Выражение лица Мидлторпа недвусмысленно говорило о том, что он придерживался противоположного мнения, и Дафна посчитала нужным добавить:

— По-видимому, имя отца у него связано с какими-то тяжелыми переживаниями.

Мидлторп кивнул, соглашаясь:

— Его отец предупреждал меня о чем-то подобном. Но я все же не думал, что это так серьезно… Однако теперь…

Дафна взволнованно смотрела в сторону веранды.

— Да, видимо, очень серьезно, — подтвердила она и поспешно добавила:

— Пожалуй, пойду к нему.

— Конечно, — согласился старик. Уже на ходу она обернулась:

— Прошу вас, герцог, не сжигайте эти бумаги.

— Я никогда и не думал об этом, но…

Дафна остановилась — в голосе Мидлторпа ей послышалось что-то серьезное.

— Вы хотели сказать…

— Хотел сказать, что я далеко не молод и не слишком здоров. Доктора не очень обнадеживают меня. Поэтому… Мог бы я передать бумаги вам на сохранение?

Дафна смотрела на него с удивлением и страхом. Удивлением — потому что не понимала, как может он доверить чужую личную переписку совершенно незнакомой ему молодой женщине. Страхом — потому что опасалась, что, если согласится и примет бумаги, Саймон может никогда не простить ей этого поступка.

— Не знаю, — ответила она в замешательстве. — Не уверена, что ваш выбор правилен.

Старческие глаза пристально уставились на нее.

— Полагаю, — услышала она, — мой выбор совершенно правилен. — Его тон стал мягким, даже ласковым:

— Уверен, вы найдете нужный момент, чтобы отдать молодому человеку адресованные ему письма… Итак, разрешите, я пришлю их вам?

Дафна наклонила голову. Что еще оставалось делать? Мидлторп приподнял трость, указал в сторону веранды:

— Идите к нему.

Дафна кивнула и поспешила туда, где находился Саймон.

На веранде горело всего несколько стенных канделябров в густой вечерней тьме, и только благодаря лунному свету Дафна смогла разглядеть Саймона, неподвижно стоявшего возле перил в дальнем углу. В его позе — так ей показалось — была неостывшая злость. И печаль. Он смотрел куда-то в глубь сада, но не видел, наверное, ни аллей, ни темных кустов и деревьев.

Она тихо приблизилась к нему. Прохладный ветер так приятно овевал щеки после духоты в переполненной зале. Слабый гул голосов напоминал, что они здесь отнюдь не в одиночестве, но Дафна никого не слышала и не замечала.

Лучше всего, наверное, было бы начать разговор с ним со слов: «Вы были так нелюбезны со старым герцогом» или «Отчего вы так злы на своего покойного отца?» Но она в самую последнюю минуту отбросила обе фразы. Облокотившись на балюстраду рядом с ним, она негромко, как бы про себя, произнесла:

— Как хотелось бы увидеть звезды.

Саймон мельком взглянул на нее и ответил:

— В Лондоне вы их не увидите. — После некоторого молчания он заговорил вновь:

— Здесь или слишком яркий свет, или просто туман. Или смог.

Она поежилась, словно ей стало холодно, но щеки ее по-прежнему горели.

— А я так надеялась увидеть звездное небо хотя бы тут, в Хэмпстеде. Небеса не идут мне навстречу. Саймон издал что-то вроде смешка.

— Зато в Южном полушарии, — сказал он после долгой паузы, — вы бы на небо не обижались. Какие там звезды!

— Какие?

Она хотела поддержать этот ничего не значащий разговор — любой разговор, лишь бы вывести его из напряжения, которое она ощущала в каждой клеточке его тела, хотя не знала и не понимала причины, и была рада, когда он ответил на ее вопрос:

— Там очень яркие и большие звезды. Совсем не такие, как у нас, если даже удается иногда их здесь увидеть. И расположены совсем в других местах — звезды, созвездия.

— Как в других? Вы шутите.

Сейчас она спрашивала уже не просто ради поддержания разговора — ей стало любопытно.

— Совсем нет. Посмотрите любую книгу по астрономии.

— M-м, — с сомнением произнесла она. — Не обещаю.

— Понимаю, я тоже не специалист в этой науке, но мне было интересно. В Африке все другое. И небо тоже.

