Саймон яростно дернул за шнурок звонка. Еще и еще раз! Не дожидаясь, пока появится кто-нибудь из слуг, он вышел в коридор.

На его зов спешила горничная верхнего этажа, хрупкая блондинка, чьего имени он не удосужился узнать. По его лицу она сразу увидела, что хозяин чем-то разгневан.

— Где моя жена?! — выкрикнул он.

— Ваша жена?

— Да, — повторил он, — я говорю о ней. — Девушка, смотрела на него с таким недоумением, что он посчитал разумным пояснить:

— Полагаю, вы догадываетесь, о ком я говорю. Она примерно вашего роста, волосы темные, густые…

У несчастной служанки было такое испуганное лицо, что ему сделалось стыдно за свой сарказм. Он подумал, что она сейчас спасется бегством и тогда он вообще ничего не узнает. Не будить же всю прислугу и выставлять себя на посмешище!

— Где же она? — спросил он намного мягче и спокойнее.

— Разве она не в своей постели? — пролепетала служанка.

— Насколько могу понять — там ее нет. — Он кивнул в сторону своей спальни.

— Но она же спит не там, ваша светлость.

— А где же, хотел бы я знать?

— Разве она…

Глаза служанки еще больше расширились от ужаса, она тоскливо озиралась, по всей вероятности, ища путь к спасению.

— Говорите же! — прикрикнул Саймон. — Я хочу услышать вас наконец!

— Разве она не в бывшей комнате вашей матери, милорд?

— Что?! — крикнул он так, словно бедняжка сама заставила его жену перебраться туда. — С каких пор?

— По-моему, с сегодняшнего дня, ваша светлость… Но я не знаю… Мы все так и подумали, что вы займете отдельные покои… в конце медового месяца. — Она с огромным трудом произносила все эти слова.

— Вы… вы подумали? — проворчал он.

— Мне сказали, что так поступали ваши родители, и вы, наверное, тоже, ваша светлость.

— Вы… Мы… Родители!.. — закричал он. Девушка отскочила от него шага на два. — Не знаю, как родители, — ворчливо продолжал он, уже обращаясь не к ней, а как бы к самому себе. — Но я… я могу поступать по-другому, черт меня побери?

— Конечно, ваша светлость.

— Спасибо, милая… Могу я узнать у вас, какую именно комнату из тех, что занимала моя мать, избрала сейчас ее светлость герцогиня?

Дрожащий палец служанки указал на одну из отдаленных дверей:

— Вон ту…

— Благодарю вас. — Он направился в указанном направлении, потом рывком повернулся:

— Вы уволены!

Зачем ему нужно, подумал он, чтобы в доме продолжала находиться свидетельница того, как он не мог ночью найти свою собственную жену?

Подождав, пока замолкнут в коридоре звуки шагов расстроенной служанки, Саймон сам двинулся к дверям новой спальни Дафны. Остановившись там, он подумал о том, что, в сущности, ему нечего сказать ей — все уже сказано, и, придя к этой нерадостной мысли, все же постучал в дверь.

Никакого ответа.

Он постучал еще раз. Громче.

Снова ответа не было.

Он поднял руку, чтобы постучать в третий раз, но тут ему пришло в голову, что, возможно, дверь не заперта. От кого ей, собственно, закрываться? Не от него же? Глупо, что он не сообразил этого сразу и поднял шум.

Он повернул ручку двери. Черт! Заперто изнутри!

Он потратил некоторое количество времени на то, чтобы излить свой гнев перед самим собой и перед запертой дверью. Потом издал нечто среднее между человеческой речью и рыком разъяренного зверя:

— Дафна! — И еще громче:

— Дафна! Наконец он услышал шаги за дверью.

— Да?

Это был ее голос. И он звучал дьявольски спокойно. Во всяком случае, по сравнению с его собственным.

— Впусти меня!

Молчание. Потом снова невозмутимый голос:

— Нет.

Он в растерянности посмотрел на массивную дверь. Причиной его растерянности была не сама дверь, а непослушание той, которая была за дверью и осмеливалась отвечать «нет» на его приказ. Жена она ему или не жена, черт побери?! Разве не давала она клятву перед Богом подчиняться мужу своему?

— Дафна, — сказал он с угрозой, — открой немедленно!

