Страх подогревался безмерной мощью столкновения: огненные потоки в тысячу ярдов длиной, горящие доки, огромная стена огня – все это было невероятно, невозможно. Кто мог чувствовать себя в безопасности даже в собственном доме за стенами Старого Города, если при свете дня творилось такое?
Когда Ма'элКот принялся за очистку Империи от актиров, только самые доверчивые из его подданных поверили в их существование. Но после того как актиры постепенно обнаруживались на важных постах по всей Империи и даже среди дворян, это неверие переросло в робкие подозрения.
Люди внезапно вспоминали о странных привычках соседей и знакомых, которые прежде казались безвредными, но теперь выглядели необъяснимыми и весьма зловещими. Разве можно было поручиться в том, что человек на самом деле не является тайным актиром?
Поползли слухи, будто актира можно выявить с помощью особого камня, который вскрикивает, если им дотронуться до демона, о метках, которые могли быть найдены на теле актира. Рассказывали истории о мужьях, которые просыпались и находили в постели рядом с собой актира вместо любимой жены – как правило, подмена совершалась в новолуние, в полночь; о проклятиях актиров; об отравлениях и убийствах и о многом-многом другом. Причем все последующие истории были страшнее предыдущих, словно это могло помочь выявить правду. В душе каждый чувствовал, что самое ужасное еще только собирается произойти, и любое событие воспринималось как свидетельство все ухудшающегося порядка вещей.
Разные истории предлагали множество вариантов убийства актира. Одни утверждали, что достаточно обугленного кола в сердце демона; другие – что необходимо набить ему рот медными монетами, а потом зашить, после чего отрубить голову и похоронить ее вниз лицом на перекрестке. Большинство сходилось на том, что лучше всего сжечь актира живьем на политых маслом дровах, благословленных священником Проритуна.
В провинциях широко использовались все эти и многие другие способы. Их проверяли в основном на тех, кто обычно коротал свой век на отшибе, где-нибудь на задворках деревни – на старых одиноких вдовах, эксцентричных людях и прочих индивидуумах того же сорта, – и выяснялось, что все методы работают одинаково хорошо.
Позже истории начали проникать в города, где люди жили побогаче. Многие зажиточные крестьяне были объявлены актирами наравне с мелкими дворянами и землевладельцами. Горожане с умным видом кивали в ответ на эти слухи и строили предположения – чаще всего правильные – о том, что обвинителю скорее всего каким-то образом достаются все земли и богатства казненного.
Только позже горожане начали понимать, чем должны казаться соседям их собственные причуды; только позже они догадались, как легко состряпать фальшивое обвинение против них самих; только позже они стали посматривать на своих зажиточных соседей, гадая, насколько те уязвимы.
Напряжение росло в сердце Империи уже многие месяцы хотя многие горожане с трудом верили, что акгиры – не сказочные чудовища, годные только для устрашения детей. Немало горожан со скрытым одобрением слушали истории о хитроумном Саймоне Клоунсе, который мог водить за нос власть имущих по всей Империи; Саймон Клоунс стал чем-то вроде народного героя, плута, способного обмишулить самого Ма'элКота.
Любому жителю Анханы, все еще продолжавшему считать так, стоило всего лишь бросить взгляд на разрушенный Рыцарский мост или заплатить медячок пажу из «Имперских новостей», чтобы услышать список невинных жертв битвы в доках, превышавший сто человек. Моряки, докеры, рабочие и клерки были уничтожены одним махом. Саймон Клоунс перестал быть темой для анекдотов и стал ужасным и могучим врагом Империи.
Пажи также рассказывали, что маг, содеявший все это, схвачен благодаря личной отваге графа Берна. Пажи в зелено-золотых ливреях конкурирующей компании «Служба свежих новостей Колина» излагали все несколько иначе – они говорили о метком выстреле неизвестного лучника и об исчезновении уплывшей вниз по реке баржи с актирами. Армия поклялась схватить их, но пока об этом что-то не было слышно.
