Лагерь караульного отряда состоял из девяти шалашей, расставленных кривым полукругом. Почти у всех вход был завешен. Ночи уже холодные. Наверное, спят в шалашах вповалку, чтобы теплее было. Костер и место часового возле него были немного вынесены в сторону реки. Точнее, от костра остались тлеющие угли. Как я и подозревал, часовой спал. Я подумал, что и храпит он, но звуки доносились из шалаша. Кто-то делал глубокий, продолжительный вдох, трубя носоглоткой, затем замирал на несколько секунд, из-за чего создавалось впечатление, что проснулся, а потом немного быстрее выдыхал. Часовой тихо посапывал. Наверное, снится ему что-то очень приятное. Например, как казнит пленных римлян и делит их имущество.

Дождавшись, когда храпун начнет руладу, я ударил часового по затылку булыжником, прихваченным по пути. В этих краях, несмотря на то, что до моря далековато, часто попадаются обкатанные, округлые камни с гладкой поверхностью. Может быть, остались после прохода ледника. Они тяжелые и удобно ложатся в руку. Часовой издал хрюкающий звук и медленно завалился на правый бок. Убедившись, что нас никто не услышал, никто не проснулся, снял с головы вырубленного шерстяную шапку, затолкал ему в рот. Руки связал веревкой, которая была перекинута через правое плечо и пропущена под кожаный ремень у левого бока, и на ней висел короткий меч с деревянной рукояткой и в деревянных ножнах. Часовой долго не приходил в себя. Я, было, подумал, что перестарался и отправил его к праотцам, но на шее нащупал слабый пульс. Дождавшись, когда оглушенный зашевелился и тихо замычал набитым до отказа ртом, помог ему встать на ноги и, подгоняя уколами кинжала, повел к тому месту, где меня должна ждать лодка. Походка у пленного была, как у пьяного, и от него сильно разило потом. Страх имеет запах. Животные, особенно хищники, хорошо его чуют. Представляю, что подумают соратники, когда утром обнаружат его пропажу. Выберут, скорее всего, самый позорный вариант — дезертировал.

Лодочник тоже спал в неудобной позе на дне лодки. На его счастье наши враги не шляются по ночам возле каструма. Разбудил его пинком.

— Что?! — испуганно воскликнул он, вскинувшись и схватив весло.

— Утро проспишь, — спокойно произнес я.

— Не просплю! — уверенно заявил он.

Мы с пленником были переправлены на противоположный берег реки, к воротам, которые открыли для нас, а не заставили подниматься по валу, потому что сказал, что у меня срочное сообщение для легата. Наверное, решили, что веду курьера с весточкой от Гая Юлия Цезаря. Увидев, что это пленник, немного приуныли. Настроение в каструме радужным не назовешь. Большое количество погибших и еще большее раненых наводили на грустные мысли. Уже пошли разговоры, что пройтись под ярмом все-таки лучше, чем умереть. И это при том, что наши враги такое условие не выдвигали, а всего лишь предлагали сложить оружие и убраться с их земли.

Квинт Туллий Цицерон долго не хотел просыпаться. Его раб предлагал мне отложить встречу до утра, но у меня не было желание так долго возиться с пленником. К нему придется приставлять караул, напрягать своих подчиненных. Вышел легат в мятой тунике, а затем накинул на плечи красный шерстяной плащ, поданный рабом.

— Ты не смог провести курьера? — первым делом пробурчал Квинт Туллий Цицерон.

— Смог, он уже идет по дороге к Самаробриве, — ответил я. — На обратном пути захватил пленника. Уверен, что он сможет нам рассказать, откуда у них римские доспехи и карробаллисты.

— Так спроси его, — потребовал легат, который кельтский язык не знал и не считал нужным выучить.

— Ты из какого племени? — начал я допрос.

— Эбурон, — ответил пленник, приободрившийся, поняв, что убивать пока не будут.

На территории этого племени должен был зимовать четырнадцатый легион.

— Что стало с римским легионом? — задал я следующий вопрос.

— Мы его уничтожили! Весь! — гордо заявил он

— Ты тоже участвовал в сражении? — спросил я.

— Нет, я присоединился позже, когда шли сюда, — сообщил пленник.

Скорее всего, не врет, иначе бы обзавелся хорошим оружием и доспехами.

— Как твои соплеменники смогли захватить римский каструм? — продолжил я допрос.

Этот вопрос интересовал нас больше всего. Вдруг и у нас есть слабое место, о котором не догадываемся?!

