Я выбрал всадника в бронзовом римском шлеме и кожаной безрукавке. Он замахнулся, собираясь метнуть дротик метровой длины со сравнительно толстым древком. Хорошо, что наконечники у германцев из плохого, мягкого железа, иначе таким тяжелым дротиком пробил бы любой доспех. Моя стрела попала ему в грудь перед самым броском, В итоге дротик пролетел всего-ничего, упав перед конем, и сразу рядом с ним приземлился хозяин, словно не пожелавший расстаться с такой ценной вещью. К тому времени я поразил двух его соседей, из-за чего перед легионерами образовался защитный барьер из трех лошадей, которые пытались развернуться и ускакать из сутолоки. Увидев это, я начал стрелять левее и правее, чтобы барьер стал длиннее и защитил большее количество легионеров. Пока они стоят там, враг не ворвется в каструм.

Меня поддержали лучники-секваны из седьмой турмы. Луки у них похуже моего, но и дистанция маленькая, до ближних врагов всего метров сорок, и цель крупная, стреляй, не целясь, все равно не промахнешься. Буквально минут за пять мы выкосили сотни три германцев. Наш обстрел оказался неприятной неожиданностью для них. Как понимаю, они прискакали сюда, чтобы поживиться, а не погибнуть во славу всего германского народа, иначе бы нападали отчаяннее. Напор быстро ослаб. Всадники начали удаляться на безопасное расстояние. Поскольку торчать без дела не имело смысла, поскакали на помощь тем, кто напал на наш обоз. К ним вскоре присоединились и два отряда, которые искали лазейки, чтобы проникнуть в каструм. Караульная когорта, забрав тела погибших соратников, быстро вернулась в каструм, после чего ворота были закрыты.

Фуражиры, атакованные со всех сторон германцами, разделились на две неравные части. Большая, основу которой составили старые легионеры из «госпитальной» когорты, образовали каре и медленно двинулись к каструму. Меньшая, новобранцы, попробовала закрепиться на холме. Враги сперва кинулись на большую, получили отпор и переключились нам меньшую, окружив ее со всех сторон. Новобранцев, наверное, можно было спасти, если бы две-три когорты вышли из каструма и к ним присоединились отступавшие. Один вид готовых к бою римских подразделений заставил бы германцев отступить. К сожалению, я был далеко от Квинта Туллия Цицерона, а те, кто был рядом, не дали ему такой совет. В итоге большая часть фуражиров благополучно добралась до ворот, которые защищали мои подчиненные, и была впущена в каструм, а меньшая уничтожена полностью. Враги собрали трофеи, забрав, в том числе, и арбы со снопами, и с радостными и неприличными криками проехали по дороге мимо наших ворот. Представляю, какие героями они, как победители римлян, будут выглядеть в глазах других германцев.

До вечера все ворота каструма были закрыты по приказу легата. Даже трупы погибших легионеров не разрешил забрать, останутся на ночь на поживу хищникам. Меня спустили на веревке, чтобы забрать палатку и вещи из нее. Ночи сейчас теплые, но мало ли, вдруг дождь пойдет?! Палатку забрал, многих вещей не нашел. Германцы выгребли даже старые сандалии. В этом отношении они ничем не уступали моим подчиненным, готовым надорваться, но утащить даже самое дешевое барахло. Вечером открыли запасные ворота для пастухов, которые вернулись с лошадьми. При этом были предприняты особые меры: сперва вышли две когорты и приготовились отразить нападение, еще одна и все стрелки легиона расположились на валу. Само собой, никто не напал, пастухи спокойно загнали табун в каструм. Если бы германцы проскакали по дороге километра на два дальше на запад, то вернулись бы еще и с двумя с половиной сотнями лошадей, а все кавалеристы легиона превратились бы в пехотинцев. К счастью, это не случилось.

Догадавшись, что Квинт Туллий Цицерон и его советчики испуганы не на шутку, я решил навестить легата. Он, как обычно по вечерам, расхаживал по рабочему кабинету, но в порядке исключения не бормотал себе под нос рождающиеся строки очередной нетленки и не бегал к столу, чтобы записать их, пока не забыл.

— Ах, не до тебя мне сейчас! — воскликнул он, увидев меня. — Ты же видел, что произошло?! — задал он вопрос, сам ответил на него: — Да, видел, мне доложили, что, благодаря тебе и твоим лучникам, отбили нападение, — и пообещал: — Будешь награжден. Получишь фалеру!

