— Например, сэр?

— У нас есть такое, от чего все эти африты и мариды кувырком попадают с неба. Тайные приемы, которым мы научились в огне десятков битв. Приемы, которые сулят одну сладостную возможность: выжить!

Лягушонок уставился на меня своими выпученными глазами.

— Это мой первый бой, сэр…

Я небрежно махнул рукой:

— В любом случае, императорские джинны говорят, что его волшебники над чем-то там трудятся. Последняя линия обороны. Какой-нибудь сумасшедший план, как пить дать. — Я похлопал его по плечу, как это принято у мужчин. — Ну что, сынок, полегчало тебе?

— Никак нет, сэр. Только хуже стало.

Ну, в общем, справедливо. Что поделаешь, не спец я по части таких задушевных бесед!

— Ладно! — проворчал я. — Вот вам мой совет: уворачивайтесь пошустрее и, где возможно, удирайте. Если повезёт, ваших хозяев убьют раньше, чем вас. По крайней мере, сам я рассчитываю именно на это.

Надеюсь, они сумели извлечь пользу из моей воодушевляющей речи. Потому что именно в этот момент британцы пошли в атаку. По всем семи планам раскатилось далекое эхо. Мы все ощутили его: это был властный приказ, звучащий на одной мощной ноте. Я резко развернулся, вглядываясь во тьму, и пятеро часовых, один за другим, тоже высунули головы из-за зубцов.

Внизу, на равнинах, могучая армия пришла в движение.

Во главе войск, несомые внезапным порывом яростного ветра, мчались джинны в алых и белых доспехах, вооружённые тонкими пиками с серебряными наконечниками. Крылья их гудели, и башня содрогалась от их воплей. А по земле двигались призрачные полчища: хорлы со своими костяными трезубцами. Они обшаривали все дома и хижины, построенные снаружи городских стен, ища добычи.[6] Вокруг них порхали смутные тени — гули и мороки, призраки холода и несчастья, нематериальные на любом из планов. А вслед за ними, вереща и щёлкая челюстями, подобно пыльной буре или гигантскому пчелиному рою, взмыли в небо тысячи бесов и фолиотов. И все они — а также многие иные — устремились к Страховым воротам.

Лягушонок подергал меня за рукав.

— Хорошо, что вы с нами поговорили, сэр, — сказал он. — Теперь благодаря вам я чувствую себя абсолютно уверенно.

Но я его почти не слушал. Я смотрел вдаль, поверх чудовищного воинства, на невысокий холмик рядом с куполами белых шатров. На холмике стоял человек, державший палку — точнее, посох. Человек был слишком далеко, чтобы разглядеть его как следует, однако его мощь я чувствовал даже отсюда. Его аура озаряла весь холм, на котором он стоял. У меня на глазах из кипящих в небе туч вырвались несколько молний — и втянулись в верхушку воздетого ввысь посоха. Холм, шатры, ожидающие вокруг солдаты — все вокруг него на миг озарилось ярким, как солнце, светом. А потом свет угас — посох вобрал в себя энергию молний. И над осажденным городом прокатился гром.

— Значит, это и есть он? — пробормотал я. — Знаменитый Глэдстоун…

Джинны уже приближались к стенам, минуя равнину и руины недавно разоренных домов. Когда они подлетели вплотную, сработал защитный наговор: в небо рванулись фонтаны голубовато-зелёного пламени, испепелившие тех, кто мчался впереди. Однако пламя быстро угасло, и остальные понеслись дальше как ни в чём не бывало.

Пришла пора вступить в дело защитникам города: со стен взмыла к тучам сотня бесов и фолиотов. Они верещали металлическими голосами и швыряли Взрывы навстречу летящей орде. Нападающие отвечали тем же. В полутьме встречались и смешивались Инферно и Потоки, вспышки света отбрасывали причудливые сплетенные тени. Вокруг уже горели окраины Праги; первые из хорл теснились под нами, пытаясь порвать прочные соединяющие заклятия, которыми я скрепил основания стен.

