С того самого концерта я искала способ познакомиться с Рафли. Мы приехали на съемочную площадку, где снимали клип для другого музыканта. Он исполнял смесь рока и фолка в том же стиле, которым прославился Рафли. К нам подошел Сиек Газали – коренастый мужчина в традиционной шапочке и жилете. Сиек был самым известным музыкальным продюсером в городе, и, по счастливому стечению обстоятельств, оказалось, что он работает с Рафли. Сиек договорился с ним, что тот заедет за нами и мы вместе отправимся в дом губернатора, где вечером должен был состояться концерт.

На сцене Рафли казался гигантом. При личной встрече выяснилось, что он ниже меня. Он излучал спокойную мужественность и обладал сильнейшей харизмой. Когда мы вышли из машины, его окружила толпа фанатов и провожала до самой сцены. Он поприветствовал каждого, сердечно пожимая руки, словно здоровался с друзьями, которых не видел тысячу лет. Вместо того чтобы принимать присутствие фанатов как должное, он был постоянно благодарен им за то, что они пришли посмотреть на него.

Дом губернатора оказался ратушей в деревушке недалеко от Банда-Ачех, куда пригласили многих горожан. Перед выступлением женская труппа исполнила медленный праздничный фольклорный танец королевской свиты. За ним последовали бесконечные выступления мужчин в красивых расписных шелковых рубашках и традиционных шапочках – они произносили длинные речи, часто упоминая цунами.

– Эта деревня вовсе не пострадала от цунами, – заметила Каде.

Нам было невыносимо скучно, но мы терпеливо ждали, и наконец Рафли спел три песни, помахал фанатам у выхода и подвез нас в штаб-квартиру ФВА.

Дом, где Каде снимала комнату, закрывался в одиннадцать, и я пригласила ее переночевать у меня. Местным женщинам строго запрещено ночевать в доме, где живет так много мужчин. Даже Закия, единственная женщина из ФВА, всегда уходила домой на закате. Каде же отказалась выходить из спальни, даже в туалет. Индонезийки, которых я встречала, носили платок даже дома, но Каде сняла свой перед сном. Я представляла, что под платками у всех девушек длинные струящиеся локоны, однако у нее была короткая стрижка. Ее волосы выглядели так, будто она стригла их сама.

– Чем меньше волос, тем удобнее носить платок, да и все равно их никто не видит, – сказала она.

Учительница, с которой я познакомилась на ярмарке, отвела меня в свою школу. Это была одна из немногих школ, оставшихся в целости. Она представила меня как учительницу танцев, и дети восторженно заголосили:

– Сальса?

– Нет, мой танец другой, – ответила я.

Но разговор все равно несколько раз возвращался к сальсе. К счастью, я знала базовые движения. Мальчики танцевали с одной стороны класса, девочки – с другой. В благодарность девочки станцевали саман – танец, которому начала учить меня Фифи. Они сели на колени и запели, ударяя себя по плечам и хлопая в ладоши.

Эти жизнерадостные смешливые дети выглядели так же, как и подростки в любой другой стране мира; только мальчики были в форме, и она делала их похожими на охранников, а девочки носили длинные юбки, жакеты и платки.

Когда я приехала в школу во второй раз, я попала на урок к другой учительнице, и та просто ушла. Дети оказались совсем неуправляемыми. Я не знала, что с ними делать, но, когда мальчишки стащили мою камеру, решила, что надо успокоить их любым способом. Английский их не интересовал, однако мне удалось привлечь внимание импровизированным уроком испанского, дополнив его парой шагов из сальсы.

В обед мы с Закией и Бустами ходили через улицу в одно и то же кафе. Это была придорожная закусочная с пластиковыми столами. Вместо окошка – синяя занавеска из целлофана. Меню не отличалось разнообразием, но всегда включало нази (рис), самбал (острый перец или смесь перцев), чуть теплую рыбу, часами лежавшую на солнце, и крошечный кусочек какого-нибудь овоща в пластиковой миске.

