Валютный кризис, падение государственных доходов, рост бюджетного дефицита подталкивают к экспансии денежного предложения. Эмиссия денег в 1991 г. достигает беспрецедентных за последнее десятилетие существования СССР масштабов (см. табл. 7.4).

Нарастающий политический кризис, дезинтеграция союзной власти делают шансы на привлечение политически мотивированных кредитов минимальными. Даже страны, которые ранее говорили о готовности заключить соглашения о переоформлении долгов, накопленных Советским Союзом перед их фирмами, в государственные обязательства к лету 1991 г. высказывают все большую настороженность. Министр внешнеэкономических связей CCCP К. Катушев 26 июня 1991 г. – Премьер-министру СССР Павлову о греческом кредите: «Во исполнение поручения Правительства СССР (ПП-17860 от 5 нюня 1991 г.) с 24 июня с. г. проводятся переговоры с греками по согласованию условий кредита и его товарного наполнения. Греческая сторона в целом готова предоставить нам кредит на закупку различных товаров и доплату просроченной задолженности, однако выражает обеспокоенность отсутствием в последние полгода какого-либо прогресса в отношении сокращения имеющейся задолженности, и это заметно повлияло на ее позицию в вопросах кредита. Так, если в конце прошлого года греческая сторона сама проявляла инициативу в оказании нам финансовой поддержки, то в июне с. г. с трудом удалось согласовать с ней сроки официальных переговоров, при этом из-за неготовности греков переговоры были перенесены с начала на конец июня».[538]

Советское руководство пытается получить хотя бы небольшие политические кредиты – 500 млн долл. от Южной Кореи за восстановление дипломатических отношений, 200 млн долл. от Кувейта, за позицию, занятую в ходе конфликта в заливе 1989–1990 гг. Оно без согласия клиентов изымает 6 млрд долл. средств советских организаций и граждан, хранившихся во Внешэкономбанке.[539]

И тем не менее валюты катастрофически не хватает. Заместитель министра экономики СССР в июне 1991 г. – в Кабинет министров СССР: «Резкое сокращение валютных средств для закупки импортного сырья привело к снижению выпуска изделий легкой промышленности за январь-май на 12% по сравнению с соответствующим периодом прошлого года. […] Обострился дефицит по изделиям повседневного спроса. […] Снижение производства товаров народного потребления вызвано, в основном, двумя факторами: разрушением хозяйственных связей по поставкам сырья, материалов и комплектующих изделий и отсутствием валютных средств на их закупку по импорту. […] Промышленная выработка мяса и мясопродуктов первой категории уменьшилась на 13%, колбасных изделий – на 10%, консервов мясных – на 13%, масла животного – на 14%, цельномолочной продукции – на 9%. […] В торговле до конца года не предусматривается сколько-нибудь заметного улучшения практически ни по одному товару».[540]

Из названий характерных документов времени, отражающих суть нарастающего кризиса: Постановление Политбюро ЦК КПСС «О дополнительном выделении золота и алмазов для реализации на свободно конвертируемую валюту. Одобрить проекты распоряжений СМ СССР по данному вопросу».[541] «О выдаче из госрезерва материальных ценностей в распоряжение Госснаба СССР для продажи на свободно конвертируемую валюту в 1990 году. Одобрить проект распоряжения СМ СССР по данному вопросу». Государственный запас золота в СССР в 1985 г. составлял 719,5 т. К концу 1991 г. он сократился до 290,0 т.

Внешэкономбанк срывает сроки платежей за поставленные товары, советские суда арестовывают в иностранных портах за неоплату товаров и портовых услуг. Одна из главных тем межведомственной переписки этого времени, – что делать с советскими специалистами, находящимися за рубежом. Нет денег ни на то, чтобы выплачивать им зарплату, ни на то, чтобы вывезти их на родину.