— Пришел по делу, а не ради праздных разговоров или за наградой. Тем более, что у меня этих фалер уже столько, что вешать некуда, — сразу заявил я. — Утром съезжу со своей турмой в ту сторону, куда ускакали германцы, посмотрю, нет ли их поблизости.

— Ни в коем случае! — сразу замахал руками легат. — Я запретил кому бы то ни было покидать каструм! Для его защиты потребуется каждый человек!

— Для какой защиты?! — удивился я. — Налетел небольшой отряд, хапанул добычу, потерял четыре сотни человек и удрал. Больше они не вернутся.

— Если они напали на нас, значит, армия Цезаря разбита! Иначе бы они побоялись отойти от Ренуса так далеко! Скоро подойдут их главные силы! — истерично возразил он.

— Давай еще раз поспорим на денарий, что армия Цезаря цела? — предложил я.

— Готов поспорить на сотню, лишь бы проиграть! — с ноткой надежды произнес Квинт Туллий Цезарь.

— Нет, сотню ты мне не простишь! — весело отказался я.

— Вот видишь, значит, ты не уверен, — сделал он вывод.

— Хорошо, давай на тысячу поспорим, — поднял я ставку. — Если проиграешь, выдашь мне их, как наградные за защиту каструма.

Я ведь точно знал, что Цезарю еще предстоит наломать немало дров, оставить жирный след в истории человечества. Пусть часть его легионов будет разбита, все равно, пока он жив, армия будет считаться целой.

— Ты готов рискнуть тысячей денариев?! — не поверил легат.

— Без колебаний! — ответил я.

— Это хорошо! — сразу успокоившись и даже повеселев, произнес он. — Я принимаю твое условие!

— И завтра утром со своей турмой съезжу на разведку, — добавил я. — Может, армия Цезаря уже на подходе, а мне не терпится побыстрее получить выигрыш.

— Поехжай, куда хочешь! — совсем повеселев, заявил Квинт Туллий Цицерон.

Утром мы проскакали километров пятнадцать в сторону Ренуса (Рейна), врагов не обнаружили, поэтому спокойно поохотились, убив шестерых оленей. С добычей вернулись в каструм. Я доложил Квинту Туллию Цицерону, что врагов поблизости нет. Он сделал вид, что поверил мне, но заметно было, что пять испуган. Шушера из богатых семей, из которой состоит его свита, такая же отважная, как и он, опять накачали легата страхом. Перепады настроения у него случались часто и быстро. Трагик — одно слово! Пусть и бездарный.

После захода солнца, когда было еще светло, из леса по дороге выехала конница. Часовые сразу забили тревогу. Оказалось, что это передовой отряд армии Цезаря. Выясняли это минут пятнадцать, пока не пришел Квинт Туллий Цицерон, убедился, что знает лично префекта, командовавшего отрядом, и разрешил впустить в каструм. Как только префект въехал внутрь, легат расспросил его о чем-то. Я стоял метрах в ста, не слышал, о чем они говорили, но по повеселевшему лицу поэта понял, что на этот раз получилась трагикомедия.

— Завтра получишь тысячу денариев! — весело, будто должен сам получить столько денег, пообещал Квинт Туллий Цицерон, проходя мимо меня.

Не зря у меня была пятерка по истории!

Гай Юлий Цезарь пробыл еще шесть дней в землях эбуронов, рассылая во все стороны конные отряды, чтобы сжигали поселения, скашивали или сжигали урожай зерновых на полях, захватывали в плен всех, кто падется… В этой тактике выжженной земли ему помогали добровольцы из самых разных племен. Если кто-то из эбуронов и пересидит эту беду на болотах или в глухих лесах, зимой их ждет голод, а весной нечем буде засеять поля. Это племя должно было исчезнуть, чтоб остальные кельты запомнили, что будет с теми, кто осмелится напасть на римлян.

Затем вся армия переместилась в каструм возле Дурокортера, столицы ремов. Там проконсул созвал общегалльское совещание, на котором провел следствие по поводу восстания сенонов и карнаутов. Обе племени покаялись в грехах и выдали лидера восстания, которого звали Аккон. Его казнили по обычаю предков возле поселения, чтобы жители могли наблюдать с вала. Аккона привязали к столбу, вставив голову в вилообразное приспособление, забили до смерти, после чего отрубили голову. Остальные виновники сбежали. Не думаю, что будут бегать долго. Они объявлены «без воды и огня», то есть, каждый мог убить и забрать себе все их имущество, а те, кто как-либо оказывал помощь осужденным, тоже становился преступниками и приговаривались к смерти. Дорога им была одна — на правый берег Ренуса. Перефразирую известную казачью поговорку, из-за Рейна выдачи нет.