Видимо, она стояла у самой двери, потому что сначала он услышал ее глубокий вздох, а уж потом слова, и звучали они очень рассудительно:

— Саймон, единственная причина, по которой я могла бы это сделать, — если бы имела намерение допустить тебя в свою постель. Но я не хочу этого, а потому советовала бы тебе — и все остальные обитатели дома наверняка согласятся со мной — уйти отсюда, не шуметь и лечь спать.

Да она просто издевается над ним! У него потемнело в глазах от злости, а когда туман рассеялся, внимательнее пригляделся к двери: как бы ее взломать?

— Дафна, — сказал он таким спокойным голосом, который напугал его самого, — если ты не откроешь, я… я просто вышибу дверь.

— Ты не сделаешь этого, — последовал ее тоже совершенно спокойный ответ. И поскольку он молчал, окаменев от негодования, она еще более уверенно повторила:

— Этого ты не сделаешь.

Он опять ничего не сказал, однако не оттого, что соглашался с ней, а потому, что был занят решением, как лучше это сделать.

— Ты можешь поранить себя, если решишься на такое, — услышал он ее обеспокоенный голос.

— Тогда открой, — проворчал он.

После недолгой паузы ключ повернулся в замке.

У Саймона хватило выдержки смирить свою ярость и не пнуть дверь со всей силой, на какую он был способен, — ведь за ней стояла Дафна.

Дрожавшей от внутреннего напряжения рукой он распахнул створки и увидел ее, виновницу этого неприличного ночного скандала: руки сложены на груди, в повороте головы, во всем теле готовность к сопротивлению.

— Не смей никогда запираться от меня! — крикнул он.

Она спокойно возразила:

— Я хотела побыть одна. Разве у меня нет на это права? Он не посчитал нужным отвечать на всякие глупости.

— Завтра утром прикажи отнести все твои вещи обратно, в нашу спальню! А сама еще сегодня переберешься туда!

— Нет, — услышал он негромкий голос.

— Что ты, черт возьми, говоришь? — прорычал он.

— А что я, черт возьми, говорю? — ответила она его же словами. — «Нет» означает «нет».

Он был так потрясен, что не сразу нашелся, что ответить.

— Но ведь ты моя жена, — пробормотал он потом. — И обязана спать со мной. В моей постели.

— Нет.

Какое короткое и какое емкое слово!

— Дафна, я последний раз говорю тебе…

Ее глаза сузились. Лицо словно окаменело. Он никогда не видел ее такой.

— А теперь послушай меня, — сказала она. — Ты решил отнять… отобрать у меня нечто весьма важное для женщины. Что ж, я приняла решение ответить тебе тем же.

— Чем? — проговорил он, словно не понимая, о чем она говорит.

— Отнять у тебя саму себя.

Он просто не верил своим ушам. Оцепенел. У него отнялся язык.

Однако Дафна не остановилась на этом. Приблизившись к двери, она повелительным движением указала ему на выход и подкрепила свой жест не менее повелительным приказом:

— А теперь уходи из моей комнаты!

Нет, этого вынести уже нельзя! Он задрожал от гнева.

— Это моя комната! — заорал он. — Мой дом! И ты тоже принадлежишь мне!

— Тебе не принадлежит ничего, — сказала она с горечью, — кроме титула твоего отца. Ты даже сам не принадлежишь себе.

Опять его глаза затуманились от ярости, в ушах зашумело. Не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, он шагнул к ней, словно намереваясь ударить… убить… уничтожить…

Слава Богу, приступ ослаб, взрыва не последовало. Он ощутил слабость во всем теле, как после тяжелой болезни.

— Что т-ты хоч-чешь всем эт-тим с-сказать? — с трудом спросил он севшим голосом.

— Подумай и поймешь, — отвечала она.

Снова его охватил гнев: она еще упорствует!

Он кинулся к ней, схватил за руку, чуть повыше локтя. Он понимал, что слишком сильно сжимает пальцы, но ничего не мог с собой поделать.

— Я требую… Слышишь? Объясни мне!.. П-прямо с-сейчас!

В ее взгляде, который она устремила на него, не было ни страха, ни злости. Одно понимание. И еще жалость… Этого только не хватало! Он не потерпит!..