— Они не захватывали. Наш вождь Амбиорикс пообещал, что позволит римлянам уйти с нашей земли с оружием и припасами, и, когда они поверили и зашли в узкое место, где не могли построиться, как обычно, наши напали на них со всех сторон и перебили! — радостно, позабыв, что в плену, похвастался эбурон.

Услышанное сильно поразило Квинта Туллия Цицерона. Как подозреваю, он собирался еще немного подождать Гая Юлия Цезаря, а если тот не придет на помощь, договориться с Амбиориксом, который командовал соединенными силами кельтов, напавших на нас, и увести легион в Самаробриву и дальше, если она захвачена, как нам говорили враги. Значит, придется биться до конца. Уж лучше умереть в бою, чем мучительной смертью в плену.

— Спроси, какие еще каструмы они захватили? — потребовал легат.

— Больше никаких, — ответил пленник. — Когда захватим ваш, пойдем на помощь треверам, которые осаждают каструм на их земле, а потом все вместе — на вашего Цезаря!

На землях треверов расположился на зиму с десятым легионом Тит Лабиен, старый, опытный вояка. Его вряд ли поймают на такую дешевую уловку.

— Убей этого дурака! — сердито приказал Квинт Туллий Цицерон, обычно мягкий по отношению к пленным.

Пачкать руки и не только убийством безоружного я не стал, перепоручил это центуриону, подразделение которого стояло в карауле на форуме, в том числе охраняло и жилище легата. Звукоизоляция в деревянных домах не очень. Легионеры, стоявшие на часах возле входа в жилье легата, услышали допрос и пересказали соратникам, поэтому пленника убивали сразу несколько человек, как догадываюсь, именно те, кто громче и чаще других ратовал за то, чтобы сдаться.

На седьмой день осады с раннего утра задул шквалистый ветер. С северо-запада налетали порывы силой баллов до девяти, гнули деревья, срывая сухие листья. Моя палатка стояла под защитой вала и конюшни, так что о том, что ветер разгулялся не на шутку, я узнал, когда выбрался наружу. В палатке я спал с левого края, Тили — с правого, а Синни с детьми посередине. В тесноте, зато не так холодно. Умывшись, я поднялся на вал, чтобы посмотреть, каковы планы у врагов на сегодняшний день, и убить время, пока жены готовят завтрак. Вчера эбуроны и их союзники занимались рытьем рва и насыпкой вала с трех сторон, чтобы не дать нам возможности покинуть каструм. Делали все по стандартам римлян. Видимо, работами руководил кто-то, кто служил в римской армии. Шанцевого инструмента у них не хватало, поэтому ковыряли землю мечами и выносили грунт в щитах. Народа у них много, так что управились часа за три-четыре. Сегодня они подтаскивали к каструму катапульты и баллисты. Наверное, решили потренироваться, чтобы не совсем уж без дела провести день.

Я сидел у палатки, завтракал копченым окороком из дикого кабана, заготовленным еще до осады, когда над головой пролетел стрела из катапульты. Поскольку моя палатка стоит неподалеку от ближней к врагу, длинной стороны вала, попасть в нее из катапульты и даже из баллисты можно только теоретически, так что особо не переживал бы, если бы к стреле не был привязан пучок тлеющей соломы. Во время полета пламя прибилось, но после приземления наверняка разгорится. Следом прилетела еще одна стрела, потом еще… Вскоре к ним добавились тлеющие поленья и чурочки, запущенные баллистами. Некоторые падали на соломенные крыши бараков и других построек. Благодаря сильному ветру, пламя разгоралось быстро. Вскоре полыхали весь центр и приречные постройки. По приказу префекта каструма открыли приречные ворота, легионеры построились в несколько цепочек и начали передавать самые разные емкости с водой, которой пытались залить горящие строения. Когда ветер затихал, огонь тоже сникал, из-за чего создавалось впечатление, что вот-вот будет потушен. Налетал следующий шквал — и языки пламени взметались вверх и загибались в сторону реки. До конюшни огонь пока не добрался, потому что ветер был от нас и, к тому же, к нам не задувал, но всякое могло случиться, поэтому я сказал женам, чтобы собрали самое ценное и замочили в воде одеяла и платки. Самым неприятным в этой ситуации было то, что путь к реке затруднен. Пылают не только бараки на приречной линии, но и пара башен на валу. Придется прорываться через огонь, накрывшись мокрыми одеялами, чтобы не обгореть, и дыша через мокрые платки, чтобы не угореть.