— Разве небо может быть другим?

— Оказалось, может. Как и люди.

Она вздохнула:

— Хотелось бы и мне взглянуть на южное небо. Если бы я была энергичной, отчаянной и не так связана с семьей и вообще какой-нибудь необыкновенной женщиной, о которой мужчины слагают стихи, я бы обязательно много путешествовала.

— О вас и так уже слагают стихи, — напомнил он с чуть ироничной улыбкой, и она была рада, что он обретает прежнюю форму. — Только плохие, к сожалению.

Дафна рассмеялась:

— Все равно, зато это были стихи, а не проза. И первый день в жизни, когда мне нанесли визит сразу шесть поклонников.

— Семь, — уточнил он. — Вы забыли про меня.

— Да, семь. Но вы не в счет.

— О, как ты мне ранишь сердце, Дафф! — воскликнул он, подражая недавним словам Колина. — Как ранишь его!

— Вам тоже следует выступать на сцене, — сказала она, продолжая смеяться, — из вас с Колином получился бы неплохой дуэт.

— Вряд ли, — возразил он. — Да и Энтони не позволит Колину выступать в паре со мной.

Упоминание о старшем брате стерло веселость с ее лица.

— Насчет путешествий, — сказала она, становясь серьезной, — я пошутила. Таким скучным англичанкам, как я, лучше сидеть дома. Тем более что я люблю наш дом. В нем я счастлива.

— Вы совсем не скучная англичанка, — произнес он каким-то новым для себя тоном, и она удивленно взглянула на него. — А то, что вы счастливы, Дафна, искренне радует меня, поверьте. Никогда еще я не встречал по-настоящему счастливых людей.

Ей почудилось, что сейчас он ближе к ней, чем минутой раньше, — он ли подвинулся, она ли случайно приблизилась к нему… Она не могла отстраниться, не могла отвести глаз от его лица.

— Саймон… — прошептали ее губы.

— Мы здесь не одни. — Голос его прозвучал сдавленно.

Дафна оглядела углы веранды. Кажется, никого. Шум голосов тоже затих. Это, однако, могло означать, что кто-то прислушивается или приглядывается к ним. Какой-нибудь тайный агент леди Уислдаун — чтобы в следующей «Хронике» снова пустить по свету очередную сплетню.

Прямо перед ними раскинулся большой темный сад. Он звал в свое безлюдье и безмолвие. Такого огромного сада не было ни у одного из домов в центре Лондона, которые она знала. А здесь, в десяти милях от центра, он шелестел темной зеленью, веял ароматами цветов. Леди Троубридж не зря им гордилась.

Какая-то злорадная смелость взыграла в душе Дафны.

— Пойдемте в сад, Саймон, — произнесла она тихо, но решительно.

— Мы не можем.

— Можем.

— Нет, Дафна…

Нотки отчаяния, прозвучавшие в его голосе, сказали ей больше любых слов. Она поняла то, чего раньше не знала. В чем сомневалась. Она для него желанна… Он хочет ее… Мечтает об этом…

Ее душа пела. В ней звучала ария из «Волшебной флейты» Моцарта — та, где так сладостно слышится верхнее до.

Что, если она поцелует его? — подумалось ей. Нет, он — ее… Что, если сейчас в дальней аллее сада она запрокинет голову и ощутит на своих губах его губы? Поймет ли он тогда, как она его любит? Укрепит ли это его любовь к ней? Осознает ли он, каким счастьем она может… готова одарить его?

Возможно, тогда он перестанет думать и говорить о браке, как о чем-то тягостном и ненужном ему?..

— Я собираюсь прогуляться по саду, — сказала она, — и не вижу в этом ничего предосудительного. Если хотите, можете присоединиться ко мне, милорд.

С этими словами она медленно направилась к ступенькам, ведущим с веранды. Нарочито медленно, чтобы у него было больше времени обдумать ее отчаянно смелое предложение и решиться последовать за ней. Через минуту она услышала его шаги позади себя.

— Дафна, это безумие… Мы… Так нельзя…

Его чуть охрипший взволнованный голос говорил ей, что Саймон пытается в большей степени убедить в этом самого себя.

Не отвечая, она продолжала идти в глубь сада.

Он нагнал ее, схватил за кисть руки, повернул к себе.