldiger. (Виноват).

— Ладно, все мы были когда-то молоды, — успокоил его Корнеев, переходя на русский, а потом сразу, снова на немецкий. — Жить хочешь?

— Что? — опешил немец. — Как это понимать, господин оберштурмфюрер?

— Да так и понимай. Перед тобой те, кого ты ждал в засаде. Русские диверсанты. Поэтому и спрашиваю: жить хочешь?

Одновременно с этим ефрейтор Семеняк продемонстрировал немцу нож.

— Хенде хох!

Немец дернулся в сторону, но дорогу ему заступила девушка. Строго глядя в глаза лейтенанту, она расстегнула его кобуру и вытащила из нее люггер.

— О, мой Бог… — выдохнул немецкий офицер, более всего ошеломленный тем обстоятельством, что и эта юная девушка оказалась русской диверсанткой. А он-то, в нее почти влюбился…

— С Богом после будешь договариваться, лейтенант!.. — подстегнул его Корнеев. — Сейчас не время. Итак, я спрашиваю: хочешь жить и спасти своих солдат, или предпочитаешь умереть за фюрера?

О фюрере майор спросил опрометчиво и сам понял это, когда заметил как сразу подобрался парнишка. Правильная немецкая речь и форма эсесовского офицера, наверняка, навели его на мысль, о проверке.

— Дай я с ним потолкую, командир… — вмешался Степаныч. — Не верит он тебе, фрицем считает…

— Подожди… — остановил ефрейтора Корнеев и продолжил на немецком. — Послушай, лейтенант. Долго уговаривать тебя я не собираюсь. Наши государства воюют уже четвертый год, и после всего, что гитлеровцы натворили на моей Родине, у меня не дрогнет рука. Но, войне скоро конец. Так зачем лишняя кровь? Решайся скорее. И если захочешь выбрать героическую смерть, то вместе с тобой умрут и твои солдаты. Я прикажу забросать их, спящих, гранатами. Времени на раздумье нет. Сдаешься?

— Да…

— Теперь наш выход, Кузьмич, — пробормотал Малышев, отряхиваясь и приводя в порядок форму. — Жаль что у меня унтер-офицерские погоны. Надо было каким-нибудь гауптманом вырядиться. Все больше доверия к словам. Ладно, я пошел, а то, чего доброго, покалечат нам сгоряча пилота. Кто тогда рулить будет? А ты, старшина — минут через десять подтягивайся. На, держи вторую "лимонку". С немецкими гранатами эффект не тот. Пока не выдернут шнур угрожать смысла нет, а коль дернул — бросать надо… Не позабыл еще, как мы того штабного полковника брали?

— Это, на "Хенде хох", что ли? — уточнил Телегин.

— Именно. Только я сперва попробую их хитростью взять. Если все получиться, они нам еще помогут с самолетом управиться. И уж в любом случае, надо сделать так, чтоб фрицы Колесниковым прикрыться не могли.

Малышев еще раз продемонстрировал старшине растопыренные пальцы обеих рук, напоминая о десяти минутах выжидания, и поспешил к дому. И вовремя…

Судя по шуму, доносившемуся изнутри лесной сторожки, допрос пленного стремительно переходил, как минимум, во вторую стадию, — когда угрозы начинают подкреплять оплеухами и затрещинами.

— Немедленно прекратить! — заорал Андрей, пинком распахивая дверь. — Это спецоперация по проверке бдительности на охраняемом объекте! Смирно, болваны! Кто здесь старший?

Капитан Малышев не случайно попал в разведку. Ведь при изучении иностранных языков самое трудное не заучить наизусть пару тысяч словосочетаний, а уметь произносить их так, как коренной житель той или иной местности.

И каким же изумлением стало для всех, а в первую голову для него самого, когда, при поступлении в военное училище, выяснилось, что деревенский парень прекрасно понимает немецкий язык, и разговаривает на нем с неподражаемым баварским акцентом. Это обстоятельство послужило предметом для негласной проверки, в ходе которой оказалось, что Андрей Малышев, уроженец Алтайского края, совсем не уникален. В его родных Ротозеях так общаются все жители, считая это местным говором верхней части села, основанной лет триста тому переселенцами из Австрии. Остановившимися здесь из-за озера изумительной красоты. Которое, кстати, и название селу дало: "Roten See". То бишь — Красное озеро. Со временем переименованное в более привычное для слуха русского человека, имеющее смысл: Ротозеи.

Не усомнились в его произношении и немцы. Кроме того сыграла свою роль и привычка к порядку и дисциплине… Если кто-то громко орет, тем более эсесовец, пусть всего лишь унтер-офицер, значит: имеет на это право.

— Лейтенант Гумбольдт! — доложил о себе летчик, как единственный офицер среди присутствующих.