Ее привело сюда намерение спасать невинных – все ее существо было нацелено именно на это. Если б она вынесла такое количество смертей, она уже не была бы Пэллес Рил, не была бы Шенной Лейтон.

Такую боль не смогла утишить даже всепоглощающая ясность реки.

Хоть она и знала, что жалость будет стоить жизни ей и Хэри, она не могла допустить равнодушного уничтожения людей. Две жизни можно было отдать за тысячи, близкие ей, словно родственники, тысячи, поселившиеся в ее сердце. Она готова была совершить эту сделку.

Постепенно она приглушила свою мелодию в Песни.

Ма'элКот почувствовал изменения в потоке Силы. Вода опустила его на арену, и он не стал атаковать. Вода потекла назад, гигантской рукой изогнулась над стеной Стадиона и вернулась в свое русло.

Пэллес стояла напротив Ма'элКота на пропитанном кровью песке,

– Ты победил, – просто сказала она. – Я сдаюсь. Ма'элКот прыгнул к ней, схватил ее безвольные руки и посмотрел на нее презрительно.

– Сочувствие похвально в смертных, – произнес он с некоторым добродушием, однако тут же его голос стал резким. – Для бога сочувствие – это порок.

Пэллес не ответила.

Ма'элКот сжал губы при виде трупов и людей, опасливо поглядывавших вверх. Он поднял глаза – и небеса очистились от туч, над землей ярко засияло солнце.

– Это была всего лишь передышка, – заметил он. – Занятное времяпрепровождение – но конец все равно будет одинаков.

Затем он пробормотал себе под нос:

– Так, а где Кейн?

Пэллес первая увидела его, лежащего на трупе, который мог принадлежать только Берну. Косалл торчал из живота убийцы, словно легендарный меч Экскалибур – из камня.

Пэллес показалось, будто меч ударил ее саму, вонзился в тело и вышиб из нее дух.

Ма'элКот проследил за ее взглядом и удовлетворенно протянул:

– Так он еще жив? Великолепно!

Сквозь набежавшие на глаза слезы Пэллес увидела, что рукоять Косалла качается туда-сюда над телом в ритме, который мог быть только ритмом дыхания Хэри.

Император на удивление бережно повел Пэллес по арене туда, где лежал Кейн, и полуденное солнце согрело ее мокрую от речной воды кожу. Он позволил Пэллес опуститься на песок у поверженных тел.

Глаза Хэри остановились на чародейке.

– Пэллес, – едва слышно пробормотал он. – Темно… Холодно…

Его руки подергивались, кисть то поднималась над песком, то снова падала на него.

– Возьми… меня за руку…

Пэллес схватила его ладонь, села на колени и принялась баюкать его голову.

– Я здесь, Кейн. Я никуда не уйду.

Ее слезы высохли; она заплакала только потому, что осознала – он еще жив и они успеют попрощаться. Теперь же, когда она сидела на песке, держа на обнаженных ногах его мокрую голову, слез не было, не было даже боли – только глубокая тоска.

У нее на руках очень часто умирали мужчины, однако сейчас она чувствовала, что ее покидает единственный, незаменимый человек, что мир без него будет пуст,

«Я верила в его неуязвимость. – Она ласково гладила его бородку. – Все в это верили. Однако, куда бы он ни отправился, я буду с ним очень скоро. Прости, Хэри, – думала она, не смея произнести это вслух. – Если б у меня была твоя стойкость, нам не пришлось бы умирать здесь».

– Ах-х, – резко выдохнул над ней Ма'элКот. Этот звук больше напоминал всхлипывание, и Пэллес посмотрела вверх. Его лицо было исполнено горечи, на коже все еще виднелись отметины, оставленные Шамбарайей, а из сломанного носа на бороду текла алая кровь.

– Ах, Берн, мое возлюбленное дитя, – бормотал он, – ты заслужил большего.

Заметив взгляд Пэллес, Ма'элКот сразу же овладел собой и выпрямился во весь рост.

– Так. – Он молча обошел Пэллес и Кейна, сжимая и, разжимая кулаки. – Так, – повторил он. – Теперь я узнаю… его глаза затуманились.

