Койот нашел Ренни, когда тот умирал на поле боя, и сделал его бессмертным рабом, марионеткой. Койот послал его убить чудовище, и Ренни пошел, но чтобы сохранить остатки человека в себе, он не будет убивать.

Прайм стоял в дверях, глядя на машину, которая занимала всю комнату, да, собственно, и была ею. Если бы он мог разбить ее!

Всего один из жуткой расы, которую производила эта машина, мог захватить мир. Все его потомки выживут и сольются с местным населением, воспроизводя себя сотни, тысячи раз в год. С таким сроком жизни они заменят собой все местные формы жизни. Это гораздо медленнее, чем то вторжение, которое Прайм уже смог остановить, зато неизбежно. Но он не мог…

… чернота, потерянная память…

Прайм бежал. Ключ был запрограммирован, оставалось только вставить его в главный замок. В наушниках раздавался отсчет времени до отправки разведывательного корабля: 88, 89… Он вставил ключ, дождался подтверждения, вытащил и ринулся к следующему замку: 90, 91… Надо успеть ко всем. 92… Он споткнулся, едва не упал, схватился за спальный блок №1. Внутри Онтонгард ждал побудки по прибытии на новую планету. Ряд спальных блоков терялся в сумерках. Еще восемь замков. Он…

… чернота, потерянная помять…

… он выключил систему безопасности и вывел импрегнатор с генетическим материалом Гекса из стасиса. Промыв кончик, вытянул экстрактор и воткнул его в вену на руке, поморщившись от боли. Импрегнатор заполнился, Прайм вернул его в первоначальное состояние и привел систему безопасности в минутную готовность. За минуту он успеет покинуть комнату, потом система включится, и его визит нигде не будет зафиксирован.

Это была потеря времени. Возможно, все закончится еще до того, как Гекс найдет подходящую форму жизни, захватит нетронутую самку и доставит ее на разведывательный корабль. Кроме того, есть множество возможностей уничтожить плод Гекса еще до рождения; но рассчитывать надо на худшее. Если хоть что-то пойдет не так, ребенок родится и будет использован, поэтому Прайм оставил в машине свой слегка видоизмененный генетический материал. Если ребенок родится, он может вырасти бунтарем, как отец. Правда, в этом Прайм сомневался. Овипозитор может отловить видоизменения и вернуть развитие ребенка к первоначальному плану. Тогда он станет одним из них. Вернувшись на мостик…

… чернота, потерянная помять…

— Смотри, чем они пытались защищаться! — Гекс заливался смехом, показывая короткое деревянное древко с каменным наконечником. — Я не смог правильно настроить станнер и убил почтивсех, там были в основном самцы. Самка мне досталась только одна, но больше нам и не надо.

Самка оказалась невысокого роста, тонкокостной. Она лежала неподвижно, напоминая птицу, убитую в полете. Длинные черные волосы блестели под корабельными лампами, глаза были полуоткрыты, странные глаза: внешнее кольцо белое, а центр черный, почти как у Прайма. Фигурой и пропорциями она не слишком сильно отличалась от расы его матери и, наверное, поэтому показалась ему странно красивой. «Так вот какая будет мать у моего ребенка», — подумал Прайм, но сразу же одернул себя. Рядом с Гексом нельзя расслабляться: одна неверная мысль — и все обречено…

… чернота, потерянная помять…

Гекс вел овипозитор над сопротивляющейся самкой.

— Оглуши ее, а то я не смогу работать.

Прайм поднял станнер, подумал, что можно увеличить мощность и «нечаянно» убить женщину, но понял: ему необходимо, чтобы Гекс отвлекался на работу с ней.

Прости меня, самочка.

Вспышка станнера, щелчок — и тело женщины обмякло. Гекс кивнул и направил острый конец овипозитора вдоль ее обнаженного живота…

Укия с криком вскочил и обнаружил, что находится не в ванной, а в своей постели. На улице светило солнце. Юноша понял, что все еще держится за живот, не в силах забыть длинную иглу овипозитора. Это всего лишь память, сказал он себе, память о том, что было много лет назад. Он оглядел комнату, стараясь отвлечься. Плетеный коврик на полу, кофейная банка на тумбочке, Макс в ногах кровати, выражение лица рассерженное и испуганное одновременно.

Тут Укия забыл обо всем остальном и понял, что ему холодно, он слаб, дрожит и ничего не понимает.

— Макс? — Он попытался закутаться в одеяло, но ничего не получилось. — Что ты тут делаешь?

