Азвар отвел меня на встречу с еще одним выжившим после цунами, его звали Алфи. На деньги ФВА он организовал универсальную автомастерскую и нанял нескольких рабочих, которые занимались механикой, мыли машины и меняли обивку. Как многие другие выжившие, Алфи и его родные разместились в переполненном доме вместе с несколькими другими семьями. Его доход был скромным, но он говорил, что ему больше по душе помогать людям, чем быть тем, кому помогают. Алфи оказывал помощь осиротевшим подросткам, обучал их ремеслу, кормил и был их наставником. Он также предложил ввести образовательную программу по обучению сирот механике.

Когда речь зашла о Рамадане, Алфи погрустнел. Месячный пост заканчивается веселым праздником Ид аль-фитр, во время которого члены семей объединяются, чтобы простить друг другу прошлые обиды. Если кто-нибудь из родственников умер в течение прошедшего года, то все приходят на его могилу.

– В этом году родственников почти не осталось, и нет могил, которые можно было бы навестить, – сказал Алфи. – Наши любимые пропали без вести или похоронены в общей яме. Праздник, который раньше был веселым, вызывает в нас, выживших после цунами, тревогу и печаль.

Я решила поговорить с сотрудниками Института Ачех. Институт располагался в традиционном старинном здании, обильно украшенном резьбой по дереву. Его основали участники первого ачехского студенческого движения, которым нужна была площадка для обсуждения важных вопросов. Военные действия прекратились всего месяц назад, и в Институте Ачех закипела жизнь. Журналисты, исследователи и прочие заинтересованные личности приходили в институт, чтобы узнать мнение участников студенческого движения о местных проблемах.

На круглом столе я встретилась с представителями института и, в частности, с человеком по имени Агузванди. Последние пять лет он провел в Лондоне.

– Многие активисты живут за границей, так как высказывать свое мнение на родине опасно, – сказал он.

Когда я спросила Агузванди о шариате, он ответил:

– Меня ужасает, что закон предписывает женщинам покрывать голову – ведь в исламе это добровольный выбор. В последнее время положение женщины существенно ухудшилось. В Ачех всегда были сильные, отважные женщины, которые были и лидерами, и воинами. Женщины принимают и даже приветствуют недавние тенденции, потому что люди очень любят ислам. Но для меня шариат – политизированная разновидность эскапизма. Все, что символизирует ислам, принимается без всяких сомнений.

Агузванди задавался вопросом, почему посты и строгое следование мусульманским ритуалам не решили проблему коррупции. Люди, снимающие сливки, тоже ходят в мечети, молятся и исполняют все религиозные обряды, но от них ускользает суть религии…

Во время беседы в комнату вошла растрепанная финка, которая с ходу принялась забрасывать мужчин вопросами. Военные только что расстреляли на месте бывшего члена ГАМ, который ехал, предположительно, на украденной машине. Перемирие было очень зыбким, но все желали, чтобы оно не нарушилось. До цунами после шести вечера наступал комендантский час, были запрещены собрания с участием более пяти человек. Ачех боялись, что стрельба нарушит мир и в регионе снова начнется война.

Сепаратистские настроения во многом объяснялись тем, что Ачех был единственным регионом Индонезии, так и не завоеванным голландскими колонизаторами. Народу ачех всегда был свойственен дух независимости, и люди не могли мириться с тем, что природные ресурсы их края, прежде всего нефтяные месторождения, нещадно эксплуатируются индонезийскими властями. Вырученные деньги почти не поступали в Банда-Ачех, а что касается инфраструктуры и развития, на этот регион всегда обращали внимание в последнюю очередь. Выходит, что колонизатором Ачех стала сама Индонезия.

В Институте Ачех за круглым столом прозвучало мнение, что «религия используется как способ утихомирить ачех и внушить им, будто государство идет на уступки. Шариат создает иллюзию самоуправления. Однако на деле это не более чем дымовая завеса, отгораживающая людей от реальных проблем. К тому же в результате нарушаются права женщин».

Как-то вечером все мои знакомые из ФВА расселись по машинам и мотоциклам, кто куда, и отправились ужинать после дневного поста. Я не спрашивала, куда мы едем, потому что мы не ели весь день, – для меня было важно лишь то, что нас ждет еда!