– Я узнаю тайну Кейна, – тихо произнес он. – Как ты ухитрился держать меня эти несколько дней. Когда я призвал тебя, ты призвал меня; ты обратил мою хватку против меня, сковав мне руки. Однако теперь ты снова у меня в руках, и я завладею тобой целиком и полностью, как завладел твоими глупыми слугами-актирами. Я разверну свою Силу и овладею твоим сознанием, когда оно начнет покидать твой умирающий мозг. Я схвачу его, словно гончая, учуявшая запах дичи. Я прочту твою память, словно книгу. Я узнаю правду, и эта правда навсегда освободит меня.

– Л-л… – Хэри напряг жилы на шее, пытаясь заговорить сквозь незримую преграду.

Ма'элКот приблизился и наклонился к нему, чтобы лучше слышать.

– Что?

– Л-ламорак…

– М-да, – ответил, выпрямляясь, Ма'элКот. – Спасибо. Спасибо, что напомнил. Ламорак ведь тоже один из вас, актиров. Его память тоже может оказаться полезной.

Он оглядел арену довольным взглядом.

– Ну, где он там прячется?

Император пошел через поле, усеянное трупами и стонущими ранеными. Конный офицер, каким-то образом удержавшийся на лошади, приблизился, видимо, просил инструкций, однако Пэллес не расслышала ответа. Офицер отдал приказ своим людям. Через широкие ворота вошла колонна вооруженных пехотинцев с пиками и арбалетами. Офицер и к ним обратился с неким распоряжением. Они рассыпались по полю, помогая раненым, а также поднялись к скамейкам – наводили порядок, обезоруживали растерянных вояк и приказывали перепуганным горожанам оставаться, на местах.

Хэри изогнул спину.

Он повел глазами и снова заставил себя заговорить.

– Ламорак предал тебя Котам.

– Что? – завизжал Коллберг. – Этот ублюдок! – бесновался он. – Этот недоделанный работяга! Как он смеет!

Администратор стоял у кресла и грозил дрожащим кулаком экрану.

– Ты что, сволочь, делаешь? Это же прямая трансляция! Он так разбушевался, что по лицу потекли струйки пота, а в уголках толстых губ выступила белая пена. Ровный голос за его плечом спросил:

– Что вас так расстроило, администратор?

– Я… меня ничего не…

О, если бы только шум в голове унялся! Сможет ли Майклсон сказать еще что-нибудь, чему не помешали бы условия договора? Господи, да ведь Совет попечителей следит за всем происходящим! Сможет ли он скомпрометировать Студию?

Коллберг затрясся всем телом и стал таращиться на красный светящийся переключатель аварийного переноса, словно это было дуло ружья, нацеленное ему в лоб.

Пэллес смотрит на меня из сгущающейся темноты.

– Да, Кейн, я знаю.

Мир исчезает – кажется, я на мгновение вырубился. Но мы все еще здесь, на арене.

Не сработало.

Я прошел этот путь… отдал жизнь…

И ничего не вышло.

Наверное, я зря думал, что этот мешок дерьма сдержит свое обещание.

Становится холодно, по-настоящему холодно, как часто бывает в это время года в Анхане. Я снова пытаюсь найти слова, которые приведут нас домой.

– Он должен был, – выталкиваю я из себя. – По контракту… его контракт…

– Ш-ш… – говорит она, гладя меня по голове. – Все в порядке. Тише.

Какое там в порядке…

Темнота.

Я снова выныриваю к свету.

Мы все еще на арене. Пора заканчивать с этим делом.

Если б меня спросили, как я хочу умереть, я ответил бы: именно так, лежа головой на ее коленях, и чтобы она гладила мои волосы.

Вокруг что-то происходит.

Наступает тишина, и мы словно оказываемся в круге света. Ламорак тоже здесь, рядом с Пэллес. Ма'элКот собрал здесь всех троих. А вот и он сам – говорит со зрителями… Рокочущий, уверенный гром красивого голоса…

Темнота. Когда снова возникает свет, Ма'элКот уже рядом со мной, совсем рядом. Его голос теплеет и становится мягким. Он приказывает мне расслабиться, просто расслабиться – и все пройдет.

Он умолкает. На лице появляется отстраненное выражение.

Заклинание!

Теперь я вспоминаю… Я вспоминаю заклинание…

И откуда-то появляются силы.

Оставить все как есть? Ну уж нет!

Никогда не сдаваться.

Никогда.

Я поворачиваю голову и бормочу: