Но тут неожиданно каменное запястье дернулось, хватка разжалась; тело минотавра взлетело в воздух и, описав кривую дугу, шлёпнулось о ближайшую стену. Я на миг потерял сознание и кубарем обрушился на пол.

Некоторое время я лежал там, оглушенный, не понимая, что происходит. До меня донесся скрежет, как будто каменный торс сдвинулся в сторону — но я ничего не предпринял. Я почувствовал, как содрогнулся пол, словно статуя наконец упала, — и ничего не предпринял. Я услышал сперва один, потом другой тяжкий удар — это гигант встал на свои каменные ноги, — а я снова ничего не предпринял. Однако всё это время ужасающий жгучий холод от прикосновения огромной руки мало-помалу рассеивался, и огонь во мне разгорался вновь. И вот, когда каменные ноги целеустремленно направились в мою сторону и я почувствовал, как что-то пристально уставилось на меня ледяным взглядом, ко мне вернулось достаточно энергии, чтобы начать действовать.

Я открыл глаза. Увидел надвигающуюся тень.

Мучительным усилием воли минотавр снова сделался котом. Кот подпрыгнул в воздух, увернувшись от опускающейся на него ножищи, вдавившейся глубоко в паркет. Он приземлился немного в стороне, ощетинившись, как сапожная щетка, и с воплем подскочил снова. В прыжке он оглянулся и увидел надвигающегося противника во всей его красе.

Вокруг него уже сызнова, точно шарики ртути, собирались клочья чёрной тьмы, образуя непроницаемую завесу. Однако на виду оставалось достаточно, чтобы я успел разглядеть в лунном свете силуэт, повернувший голову в ту сторону, куда я отскочил.

На первый взгляд казалось, будто то ожила одна из статуй, стоявших в зале: огромная фигура с более или менее человеческими очертаниями, метров трёх в высоту. Две руки, две ноги, массивный торс, относительно маленькая, гладкая головка на плечах.

Всё это существовало только на первом плане. На всех остальных царила абсолютная, непроглядная тьма.

Кот приземлился на чешуйчатую голову Себека, бога в облике крокодила, и на миг застыл, вызывающе шипя. Все в этой фигуре излучало чуждость. Я чувствовал, как энергия уходит из меня просто оттого, что я на неё смотрю.

Фигура шагнула в мою сторону с неожиданным проворством. На мгновение её лицо если это можно было назвать лицом, — озарилось светом из окна, и всякое сходство с древними статуями тотчас исчезло. Статуи, все, как одна, были выточены с большим тщанием — египтяне всегда славились этим, наряду со своей сложной религией и общественным устройством. В этом же существе первое, что бросалось в глаза — помимо размеров, — это то, как грубо, как неестественно оно выглядело. Поверхность кожи была неровной, комковатой, растрескавшейся, как будто его лепили впопыхах. Ни ушей, ни волос. Там, где должны были находиться глаза, зияли две круглые дырки, выглядящие так, словно их проковыряли тупым концом огромного карандаша. Носа тоже не было, а рот выглядел как огромный разрез, слегка приоткрытый, жадно и тупо, как у акулы. А в центре лба — овальная выпуклость, которую я явно видел прежде, причём не так давно.

Выпуклость была довольно маленькая, из того же тёмного сине-зелёного вещества, что и остальная фигура, но настолько же сложная и выверенная, насколько грубы были лицо и тело. Это был открытый глаз, без век и ресниц, но с тщательно прорисованной радужкой и круглым зрачком. И в центре этого зрачка, прежде чем завеса черноты скрыла его от моего взгляда, я уловил отблеск тёмного разума, следящего за мной.

Тьма набросилась; кот отскочил. Я услышал, как позади меня раскололся Себек. Я спрыгнул на пол и рванул к ближайшей двери. Пора было уходить. Я выяснил всё, что надо. Не стоило обманывать себя: больше я ничего сделать не мог.

Над головой у меня что-то просвистело, ударилось о дверь и застряло в ней. Я выскочил в соседний зал. Тяжкие шаги грохотали следом.

Я очутился в маленьком, тёмном зале, увешанном хрупкими туземными тканями и коврами. Высокое окно в конце зала сулило путь к спасению. Кот устремился к нему, встопорщив усы, прижав уши к голове, скребя когтями по полу. Он прыгнул — и в последний миг свернул в сторону, выругавшись совсем не по-кошачьи. Он успел заметить за окном светящиеся белые линии мощных уз. Волшебники прибыли. Они запечатали нас в музее.