Я и еще один здоровяк, которого я прежде никогда не видела, ехали в джипе, принадлежавшем австралийской благотворительной организации. Здоровяк вел как ненормальный, и мне оставалось только надеяться, что нам удастся добраться до места назначения живыми.

Наконец мы вошли в дом, где в одной комнате на полу сидели мужчины, а в другой у накрытого стола хлопотали две женщины из Австралии. Нам подали несколько видов сладких напитков, в одном из бокалов плавали кусочки авокадо.

Это была штаб-квартира австралийского благотворительного фонда, где Азвар и Ваян работали помимо ФВА. В фонде они не получали зарплату, а надо же им было на что-то жить. Они координировали работу более ста топографов, которые составляли новую карту местности, определяя, какие участки земли находятся в собственности у тех или иных людей, и старались распределять оставшиеся участки на новой топографической карте как можно более справедливо. До завершения этой разметки нельзя было начинать строительство.

В штаб-квартире я разговаривала с женщинами, сотрудницами фонда из Австралии. Большинство ребят из ФВА присоединились к мужчинам в соседней комнате, где духовный лидер без перерыва читал Коран в течение двух часов.

В десять вечера у меня было назначено интервью с Рафли, и я начала волноваться, что не успею. Было уже девять, а конца молитве не предвиделось.

Мои туфли стояли у двери, потому что при входе все сняли обувь. Пробраться туда тихо я никак не могла – пришлось бы прервать религиозную службу. К счастью, Азвар провел меня через задний двор. Босиком, на цыпочках, ступая по грязи под дождем, мы обогнули дом и подошли к входной двери.

С того самого концерта в мой первый приезд в Банда-Ачех мне хотелось познакомиться с Рафли поближе. В Ачех он считался суперзвездой, но я не могу сравнить его ни с кем из западных певцов. В отличие от Тома Джонса или Элвиса, он не был сердцеедом, заставляющим женщин визжать от восторга своими романтичными песнями и чувственными движениями. Его харизма была совсем другого рода. Хотя его музыка была современной, энергичной и в ней присутствовал драйв, она в то же время обладала глубиной. Песни Рафли были неразрывно связаны с фольклорной традицией.

После концерта Рафли и его менеджер пообещали, что, если я вернусь в Банда-Ачех, они ответят на мои вопросы. Поскольку ни один из них не говорил по-английски, я взяла с собой Ваяна и Мусафира в качестве переводчиков и пригласила Питера, чтобы тот отвлекся от своей серьезной научной работы.

Я думала, что Рафли живет в одном из ачехских шикарных особняков, однако мы остановились у довольно скромного дома в конце темной улицы. Он вышел к нам в зимнем свитере и клетчатом саронге. Несмотря на многослойное одеяние, он не вспотел. Я подумала: зачем вообще людям в Банда-Ачех свитера?

Гостиная Рафли была обставлена в типичном для Египта и ближневосточных стран стиле – мебель отсутствовала. Мы сидели на большом ковре, пили чай с ломтиками папайи, а Рафли наигрывал на гитаре. Часами мы говорили о музыке и смысле его песен.

– Каждый волен интерпретировать их по-своему, но в них всегда есть что-то определенное, что я хочу донести до слушателей… даже несколько смыслов, раскрывающихся в зависимости от уровня восприятия.

Рафли показал мне фото своей жены. Она была сильно закутана, поэтому, когда Мусафир упомянул, что я танцовщица, я сделала вид, будто не услышала этого. Однако Рафли попросил меня станцевать под одну из его песен, и я встревожилась: придумывать движения, в которых не должно быть ни намека на сексуальность, было интересно, но страшновато. Я смущалась, танцуя перед ребятами из ФВА, которые знали меня только как добровольца фонда. Рафли предложил мне станцевать на его концерте, но с условием, что дизайн костюма придумает он сам – все должно отвечать требованиям ислама. Он также сказал, что хочет основать художественную школу и заново отстроить свою студию звукозаписи, уничтоженную цунами. Несмотря на его «звездность», днем он работал обычным школьным учителем.