Несчастный дворянин, видя, сколь коварной оказалась герцогиня, не стал, однако, осуждать ее и только ответил:

– Ваша светлость, герцогиня может говорить вам все, что угодно. Вы ее знаете лучше меня, и вам отлично известно, виделся ли я когда-нибудь с нею наедине. Это было всего лишь раз, и она говорила тогда со мной очень мало. Вы справедливейший из правителей, и поэтому умоляю вас, ваша светлость, судите сами, разве я давал вам когда-нибудь повод в чем-то себя заподозрить? А ведь это огонь, который невозможно долго скрывать так, чтобы в конце концов его не увидели те, кого томит такой же недуг. Умоляю вас, ваша светлость, поверьте мне, во-первых, в том, что я настолько вам верен, что, будь жена ваша красивейшею из женщин, я не мог бы полюбить ее так, чтобы запятнать мою честь и верность; и во-вторых, если бы даже она не была вашей женой и я где-нибудь встретил ее, я никогда бы в нее не влюбился и предпочел бы ей многих других.

Видя, что он говорит искренне, герцог понемногу смягчился и сказал:

– Можешь быть спокоен, я сам этому не поверил. А раз так, то живи, как жил, и помни, что я буду любить тебя еще больше, если ты будешь говорить мне всю правду. Если же нет, то знай, что ты поплатишься жизнью.

Молодой дворянин поблагодарил его и сказал, что готов понести любое наказание, если он в чем-то окажется виноватым.

Увидав, что молодой человек снова появился при дворе, герцогиня не могла этого стерпеть и сказала мужу:

– Не хватает только, чтобы вас отравили, монсеньор, – смертельному своему врагу вы доверяете больше, чем другу.

– Прошу вас, дорогая, не мучьте меня больше, – ответил герцог, – знайте, что стоит мне только убедиться, что вы мне сказали правду, и человек этот больше суток не проживет. Но он поклялся мне, что это ложь, и к тому же сам я никогда не замечал за ним ничего плохого. Вот почему, пока я не получу доказательств, я никогда этому не поверю.

– Ну что же, монсеньор, – сказала она, – доброта ваша сделает его еще злее. Какого вам надо еще доказательства, если никто никогда не слышал, чтобы он был в кого-то влюблен? Поверьте, монсеньор, что если бы у него не было в мыслях сделаться моим кавалером, он непременно нашел бы себе любовницу, ибо ни один молодой человек, будучи окружен таким прекрасным обществом, не проводил бы свои дни так одиноко, как он, если бы втайне не надеялся на нечто большее и не удовлетворялся своей напрасной надеждой. А коль скоро вы убеждены, что он с вами откровенен, то, умоляю вас, заставьте его признаться, любит ли он кого-нибудь: если это действительно так, то я могу только радоваться, что вы ему верите; если же нет, то, знайте, я вам сказала правду.

Герцог нашел доводы жены вполне основательными. Он взял молодого человека с собой на прогулку и сказал ему:

– Жена моя продолжает стоять на своем; она напомнила мне об одном обстоятельстве, которое заставляет подозревать тебя: все диву даются, что ты так молод и благороден – и никто не замечал, чтобы ты кого-то любил. Вот я и думаю, что права она, что ты действительно на что-то надеешься и так полон этой надежды, что не обращаешь внимания ни на какую другую женщину. Поэтому прошу тебя, как друг, и приказываю тебе, как твой господин, – признайся, любишь ты кого-нибудь или нет? Несчастному молодому человеку смертельно хотелось скрыть свое чувство. Но, увидав, сколь настойчив его господин, он должен был признаться ему, что действительно влюблен в одну даму, которая так хороша собой, что по сравнению с ней и герцогиня, и все дамы из ее свиты кажутся безобразными, но умолял его не допытываться, кто она, сказав, что между ним и его возлюбленной есть уговор, по которому тот из них, кто первый выдаст их тайну, будет считаться предателем и свиданиям их наступит конец. Герцог обещал, что не будет больше настаивать, и был так всем доволен, что стал еще ласковее к своему другу, чем был прежде.

