Фатима поняла, что выиграла войну.

Через час город узнал, что служанка, полумертвой выкинутая с корабля пиратов, продана уважаемой Фатимой в два раза дороже, чем, французская принцесса почтенной Бибигюль.

А на следующий день торжествующая Фатима, сидя в расшитом седле, медленно проехала мимо ворот Бибигюль на пегом, украшенном колокольчиками и кисточками муле.

Жаккетта опять попала в новый мир – сколько еще их будет?

Жилище шейха было раз в десять больше домика Фатимы, но по сравнению с ним – ухоженным, наполненным ароматами цветов и благовоний, запахами вкусной пищи, – поражало своей неуютностью. Оно больше напоминало временную базу для кавалерийского отряда: большой внутренний двор, много пустых стойл для животных и напоминающие склады помещения. В одном углу двора, правда, теплилась жизнь. Там кудахтали куры и блеяли козы. В стойлах находилось несколько лошадей, мулов и пара ослиц. Отдельно стоял красавец арабский скакун.

Видимо, шейх следовал советам мудрейшего Халида ибн Сафвана, который говорил: «Когда хочешь устрашить нападением или спастись бегством, ежели хочешь покрасоваться или проехать спокойным шагом – покупай коней; если тебе предстоит долгий путь – то мулов. Верблюдов покупай для перевозки тяжестей, а ослов, потому что их легко прокормить».

В утоптанном дворе не росло ни былинки, только одинокое дерево, похожее на акацию, торчало на краю. Глина, кругом глина.

Единственным украшением нескольких построенных впритирку друг к другу двухэтажных зданий была неказистая общая терраса, обращенная во внутренний двор. На нее выходили двери и окна обоих этажей.

Около кухни высились печи для выпечки лепешек. Возле них хлопотали какие – то женщины в темных одеждах.

Даже на сторонний взгляд Жаккетты, назвать роскошной такую жизнь было никак нельзя. Никаких мраморных дворцов, как в сказках Фатимы. При всем при этом шейх в здешнем мире занимал очень весомое положение. Но на быте это сказывалось слабо.

После удачного дебюта перед шейхом Жаккетту повели определять на новое место жительства.

Слуга привел ее на первый этаж, в небольшую комнату, где сидело несколько женщин. Это были наложницы, составляющие гарем шейха. Они очень внимательно осмотрели вновь прибывшую; Звериным чутьем Жаккетта поняла, что здесь – самое опасное место за всю ее жизнь. Здесь пленных не берут.

Она застыла на пороге и заявила слуге:

– Я не буду жить в этой комнате с этими женщинами. Я христианка.

Знал ли слуга французский, не знал – это так и осталось тайной.

Уразумев, что свежеприобретенная Хабль аль-Лулу даже не думает заходить на женскую половину, слуга в растерянности повел ее обратно к шейху.

– Я лучше буду жить в стойле, как лошади господина! – заявила Жаккетта шейху. – Но не с женщинами!

Шейх тоже не стал обнаруживать знание французского, просто что-то скомандовал слуге и тот отвел Жаккетту в отдельную комнату на втором этаже. Совсем пустую, даже сундуков в ней не было, один тюфяк и кожаный коврик на полу.

Зато в соседней комнате оказалась купленная часом раньше Жанна.

Девушки бросились друг к другу, как не бросились бы родные сестры. И обе заревели в голос, выплакивая все, что им пришлось пережить со дня расставания. Размывая краску на глазах, черные слезы катились по щекам Жаккетты. Жанна жалобно всхлипывала, икала, давилась слезами и ничего не могла с собой поделать.

– Горе, горе-то какое, Жаккетта! – стонала она. – Мы же им чужие, совсем – совсем чужие. Это другой мир, здесь все по-другому! За что Господу покарал меня? Наверное, я была плохой католичкой, раз он отступился от меня и передал в руки мусульман. Жаккетта, здесь даже небо чужое!!!

– Ничего, ничего, госпожа Жанна! – сквозь слезы утешала госпожу Жаккетта. – Пресвятая Дева опять соединила нас, это уже чудо. Чтоб у тех камеристок, что вам волосы укладывали, руки поотсыхали! Завтра я как надо уложу, и все будет хорошо!

… Ближе к вечеру, оглядывая новый восточный наряд Жаккетты, Жанна конфисковала у нее желтые сафьяновые туфельки с загнутыми носами.