Внезапно актиры стали частью реальной Анханы, в них поверили так, как никогда не верили раньше. Они были на самом деле и оказались столь могучими и страшными, что действительность не могла тягаться с самыми чудовищными историями о них. Демоны были, и были не где-нибудь за морями, не в провинциях, не в большом городе на другом краю Империи – нет, они были здесь и сейчас.
Горожане молились за Ма'элКота, просили своих богов защитить императора и помочь ему в его праведной борьбе с нечестивцами. Многие, с непривычки неуклюже, опускались на колени перед статуей Ма'элКота и возносили ему молитвы. У возлюбленных детей Ма'элКота не было другой защиты.
А тот, кому они молились, был очень занят. Он не стал проводить утро в Великом Деле; вместо этого он шагал взад и вперед мимо залитого кровью известнякового алтаря в Железной комнате,
На алтаре была и свежая кровь, сочившаяся сквозь аккуратные повязки, стягивавшие рану распростертой на камне Пэллес Рил.
Допрос шел очень медленно. Аркадейл работать не мог, а доверять такое ответственное дело кому-нибудь из его учеников Ма'элКот не желал.
Его собственным методам не хватало элегантности и утонченности искусства Аркадейла, но император считал, что на эффективности это не скажется.
Толпа представителей низших каст прихлынула к воротам студии и отхлынула, словно волна прибоя. Их тем не менее постепенно становилось все больше – вдвое, втрое больше рекордного количества. Они теснились плечом к плечу вокруг дорожки, прижимали друг друга к стенам зданий. Стоявший на вершине ворот охранник сообщил по рации, что прибытия Кейна ждут уже более двух миллионов человек.
Если он и преувеличил, то не намного.
Впрочем, зрителей ждало разочарование: Кейн был уже в Студии.
В больнице с него сняли пропитанный кровью костюм, который затем поместили в хранилище Студии. Хэри приехал в такси еще до рассвета, и Коллберг нашел его в гримерной.
Гримерная, где поддерживалось поле Поднебесья, как нельзя лучше подходила для конфиденциального разговора. Толстые стены не пропускали звуков, а несколько иные физические законы, действовавшие в поле, исключали подслушивание с помощью техники.
Коллберг поставил на входе двух вооруженных охранников и еще двоих взял с собой. Им было приказано стоять во всеоружии между ним и Майклсоном и стрелять при малейшем намеке на нападение.
Актер казался неуправляемым, и все предосторожности, предпринятые Коллбергом, были основаны на подозрении, что при первом удобном случае Майклсон сорвется. Коллберг ошибся, оказавшись прошлой ночью на линии огня; от пуль его спас лишь массивный стол. Администратор не собирался повторять свою ошибку.
Разумеется, безопаснее было бы поручить кому-то другому передать Майклсону все указания, однако Коллберг прекрасно знал, что самый безопасный выход не обязательно самый лучший. Он намеревался дать актеру весьма деликатные указания, о которых должно было знать как можно меньше народу. Именно поэтому он выбрал охранников из касты работяг вместо более ответственных профессиональных рабочих: показания работяги не признавались ни в одном суде.
Более того, Коллберг всю ночь кипел от ярости после звонка адвоката Семьи Дойл – вы только представьте, профессионалу позволили, даже приказали побеспокоить администратора у него дома! Адвокат говорил так нагло, что Коллберг немедленно пожаловался на него в Социальную полицию, однако это мало успокоило его.
Из-за всех этих треволнений, тяжелой подготовки к кульминационной части Приключения и бесконечных таблеток амфетамина, которые призваны были подбодрить администратора Коллберг совсем не успел поспать.
Он не мог допустить, чтобы инцидент прошел безнаказанно. Какой бы звездой ни был Кейн, Майклсон оставался всего лишь профессионалом и не мог, не имел права действовать через голову своих хозяев. Честно говоря, этот факт беспокоил администратора гораздо сильнее попытки Майклсона напасть на него; насилие было лишь следствием всевозрастающей необузданности Майклсона, в то время как его юридические махинации явно были хорошо продуманным оскорблением.