Герцогиня это заметила и со свойственной ей хитростью постаралась узнать, что было тому причиной. Муж ничего от нее не скрыл. И тогда к ее жажде мести присоединилась еще и лютая ревность, и она стала добиваться, чтобы герцог приказал молодому человеку назвать имя его возлюбленной, уверяя, что все, что тот говорит, – ложь и нет другого средства проверить истинность его слов. Ведь если он так и не назовет ту удивительную красавицу, герцог, поверив ему, неминуемо окажется в дураках. Несчастный герцог, которым жена его помыкала, как хотела, отправившись на прогулку, взял с собою молодого человека и сказал ему, что теперь он находится в еще большем затруднении, чем был, ибо подозревает, что друг его придумал эту уловку, чтобы не дать ему доискаться до правды, и что теперь эта мысль больше всего его мучит. Поэтому он попросил, если только это возможно, назвать имя той, которую он так любит. Бедный молодой человек умолял не толкать его на подобное предательство и не заставлять нарушать клятву верности, которую он так долго хранил, чтобы за один день ему не пришлось потерять то, что создавалось в течение семи лет. Он сказал, что скорее пойдет на смерть, нежели совершит предательство в отношении той, которая ему так верна. Видя, что он не хочет ее назвать, герцог воспылал такой жестокой ревностью, что, рассвирепев, воскликнул:

– Коли так, выбирай. Либо ты мне назовешь имя той, которую ты любишь больше всех женщин, либо я выгоню тебя из своих земель – а если окажется, что ты через неделю не уберешься отсюда, казню тебя лютой казнью.

И, пожалуй, ни одному верному слуге не доводилось испытывать такую боль, какая охватила сердце этого бедного молодого человека, ибо он по праву мог сказать: Angustiae sunt mihi undique[202]. С одной стороны, он видел, что если он скажет правду, то потеряет свою подругу, как только она узнает, что он нарушил обет. Если же он не откроется герцогу, он будет изгнан навсегда из его владений, и тогда ему уже больше не свидеться со своей любимой. И, не будучи в силах сделать выбор, он испытал смертельную тоску, и лоб его покрылся холодным потом. Герцог же, заметив его растерянность, решил, что у него нет никакой возлюбленной и он действительно любит только его жену, что назвать ему некого и что потому-то он так смущен. И он довольно резко сказал ему:

– Если бы то, о чем ты рассказал мне, было правдой, тебе не стоило бы никакого труда открыть мне, кто эта женщина, но ты, должно быть, терзаешься именно тем, что меня оскорбил.

Задетый за живое этими словами и охваченный любовью к своему покровителю, молодой человек решил наконец открыть ему всю правду, веря, что герцог, будучи человеком чести, не позволит себе разгласить эту тайну. И, встав перед ним на колени, он сказал:

– Ваша светлость, я столь многим обязан вам, что благодарность моя и любовь к вам сильнее всякого страха смерти. Я вижу, что у вас сложилось странное и неверное мнение обо мне. И вот, для того, чтобы освободить вас от этой тяжести, я решился на то, к чему меня не могли бы принудить даже пытки. Только прошу вас, ваша светлость, ради самого Создателя поклянитесь мне, как государь, что вы никогда никому не расскажете моей тайны, которую, раз вашей светлости это угодно, я должен сейчас открыть.

Герцог поклялся, что никогда не расскажет об этом никому и не напишет и нигде не выдаст его ни движением, ни взглядом. Тогда молодой человек, который знал герцога как человека достойного и благородного, начал говорить:

– Ваша светлость, я знал, что племянница ваша, госпожа дю Вержье, овдовела и никто за ней не ухаживает. И вот уже более семи лет, как я постарался снискать ее милость. А так как происхождение мое не позволяло мне жениться на ней, я довольствовался тем, что сделался ее кавалером, каковым и продолжаю быть все это время. И Господу было угодно, чтобы все это время мы оба были так осторожны, что ни один мужчина и ни одна женщина ничего не узнали о наших встречах, кроме вас, ваша светлость, в чьи руки я предаю сейчас и жизнь мою и честь. И молю вас – храните эту тайну и не презирайте племянницу вашу, ибо на целом свете нет женщины более совершенной.