— Для покойников и они, и ты довольно резвы! — пошутил я.

— Я тоже так подумал! — весело согласился первый декурион.

— Поднимай свою турму, проводите меня к Цезарю, — решил я.

Проконсул лежал в шатре на ложе, укрытый одеялом из лисьего меха, что было явно не по теплой погоде. По бледному, осунувшемуся лица не трудно догадаться, что недавно перенес приступ эпилепсии. Рядом за столиком сидел смазливый раб Секст, что-то записывал на папирусе, хотя, когда я представлялся и сообщал цель визита начальнику караула, старому эвокату, не слышал, чтобы Гай Юлий Цезарь что-либо диктовал.

— Какую неприятную новость собираешься сообщить мне?! — стараясь, чтобы слова звучали шутливо, что при подрагивающем голосе было трудновато, сразу спросил он. — С хорошими ты почему-то ко мне не ходишь!

— Не сказал бы, что моя новость неприятная. Она бы стала таковой, если бы я не пришел сейчас к тебе, и ты узнал слишком поздно, — начал я издалека, после чего изложил услышанное от Кона.

— Неблагодарные негодяи, — без эмоций, как бы констатируя непреложную истину, молвил проконсул.

— Если послать к ним отряд с теми, кого считают убитыми римлянами, то поймут, что их обманули, и образумятся, — подсказал я.

— Надолго ли?! — воскликнул он. — Обойдемся и без этих предателей.

— По-любому лучше будет, если они останутся на нашей стороне. Иначе врагов у нас станет на десять тысяч больше, — не согласился я.

— И подведут нас в самый критический момент — сбегут с поля боя, — предрек Гай Юлий Цезарь.

— Тоже хорошо, — сказал я. — Мы не будем на них надеяться, поэтому их бегство никак не повлияет на исход сражения. Зато восставшие начнут презирать эдуев, считать трусами, а галл по собственному желанию никогда не станет союзником того, кто не уважает его. Это будет даже лучше, чем если бы они замарались кровью друг друга.

— Есть что-нибудь, в чем ты не сумеешь найти хорошее?! — повеселевшим голосом воскликнул проконсул.

— Иногда случаются самые невероятные события, — ответил я уклончиво.

— Я сделаю вид, что поверил тебе! — пошутил он и приказал:- Собери всех, кого считают убитыми нами, и поезжай с ними к эдуям. Если они передумают бунтовать, станешь их командиром.

— Их командиром я не смогу стать, потому что не эдуй. Они своих вождей переносят с трудом, а чужака и вовсе не будут слушать, — возразил я. — Да и мне лучше командовать алой из подобранных мною и преданных мне людей.

— Преданных лично тебе? — задал он уточняющий вопрос.

— Да, — ответил я, — а поскольку я предан тебе, то и они тоже.

Гай Юлий Цезарь улыбнулся, сел на ложе и приказал слуге:

— Секст, налей мне вина, а потом дай этому хитрому греку большой мешочек. — После чего повернулся ко мне, произнес лукаво: — Всегда восхищался греками! Только они умеют превратить любое обвинение в их адрес в комплимент тебе!

Это он еще русских не знает, способных превратить любое обвинение в их адрес в комплимент себе!

Каждый по отдельности кельт, за редким исключением, вполне себе обычный и вменяемый человек. Стоит им собраться в любом количестве больше трех, как сразу превращаются в стаю орущих, яркоцветных попугаев, даже если молчат и одеты блекло. Самое забавное, что, поступив на службу к римлянам, сразу теряют эту характерную черту, ведут себя нормально. Впрочем, и другие народы, сбившись в кучу, моментально обзаводятся чертой, четко отражающей их глубинную сущность.

Лагерь эдуев, расположенный в большой долине между двумя отрогами на невспаханных полях арвернов, больше похож был на показ мод или не менее жеманные выступления культуристов, только дефилировали сразу все и никто не обращал внимания на других. Количество наизвесткованных и подкрашенных красным причесок превосходило самые смелые ожидания. Уложены волосы цвета ржавчины были на любой экстравагантный вкус. Можно подумать, что здесь собрались еще и жертвы парикмахеров. Вес украшений, которыми были обвешаны люди, собравшиеся на войну, превышал вес доспехов.