— Я приехал выяснить, что ты такое с собой сделал. Питтсбург — маленький город. Вчера вечером мне позвонил Крэйнак и рассказал про перестрелку в полиции. Я позвонил тебе, но твой телефон не отвечал. Тогда я позвонил Индиго, и она сказала, что ты поехал искать Стаю. «Не волнуйтесь, мы поставили „жучок“!» Когда я перезвонил, она сказала, что они тебя потеряли.

— «Жучок» нашла Стая, и Ренни его сломал.

— Тебе повезло, что они не разозлились. Укия стиснул голову, боль в ней пульсировала в такт биению крови.

— Да, они меня простили, потому что считают несмышленым ребенком.

— Да ты и есть ребенок-несмышленыш. Ты обещал мне быть осторожным.

Юноша дернулся под обвиняющим взглядом Макса.

— Я взял пистолет и сказал Индиго, куда еду. Но подкрепление на встречу со Стаей я взять не мог.

— Я решил, что ты или крупно вляпался, или сидишь дома и не понимаешь, что натворил, и позвонил сюда, чтобы исключить второе.

Укия вспомнил, что услышал телефонный звонок, простонал что-то в ответ на вопрос мамы Джо, его нашли, привели в порядок, уложили в постель и напоили.

— Прости, мне было плохо.

— Я так и понял. Твои мамы сказали, что это похоже на пищевое отравление, но они не знали, что ты был в Стае и что у доктора Хейз была обнаружена вирусная инфекция. Так что ты с собой сделал?

— Ренни дал мне память Стаи. Моя иммунная система боролась с ней, но сейчас они достигли компромисса.

Макс внезапно оказался рядом с ним, взял юношу за подбородок и внимательно всмотрелся в лицо. В глазах детектива беспокойство сменилось гневом.

— В Стае тебе дали неизвестный наркотик, и ты его принял?

Укия застонал и освободил голову.

— Макс, послушай, у меня не было выхода. Мне надо было знать, что происходит. Ты помнишь, Стая пыталась меня убить, а что еще хуже — могли задеть и тебя, и Индиго. Когда Ренни подвозил меня в город, он предупредил, что есть еще одна банда, по сравнению с которой Стая — милые щеночки. Вчерашняя перестрелка была с одним из них, Макс, Когда я вошел в комнату, он разбросал дюжину полицейских, чтобы до меня добраться. Мне надо было знать, во что я вляпался, пока беда не пришла на нашу ферму.

Посылки его логики Макс понял, а вот выводы — нет.

— Укия, ни один наркотик не сообщит тебе ничего нового про войны банд. Наркотики могут только изувечить твой мозг.

— Макс, это был не наркотик. Это была мышь, и с ее помощью я многое узнал.

— Память? Мышь? Какая мышь?

— Обычная, полёвка. Как Микки-Маус, только настоящая.

Детектив положил ладонь на лоб Укии.

— Тебе все еще нехорошо. Юноша оттолкнул его руку.

— Я уже в порядке, тебе только кажется, что я брежу. Объяснить это невозможно. — Откинув одеяло, он выбрался из постели; он чувствовал, что хочет пить и страшно проголодался. Оглядевшись, он нашел халат и надел его. — Да ты мне всё равно не поверишь.

Макс в раздражении взмахнул руками.

— Значит, ты ничего мне не расскажешь? И мне опять придется гадать, что же такое с тобой проделала Стая? Ты больше не доверяешь мне?

Укия прикрыл глаза. Как они до такого докатились? Между напарниками образовалась трещина, последние несколько дней она росла и теперь грозила поглотить их. Как же он это допустил? И что теперь делать?

— Макс, я доверяю тебе больше, чем всем остальным, вместе взятым. Я даже себе не настолько доверяю. До этой истории с Дженет Хейз я знал, что я твой напарник, брат Келли и сын своих мам. Я любил свою работу, любил жизнь, а потом все покатилось в тартарары. — Он снова упал на край кровати и затряс головой. — Я как будто попал в Зазеркалье. Тело девушки превращается в хорьков, Стая залезает ко мне в мозг и просматривает воспоминания, как будто я — компьютерный монитор. И я могу общаться с ними мысленно! Я читаю их мысли, а они — мои. Прошлой ночью я видел, как Ренни порезал руку, и его кровь натекла вот в эту банку из-под кофе. — Он протянул ее Максу. — — Когда я приехал домой, то увидел, что его кровь превратилась в мышь. Я взял ее в руки, и она слилась с моим телом. — Укия сам осмотрел банку. — Пожалуй, эта история с мышью лучше всего характеризует мою жизнь в последние три дня. Как я могу просить, чтобы ты мне поверил, если сам себе не верю? А все это еще цветочки по сравнению с тем, что я узнал сегодня ночью.