Поскольку фуража не хватало даже тем лошадям, что у нас уже были, захваченных продали на нужды римской армии при посредничестве трибуна Спурия Эбуция Кара за смешные пятьсот денариев за голову. Других покупателей не было, так что пришлось согласиться. Большая часть животных отравилась в желудки легионеров в вареном или запеченном виде. Деньги я поделил между участниками налета. Себе взял двадцатую часть — без малого пять тысяч денариев, которые ссыпал в сундук. Мои жены настолько обрадовались зерну, что не обратили внимания на такое существенное пополнение семейной сокровищницы.

Ночью осажденные сделали вылазку, попытались разрушить сооружения, построенные римлянами. Бой длился до утра. Когда он начался, я облачился в доспехи, взял оружие. Прождав с час и заметив, что сражение словно бы застряло на одной ноте, догадался, что решительная победа любой из сторон в ближайшие часы не случится, и лег спать под арбой, в которой дрыхло мое семейство. Обе жены опять беременны. Умудрились подгадать почти одновременно и в самое ненужное время. Вся Галлия полыхает. Даже удрать из нее без римской армии не получится и вместе с армией будет непросто.

Утром мимо нашего каструма везли погибших. Арбы были заполнены с верхом. Римляне лежали вперемешку с кельтами. Смерть помирила их. После очистки территории возобновились осадные работы. Пандус уже приблизился к валу поселения, скоро подрастет до его высоты. Обе башни готовы. В нужный момент их подкатят к валу, пути расчищены и выровнены. Чего не отнимешь у римлян — они хорошие инженеры-строители. Работы продолжались, несмотря на проблемы с питанием. Гай Юлий Цезарь навещал легионеров на сооружении пандуса, спрашивал, не лучше ли снять осаду и уйти в Провинцию? На что легионеры бодро отвечали, что потерпят. Перед этим им, правда, сообщили, что в Аварики собраны запасы зерна со всех земель битуригов и что поселение будет отдано на разграбление, причем беспощадное. Так что не удивительно, что позорному и голодному отступления легионеры предпочли пожить недолго впроголодь, а потом оттянуться и поживиться на славу.

Штурм начался на следующее утро во время проливного дождя. Повстанцы оставили на стенах небольшое количество караульных, предполагая, что римляне в такую погоду не будут воевать. Этим и воспользовался Гай Юлий Цезарь, тайно сосредоточив легионы у пандуса. По сигналы они бросились на штурм и сразу захватили стены. Конницу не приглашали, и без нее хватало желающих. Не сомневаясь, что штурм будет удачным, и помня, что было в Кенабе, я приказал своим подчиненным, всем семи турмам, седлать лошадей. Повел их в объезд болота к броду через реку. Там мы переправились на противоположный берег и поехали вдоль него, пока не оказались напротив Аварика. Здесь был большой пойменный луг. Вода уже ушла с большей его части, оголив раскисшую землю, в которой вязли ноги. Я разместил турмы так по краю леса, подступившего к лугу, чтобы никто из повстанцев, переправившихся через реку, не проскочил мимо нас.

Ждать пришлось не больше часа. За это время римляне, видимо, преодолели сопротивление осажденных на улицах поселения. На берег реки начали выбегать женщины и дети с узлами, мешками, котомками или налегке. Десятка три лодок, вытащенных на берег у поселения, спустили на воду и начали переправлять жителей на противоположный. Там беглецы босиком, чтобы легче было идти по грязи, направлялись по раскисшей дороге к лесу. Чем ближе были деревья, тем радостней становились лица. И тут такой облом! Впрочем, сперва нас приняли за своих, за один из отрядов Верцингеторига. Истину узнали слишком поздно. Догадываясь, что рабов все равно отберут, а по-тихому продать работорговцам не получится, по причине отсутствия таковых, не вернулись еще, мы отпускали аварикцев, обобрав, само собой, причем не до нитки. Отнимали ценную поклажу, в первую очередь деньги, и снимали украшения, но одежду не трогали, а из продуктов забирали лишнее по нашему мнению. Попавшиеся криками предупредили идущих следом. Те попробовали обойти нас по широкой дуге, тоже влипли, после чего передали остальным, чтобы зря не месили грязь, шли по дороге, по кратчайшему пути, что мы всего лишь грабители, и жители поселения покорились судьбе. Маленькими группами подходили к нам, молча отдавали вещи и налегке топали дальше по лесной дороге. Некоторые вышвыривали барахлишко еще на подходе к нам. Се равно пропадет. Мне даже показалось, что беглецы, не скажу, что с радостью, но с облегчением, расставались со своим скарбом. Видимо, так появлялась уверенность, что мы не погонимся, чтобы убить, побоимся оставить захваченное без присмотра. Куча конфискованного становилась все выше, а большой кожаный мешок с украшениями и деньгами все полнее.