Кот развернулся, ища другого выхода. Не нашёл.

Чертовы волшебники!

Кипящее облако тьмы заполнило дверной проем.

Кот прижался к полу и угрожающе выгнул спину. За спиной барабанил в окно дождь.

На миг кот и тьма застыли, не двигаясь. Потом из облака вырвалось что-то маленькое и белое: крокодилья голова Себека, оторванная от плеч. Кот отскочил. Голова пробила окно и затрещала, ударившись об узы. В разбитое окно хлынул горячий дождь, вскипевший от столкновения с барьером. Одновременно потянуло сквозняком. Ковры и ткани на стенах заполоскались на ветру.

Шаги. Надвигающаяся тьма. Она, казалось, росла, заполняя собой весь зал.

Кот вжался в угол, стараясь сделаться как можно меньше. Вот-вот этот глаз заметит меня…

Новый порыв ветра с дождём. Ткани взметнулись и затрепетали. Мне в голову пришла идея.

Не очень блестящая идея, но на тот момент я был непривередлив.

Кот прыгнул к ближайшему куску ткани, ветхому и древнему, вероятно, из Америки: на нём были изображены люди с квадратными лицами на фоне стилизованного кукурузного поля. Один взмах когтистой лапы — и ткань сорвалась со стены. Ветер тут же подхватил её и понес через зал, где она и налетела на что-то в глубине чёрной тучи.

А кот уже срывал со стены второй кусок ткани. Потом следующий. Не прошло и нескольких секунд, как на середину зала вылетело уже с дюжину кусков ткани, которые плясали на ветру, точно бледные призраки.

Первый кусок ткани тварь, что таилась в облаке, немедленно разодрала, но на неё тут же налетел второй. Со всех сторон, куда ни глянь, кружились и развевались клочья материи, сбивая тварь с толку, загораживая ей обзор. Я чувствовал, как размахивают огромные руки, как гигантские ноги топочут по комнате.

А я, пока он был занят, попытался пробраться куда-нибудь в другое место.

Это было проще сказать, чем сделать, потому что чёрная туча заполнила почти весь зал, а мне вовсе не хотелось столкнуться со смертоносным телом, которое пряталось внутри. Так что я пробирался осторожно, по стеночке.

Я был уже на полпути к выходу, когда тварь, очевидно, совсем отчаялась и утратила всякое чувство направления. Раздался гулкий топот и мощный удар о левую стену. С потолка посыпалась штукатурка, комната наполнилась пылью и обломками, как будто мало было ветра, дождя и обрывков старинных тканей.

От второго удара стена обрушилась, а вместе с ней рухнул и весь потолок.

На долю секунды кот замер в неподвижности, выпучив глаза… и тут же свернулся в комок.

Мгновением позже десятки тонн камня, кирпича, цемента и стали посыпались прямо мне на голову, завалив весь зал.

Маленький человечек виновато улыбнулся.

— Мы разобрали большую часть завалов, мадам, — сказал он, — но пока что ничего не нашли.

В голосе Джессики Уайтвелл звучало ледяное спокойствие.

— Ничего, Шубит? Ты отдаешь себе отчёт, что то, что ты говоришь, абсолютно невозможно? Думается мне, что кто-то просто отлынивает от работы.

— Я смиренно полагаю, что это не так, мадам.

Он действительно выглядел довольно смиренно: стоял, слегка согнув свои кривоватые ноги, опустив голову, и мял в руках кепку. Ничто не говорило о его демонической природе, кроме того факта, что стоял он в центре пентакля, да ещё левой ноги: из штанины брюк торчала лохматая медвежья ступня, которую он по недосмотру или из прихоти не потрудился замаскировать.

Натаниэль уничтожающе воззрился на джинна и постучал пальцами по подлокотнику, надеясь, что это выглядит одновременно грозно и вопрошающе. Натаниэль сидел в кресле с высокой спинкой, обитом зелёной кожей, — одном из нескольких, элегантно и продуманно расставленных вокруг пентакля. Юноша нарочно принял ту же позу, что и госпожа Уайтвелл: прямая спина, скрещенные ноги, руки на подлокотниках, — пытаясь воспроизвести её властный и решительный вид. Однако испытывал неприятное ощущение, что это ничуть не помогло замаскировать его страх. Но тем не менее изо всех сил старался говорить как можно более ровным тоном.