К великому изумлению Жанны и Жаккетты, оказалось, что шейх вообще живет не в доме. Для него во дворе натянули шатер, покрытый черной шерстяной тканью, и шейх жил там в обществе своей борзой.

В этот-то шатер и затребовал шейх новое приобретение. Звеня браслетами и ожерельями, Хабль аль-Лулу отправилась покорять хозяина.

Жаккетта во время свидания не раз и не два помянула добрым словом мессира Марчелло, подковавшего ее не хуже Фатимы.

Шатер шейха полночи ходил ходуном от бушевавших в нем страстей и двигания «персиком».

Хабль аль-Лулу удалось не ударить в грязь лицом и показать себя не хуже любой изнеженной восточной красавицы, которую всю жизнь специально готовили только для любви. Жаккетта была довольна собой. «Знай наших!» – думала она.

Только один промах допустила Жаккетта в самом начале: забыла сказать слова, которые велела ей выучить Фатима. Про любовь и печень.

Но когда шейх, несколько обалдевший от любовных талантов Хабль аль-Лулу, безжизненной грудой костей лежал на ковре, она вспомнила про упущение и громко сообщила:

– О мой господин, любовь к тебэ поселился в мой сэрдцэ, и огонь страсти сжег мой пэчень! – Полностью с акцентом и интонациями Фатимы.

Шейх нервно дернулся всем телом, и Жаккетта поняла, что на сегодня ему любви хватит. Сгребла в кучу свои украшения и на цыпочках пошла к выходу. «И с шейхом можно прекрасно спать, если душу к этому делу приложить! – подвела итог ночи Жаккетта. – Хороший человек, женщин любит. А кто нас не любит?!»

Наутро, конечно, всей усадьбе стало ясно, что Хабль аль-Лулу прочно заняла место любимицы шейха. Восхищение, уважение и почтение со стороны женской половины Жаккетта ощутила незамедлительно.

Чья-то добрая рука в ее отсутствие, когда Жаккетту утром еще раз захотел увидеть шейх, поставила в комнату роскошное блюдо с ореховой халвой.

Жанна, зайдя к Жаккетте, увидела восхитительные сладости и отщипнула кусочек.

Когда довольная жизнью Жаккетта вернулась от шейха, она увидела, что госпожа скорчилась на полу.

– У меня все жжет внутри! – еле шевеля языком прошептала Жанна. Лоб ее покрылся испариной. – И режет.

– От этого? – сразу же заметила халву Жаккетта. Жанна слабо кивнула.

– Рвоту надо вызвать! – вспомнила наставления Фатимы Жаккетта.

Она кинулась в комнату Жанны за кувшином с водой. Туда никто не заходил, так что отравы быть не должно.

Жанна пила и пила, но рвоты не было.

– Надо, чтобы вырвало, госпожа Жанна! – уговаривала ее Жаккетта. – Чтобы яд вышел.

Но у Жанны ничего не получалось.

– Я сейчас! – опять сорвалась с места Жаккетта и куда-то убежала.

Жанна, закрыв глаза, пыталась прочитать молитву, чтобы хоть умереть не как бездомная, бессловесная тварь, а со словом божьим на устах. То, что ей конец, Жанна почти не сомневалась – внутри все горело, тело отказывалось подчиняться. Но ни прошедшая жизнь, ни родные и близкие не вставали перед глазами. Было очень больно и безразлично, только где-то на дне копошилась глухая обида: ее, графиню де Монпеза, даже не похоронят по-человечески. И семейный склеп, место рядом с отцом, останется пустым. А она будет лежать в чужой земле, за тридевять земель, и никому не будет дела до Жанны. Жалко…

Вернулась Жаккетта, неся чашку какой-то горячей, неприятно воняющей жидкости.

– Пейте!

Пенящаяся жидкость полилась в горло Жанне, и она сразу почувствовала, что желудок стал сжиматься, готовясь отправить гадостный напиток обратно.

– А что это? – шевельнула губами Жанна.

– Куриный навоз в горячей воде растворенный. Наилучшее рвотное! – довольно сообщила Жаккетта.

Вот тут Жанну незамедлительно вывернуло. Яд ядом, конец концом, но пить куриный навоз?!! Стало чуть-чуть полегче.

Жаккетта принесла молоко. Перетащила госпожу на свой тюфяк. Рядом пристроила таз.