На противоположном берегу раздались истеричные крики — пришли легионеры. Плотным строем, щит к щиту, на ширину дороги, ведущей к пристани, они спускались по склону, убивая всех, кто попадался на пути, включая женщин и детей. Римские легионеры напоминали большой механизм, не ведающий ни жалости, ни каких-либо других чувств, который направили расчистить территорию. Группа повстанцев попыталась остановить его, но частично была перебита, частично разбежалась. Кто не успел переправиться на лодках, бросались в воду. Умевшие плавать пересекали реку. Она была сейчас шириной метров сто пятьдесят, но у дальнего берега мелкой, взрослому плыть приходилось примерно половину дистанции. Не обладавшие жизненно важным навыком пытались уйти по мелководью. Ниже по течению река проходила по заболоченной местности, куда римляне не совались. Не знаю, можно там пройти или нет, но несколько сот человек рвануло в ту сторону. Легионеры за ними не погнались. Дойдя до берега реки, «механизм» счел свою задачу выполненной и распался на составляющие, которые принялись собирать трофеи.

Мимо нас прошло не меньше трех тысяч человек. Были среди них и мужчины, в том числе имевшие оружие. Всего их было раза в три больше, чем нас, могли бы объединиться и прорваться с боем, однако никому не пришла в голову такая безумная мысль. Может быть, потому, что многие были ранены и все чертовски уставшие. Доспехи снимали торопливо, стыдясь, наверное, оружие швыряли не без доли обиды на самих себя. Оно и понятно: хвастовства и понтов хватило, чтобы поднять восстание, а на то, чтобы отстоять свободу, потребовалось еще и мужество, с которым, как выяснилось, напряженка. Следовательно, нужно избавиться от оружия, чтобы своим видом не подстрекало к мятежам. Римляне в жестокой форме втолковали им, что удел кельтов — мирно пахать землю или обжигать горшки и платить дань тем, кто сильнее и смелее.

Живыми в Аварике захватили всего сотен пять женщин и детей. Остальных перебили озверевшие легионеры. Улицы были завалены трупами. Как назло, погода установилась солнечная, теплая, и уже с конца второго дня пошел такой духан, что на следующее утро римская армия оставила укрепленные каструмы и двинулась дальше на юг. Легионеры тащили мешки с награбленным, а обоз наш увеличился вдвое. По единодушному мнению — большая редкость! — командиров и рядовых добыча оказалась богатой. Это они не знали, сколько захватили мы. Я приказал своим подчиненным не болтать лишнее, чтобы нас не заставили поделиться. Иначе бы римские легионеры поняли, что по добычливости они в подметки нам не годятся. За один день я нахапал больше, чем за два предыдущих года. Служба в римской армии начинала казаться мне не такой уж и утомительной.

Никогда не угадаешь, как в народных сердцах отзовутся те или иные события. Казалось бы, захват Аварика и уничтожение его жителей должны были погасить восстание, понизить авторитет Верцингеторига, но получилось с точностью до наоборот. Жестокое убийство женщин и детей наполнило гневом сердца кельтов, а своего вождя они зауважали еще больше, потому что, оказывается, он требовал оставить поселение, вывезти из него все запасы, чтобы оставить римлян без продовольствия. Кстати, правильная мысль. Если бы мы не захватили так много зерна и скота в Аварике, пришлось бы ускоренным маршем двигаться в Провинцию за провиантом. Теперь же четыре легиона под командованием Тита Лабиена отправились на север усмирять сенонов и паризиев, а остальные шесть под командованием Гая Юлия Цезаря — на юг.