Никто из них нисколько не удивился тому, что якобы убитые соплеменники живы и здоровы. Уверен, что сразу поняли, что это вранье, но оно было им нужно, чтобы отказаться от участия в войне. У эдуев с арвернами, как и с остальными соседями, не ставшими их «младшими братьями», отношения были натянутые, что выражалось в частых приграничных стычках. Когда-то давно были полномасштабные войны, в которых успех сопутствовал то одной, то другой стороне, но быстро поняли, что становятся слабее на радость другим соседям, которые обязательно воспользуются возможностью расширить свою территорию, и теперь придерживались вооруженного нейтралитета. Присоединяться к восстанию эдуи не хотели, тем более, что пришлось бы поступить под командование арверна Верцингеторига, и воевать с восставшими тоже не собирались, потому что опасались, как бы те не победили римлян. Вот и придумали повод уклониться. И домой не возвращались, ждали, когда их начнут уговаривать обе стороны, чтобы насладиться своей востребованностью и незаменимостью. При этом часть вождей ждала римлян, часть — повстанцев.

Среди предателей верховодил Литовикк. Ему было немного за тридцать, но уже грузен, малоподвижен, на коне растекается, как квашня по столу. Постоянно поглаживает согнутым указательным пальцем правой руки длинные и густые усы пшеничного цвета, в которых уже появилась седина. Он был не слишком знатен, богат и умен, без римской поддержки недолго бы верховодил. Как догадываюсь, именно поэтому его и назначили командиром. Видимо, Литовикк решил, что восстание закончится разгромом римлян, и, чтобы удержать власть, предал благодетеля, пока что тайно. Я уже перестал удивляться ничтожности поводов, которые приводили к гибели десятков и даже сотен тысяч людей, поэтому всего лишь с научным интересом наблюдал за этим клоуном, возомнившим себя великим полководцем и политическим деятелем.

Меня пригласили на совещание эдуйских вождей по настоянию Виридомара, довольно молодого — лет двадцать шесть — и энергичного малого из незнатного рода, пробившегося, благодаря воинским подвигам, о которых все слышали, но никто не видел. Как гезат, я не принадлежал ни к одному кельтскому племени и одновременно мог быть членом каждого. Типа джокера, который за туза к любой масти. К тому же, в римской армии я командовал алой в две с лишним сотни всадников, что по меркам эдуев тянуло на младшего вождя. Совещание проходило в большом шатре, принадлежавшем ранее Думнориксу и подаренном проконсулом новому вергобрету, а тот одолжил командиру отряда. Для полусотни человек места было маловато, сидели и стояли практически впритык. Не знаю, почему не проводили мероприятие на какой-нибудь поляне. Все равно ведь собравшимся возле шатра воинам слышно, кто и что говорит. Подозреваю, что это одно из следствий комплекса неполноценности, как командира, Литовикка.

Совещание начал Виридомар язвительным вопросом к нему:

— Что мы с Эпоредрикс сделали тебе плохого, что ты нас похоронил руками римлян?!

— Не хоронил я вас, с какой стати ты обвиняешь меня?! — возмутился в ответ Литовикк.

— Хочешь сказать, что это не твои параситы распространяли слух, что нас убили римляне вместе с остальными эдуями?! — еще язвительнее поинтересовался Виридомар.

— Мало ли что болтали пьяные?! — произнес в ответ командир. — Я за ними не слежу и за каждого болтуна не отвечаю.

— Это ты римлянам расскажешь! Они, может, и поверят! — продолжил давить Виридомар. — А я знаю, что твои люди без твоего ведома слова лишнего не скажут!

— Мы здесь для чего собрались?! Важные вопросы решать или выяснять, что болтают мои параситы?! — атаковал в свою очередь Литовикк и резко поменял тему разговора: — Говори по делу. Что там римляне: собираются атаковать Герговию?

— Вроде бы собираются, но пока не решили, где и когда. Поселение укреплено самой природой, так просто его не возьмешь. Может быть, обложат его и будут брать измором, — доложил Виридомар.