На этом этапе партийное руководство начинает понимать, что СССР больше не способен оказывать финансовую поддержку зарубежным коммунистическим партиям. 5 июня 1991 г. второй секретарь ЦК КПСС В. Ивашко пишет Председателю Кабинета министров СССР В. Павлову: «Председатель Компартии Финляндии (единство) Ю. Хаканен обратился к нам в связи с крайне тяжелым материальным положением партии. Оказалась она в нем, главным образом, в результате того, что «Внешэкономбанк» задерживает выплату долгов контролируемому друзьями полиграфическому концерну «Принт-Юхтиет». […] Ситуация сейчас такова, что если в ближайшие дни задолженность не будет погашена, то это приведет к банкротству и концерна, и КПФ(е), поскольку вся материальная база друзей, включая личную собственность руководителей партии, заложена в банках, а они требуют немедленной уплаты и не принимают более в расчет никаких гарантий».[542]

Последняя надежда на стабилизацию ситуации – совещание «Большой семерки» летом 1991 г. М. Горбачев просит, чтобы его туда пригласили. Е. Примаков, приехавший в Лондон перед визитом Горбачева, в выступлении по Британскому телевидению говорил об угрозах, связанных с крахом Советского Союза, и хаосом в случае, если Запад не предоставит экономическую помощь.[543] Отказать М. Горбачеву в приглашении лидеры Запада не могут, но обещать деньги не готовы.

В том числе и средства самого М. Горбачева, полученные от изданий ею работ за рубежом. Сам он, по-видимому, об этом не знал.

Если учесть принятый формат обсуждения вопросов на совещаниях «семерки», иметь в виду, что этот орган не принимает решений, а обычно вырабатывает лишь общие подходы к проблеме, трудно предположить, что, даже представив реалистичную, жесткую программу выхода из кризиса, советский лидер мог бы получить финансовую помощь в масштабах и в сроки, позволяющие предотвратить банкротство СССР. Но этот вопрос и не пришлось обсуждать. Советское руководство так и не решило, что оно собирается сделать для стабилизации экономической ситуации, даже если получит финансовые ресурсы. В таких условиях содержательный разговор в Лондоне был невозможен.

К концу 1990 – началу 1991 г. противоречие между невозможностью сохранить империю, не применяя силу, и беспочвенностью надежд на финансовую помощь Запада при попытках удержать империю силой, проявляется в полной мере. Именно это объясняет неожиданные и резкие политические повороты советского руководства.

Сторонники независимости прибалтийских республик одержали убедительную победу на выборах в верховные советы Литвы 25 февраля, Латвии и Эстонии 18 марта 1990 г. В серии референдумов по вопросу о независимости, прошедших в феврале 1990 г., за нее проголосовало 90% населения Литвы, 77% – Латвии, 90% – Эстонии. Необычная черта политического процесса в прибалтийских республиках, отличающая его от того, что происходило в других территориально интегрированных империях – поддержка выхода из состава империи значительной частью населения, принадлежащего к числу выходцев из метрополии.[544]

Весной 1990 г. Литва, Латвия, Эстония провозгласили декларации о суверенитете. Это была четко сформулированная претензия на статус независимых государств. Их примеру последовали Молдова, Украина, Белоруссия, Россия. К концу лета 1990 г. большая часть Союза отказалась подчиняться союзной Конституции. Острота конституционного кризиса, опасность ситуации, в которой Президент СССР не может ни признать новый статус республик, ни отменить его, общественное мнение хорошо осознавало.[545]

13 апреля 1990 г. М. Горбачев и Н. Рыжков направили литовскому руководству ультиматум. Они требовали отмены ряда законов, принятых Верховным Советом Литвы. В том случае, если это сделано не будет, грозили экономическими санкциями. 18 апреля началась частичная энергетическая блокада Литвы.[546] Введенный советским руководством мораторий на поставку нефти и нефтепродуктов, адресованные литовским властям призывы западных лидеров о необходимости поиска компромисса с Москвой, заставили правительство республики в начале лета 1990 г. пойти на переговоры о временном моратории на реализацию решений, связанных с независимостью Литвы. Диалог оказался малопродуктивным.