Многие рестораны были уничтожены цунами. После трагедии возросла потребность в готовой еде из-за наплыва сотрудников иностранных благотворительных организаций, поэтому новые закусочные появлялись, как грибы после дождя.

Помимо ми горенг, продававшегося с прилавков в центре города, и нази горенг – название этого блюда у придорожных закусочных было выведено фломастером по трафарету, – популярным дополнением к рису были сатай – маленькие шашлычки на деревянных шампурах. Их делали из говядины или курицы и ели, обмакивая в острый арахисовый соус. В Индонезии людей с аллергией на арахис всегда мучил бы голод: гарнир из арахиса подается к большинству блюд из риса, а орехи используются во многих пикантных соусах. Моим любимым блюдом было денден, ачехская версия вяленого мяса – острая хрустящая высушенная на солнце говядина.

Азнави и студент из японской делегации повели меня по заброшенному переулочку на краю города, чтобы отведать руджак. Место, куда мы шли, славилось блюдами из свежих фруктов, о чем свидетельствовали роскошные прилавки с тропическими фруктами у входа. Мужчина вычерпывал желеобразную коричневую мякоть плода с твердой коркой, который я никогда прежде не видела. Потом мякоть смешали с соевым соусом, арахисом, пальмовым сахаром, фруктами и острыми перчиками чили. Мы наслаждались этим лакомством, присыпанным крошеным льдом, окуная его кусочки в необычный коричневый кисло-сладко-соленый соус.

В Индонезии огурцы и авокадо относятся к фруктам. Из огурцов готовят сладкий суп и вместе с другими свежими фруктами используют для приготовления руджака. Мы утолили жажду кокосовым молоком, смешанным с соком лайма и пальмовым сахаром; в молоко были добавлены кусочки свежего кокоса.

Я перепробовала огромное количество свежих соков: из авокадо, тамаринда, карамболы, манго, папайи, тамарилло, огурца и дыни. Больше всего мне понравился приторный эс кампур. Его готовили из темно-коричневого пальмового сиропа с добавлением кокосового молока и льда, драже и кусочков желе. Желе очень популярно в Индонезии: его разноцветные шарики приятно жевать, хотя они не имеют вкуса. «Растительное» желе черного цвета – это густой мармелад из сока какого-то растения. Еще есть бесцветное желе, а мне особенно нравились твердое и красное, тоже в форме шариков.

Больше всего противоречивых эмоций вызывал дуриан – огромный, покрытый шишками желто-коричневый плод; он известен как афродизиак[9]. Когда дуриан разрезают, появляется едкий запах – Росс и Дэн при этом всегда выходили из комнаты. Дурианы продавались огромными кучами у дороги: видимо, люди готовы были мириться с вонью ради мягкой, напоминающей сливочный крем, мякоти с большими черными косточками.

Как-то раз, после того как я несколько часов помогала переводить документы из Сингапура, Бустами сделал круговой жест пальцем: «Кататься!» – и изобразил мотоцикл, выставив вперед кулаки и двигая ими вверх и вниз, будто держался за руль. Перед отъездом из Банда-Ачех Росс и Дэн сказали, что я обязательно должна попробовать вкусное блюдо под названием мартабак банка. Я не знала, какое оно, но стоило ребятам произнести эти слова, как у Бустами засияли глаза.

Мы ехали по цветущей деревенской местности, где было полно всевозможной живности, миновали любопытные особняки – они вполне могли бы стоять на улицах Майами-Бич и Лос-Анджелеса (в некоторых располагались штаб-квартиры международных благотворительных организаций, перед входом стояли шеренги дорогих автомобилей). Особняки интересно сочетались с картонными домиками и деревянными постройками.

(А тот район, где я жила, Геусе Меунара, не был затронут цунами. Но туда приносили гниющие трупы, чтобы потом их захоронить в общей могиле. Пересекая тихий ручей в зарослях зелени, было невозможно представить, что совсем рядом происходит нечто подобное; впрочем, и к ручью не стоило приглядываться, чтобы не видеть проплывающий мусор.)