Я развернул свои крылья, готовясь ринуться в схватку; стоявший рядом лягушонок раздул горло и издал воинственное кваканье. В следующий миг из посоха волшебника, стоявшего вдали на холме, вырвался сгусток энергии. Он дугой пронесся по небосводу и врезался в башню Страховых ворот, под самыми её зубцами. Наш Щит порвался, точно папиросная бумага. Во все стороны полетели камни и куски цемента, крыша просела. Я кубарем взлетел в воздух…

…И едва не рухнул на землю. Впрочем, мне повезло: я упал на возы с сеном, которыми перегородили ворота перед началом осады. Деревянный остов башни уже полыхал. Часовых было не видать. В небе мельтешили бесы и джинны, обмениваясь магическими атаками. Тела убитых сыпались вниз, поджигая крыши домов. На улицу с воплями выбегали женщины и дети. Страховы ворота содрогались от ударов трезубцев хорл. Было ясно, что простоят они недолго.

Защитники города явно нуждались в моей помощи. Я выкарабкался из кучи сена со свойственным мне проворством.

— Бартимеус, когда закончишь обирать с себя соломинки, имей в виду, что тебя зовут в замок, — послышался знакомый голос.

Коршуноглавый воитель обернулся.

— А, Квизл! Привет.

Посреди улицы, глядя на меня жёлто-зелёными глазами, восседала изящная леопардица. Когда я оглянулся, она небрежно встала, отошла на несколько шагов в сторону и села снова. Мгновением позже на то место, где она только что восседала, обрушился поток горящей смолы, оставив дымящийся кратер на булыжной мостовой.

— Вижу, ты малость занят, — заметила она.

— М-да. Пожалуй, тут нам не выстоять.

И я спрыгнул с воза.

— Похоже, соединяющие заклинания стен долго не продержатся, — сказала леопардица, взглянув на шатающиеся ворота. — Халтурная работенка. Интересно, что за джинн их строил?

— Понятия не имею, — ответил я. — Так что, хозяин нас зовет?

Леопардица кивнула:

— И давай-ка поживее, а то достанется нам Иголок. Пошли пешком. В небе чересчур большая толкотня.

— Ну, веди.

Я сменил облик, обернувшись пантерой чернее ночи. И мы помчались по узеньким улочкам в сторону площади Градчаны. Улочки были пусты: мы нарочно избегали мест, где, точно охваченное паникой стадо, метались люди. Вокруг вспыхивали все новые и новые здания. Рушились кровли, падали стены. Над крышами плясали мелкие бесы, размахивая головешками.

На площади перед замком суетились в неверном свете фонарей императорские слуги, которые кое-как грузили на телеги разрозненные предметы мебели. Конюхи тщетно пытались привязать обезумевших лошадей к коновязям. Небо над городом пестрело разноцветными вспышками; от Страховых ворот и монастыря доносились глухие удары разрывов. Мы проскользнули в парадный вход замка, и никто не преградил нам пути.

— Что, Император съезжает? — пропыхтел я. Навстречу нам проносились очумевшие бесы с тюками тряпок на головах.

— Он все больше из-за своих ненаглядных птичек тревожится, — откликнулась Квизл. — Требует, чтобы наши африты перенесли их в безопасное место.

И её зелёные глаза сверкнули насмешливо и печально.

— Так ведь афритов же всех перебили.

— То-то и оно. Ну вот, мы уже почти пришли.

Мы прибыли в северное крыло замка, где располагались волшебники. Здесь сами камни были густо пропитаны магией. Леопард и пантера сбежали по длинной лестнице, очутились на балконе, выходящем на Олений ров, и через арку вступили в Нижнюю Мастерскую. Это была просторная круглая зала, занимавшая почти весь первый этаж Белой башни. На протяжении этих веков меня не раз вызывали сюда, но на сей раз все атрибуты магического искусства: книги, горшочки с благовониями, канделябры — были сдвинуты к стенам, а в центре залы были расставлены десять столов и кресел. На каждом из столов покоился хрустальный шар, мерцающий светом. На каждом из кресел сидел волшебник, который, пригнувшись, вглядывался в глубь шара. В зале царила гробовая тишина.

Наш хозяин стоял у окна, глядя сквозь телескоп в тёмное небо.[7] Он заметил нас, сделал нам знак молчать и провел в соседнюю комнату. Его седые волосы окончательно побелели от напряжения последних нескольких недель; крючковатый нос поник и заострился, и глаза стали красные, как у беса.[8] Он почесал в затылке.