— Вы напишете триста раз: «Взрывать петарды в классе и покрывать виновного недопустимо».

И тут мы все встали, потому что в класс вошел директор.

— Итак, — спросил директор, — как поживают наши любители взрывчатки?

— Хорошо, месье директор, — ответил Бульон. — Я задал им триста строк, как вы и решили.

— Прекрасно, прекрасно! — сказал директор. — И пока не напишут, никто отсюда не выйдет. Будут знать.

Директор подмигнул Бульону и вышел.

Наш классный надзиратель тяжело вздохнул и посмотрел в окно; там сияло солнце.

Аньян опять заплакал. Бульон рассердился и сказал, что если он не прекратит эту канитель, ему только хуже будет, но Аньян стал кататься по полу и причитать, что его никто не любит; лицо его посинело.

Бульон схватил Аньяна в охапку и выбежал из класса. Его долго не было, и Эд сказал:

— Пойду посмотрю, что там.

И они с Жоакимом вышли. Тут вернулись Бульон с Аньяном. Аньян, похоже, успокоился, но время от времени шмыгал носом. Без единого слова он принялся писать. Вскоре вернулись Эд и Жоаким.

— А-а, вот вы где, — сказал Эд Бульону. — А мы вас везде искали.

Бульон покраснел от злости.

— Мне надоели ваши глупости! — закричал он. — Вы слышали, что? сказал месье директор, поэтому пишите быстрее, иначе мы останемся здесь ночевать!

— А как же ужин? — спросил Альсест — мой толстый друг и любитель поесть.

— Мама не разрешает мне возвращаться поздно, — объяснил я.

— По-моему, если бы строк было меньше, мы бы закончили раньше, — сказал Жоаким.

— И слова бы покороче, — сказал Клотэр. — Я вот не знаю, как писать «недопустимо».

— А я пишу его с двумя «с», — сказал Эд.

Руфус засмеялся. Все опять зашумели, а Бульон принялся стучать кулаком по столу.

— Не теряйте времени! — закричал он. — Пишите быстрее!

От нетерпения Бульон принялся ходить по классу. Время от времени он останавливался перед окном и тяжело вздыхал.

— Месье! — сказал Максан.

— Тихо! Чтоб я вас не слышал! Ни слова! Ни единого! — закричал Бульон.

Теперь в классе раздавались только скрип перьев по бумаге, вздохи Бульона и шмыганье Аньяна.

Аньян закончил первым и отнес листки Бульону. Тот очень обрадовался. Потрепал Аньяна по голове и сказал, что нам всем надо брать пример с товарища. Один за другим мы заканчивали и отдавали наши листки Бульону. Оставался только Максан, но он не писал.

— Мы вас ждем, мой мальчик! — закричал Бульон. — Почему вы не пишете?

— У меня кончились чернила, месье, — сказал Максан.

Глаза Бульона округлились.

— И почему вы меня не предупредили? — спросил он.

— Я пытался, месье, но вы мне велели замолчать, — ответил Максан.

Бульон прикрыл лицо рукой и попросил нас дать Максану чернил. Тот принялся старательно писать. Он очень силен в чистописании.

— Сколько строк вы уже сделали? — спросил Бульон.

— Двадцать три, сейчас начну двадцать четвертую, — ответил Максан. Бульон на мгновенье задумался, потом взял листок Максана, сел за стол, взял ручку и у нас на глазах с бешеной скоростью зачиркал по бумаге.

Он был очень доволен собой, когда закончил.

— Аньян, — сказал Бульон, — идите передайте месье директору, что наказание выполнено.

Когда директор вошел, Бульон отдал ему листки.

— Очень хорошо, очень хорошо, — сказал директор. — Надеюсь, это послужило вам уроком. Вы свободны.

И тут — ПАФ! — в классе взорвалась петарда, и нас опять оставили в четверг после уроков.

На географии учительница вызвала меня к доске и попросила назвать главный город департамента Па-де-Калэ. Я не знал, и тогда Жеофруа, сидевший на первой парте, подсказал мне:

— Марсель, — и я ответил:

— Марсель, — но это было неправильно, и учительница поставила мне «два».

Выйдя из школы, я схватил Жеофруа за портфель, и все нас тотчас окружили.

— Ты зачем неправильно мне подсказал? — спросил я Жеофруа.

— Хотел посмеяться, — ответил Жеофруа. — У тебя был дурацкий вид, когда учительница поставила тебе «два».

— Подло так подсказывать, — сказал Альсест. — Так же плохо, как воровать еду у друга!

— Да, это не очень хорошо, — сказал Жоаким.

— Оставьте меня в покое! — закричал Жеофруа. — Во-первых, вы все дураки, во-вторых, у моего папы денег больше, чем у всех ваших пап, а в-третьих, я вас нисколечки не боюсь! — И Жеофруа ушел.

Нам это не понравилось.

— Что мы ему сделали? — спросил я.

— Он вообще меня раздражает, — сказал Максан.

— Ну да, — сказал Жоаким, — Один раз он меня обыграл в шарики.

— Давайте все на него набросимся завтра на перемене? Дадим ему по носу! — сказал Эд.

— Нет, — сказал я. — Нас Бульон накажет.

— Я придумал, — сказал Руфус. — А если мы ему объявим бойкот?

Это была классная мысль. Я не знаю, известно ли вам, что такое бойкот: это когда с кем-нибудь никто не разговаривает, чтобы показать, что все на него обиделись. Мы не будем с ним разговаривать, сделаем вид, как будто его нет. Так ему и надо, этому Жеофруа, пусть знает — нет, ну в конце-то концов. Все на это согласились, особенно Клотэр: он считал, что если друзья станут плохо подсказывать, останется только учить правила.

Поэтому сегодня я пришел в школу с большим желанием не разговаривать с Жеофруа.

Все были в сборе и ждали Жеофруа. Тот появился с большим пакетом подмышкой.

— Жеофруа, — сказал я, — мы объявляем тебе бойкот.

— Я думал, что мы не будем с ним разговаривать, — сказал Клотэр.

— Ну ведь ему же надо сказать, что мы с ним больше не разговариваем, — сказал я.

— И потом на перемене, — сказал Руфус, — мы не станем с тобой играть.

— Подумаешь! — ответил Жеофруа. — Ну и не надо, мне и с пакетом неплохо.

— А что там? — спросил Альсест.

— Альсест, — сказал я, — мы же с ним не разговариваем!

— Да, и первый, кто с ним заговорит, получит от меня по носу! — заявил Эд.

— Правильно, — сказал Клотэр.

На уроке мы и начали — и это было классно. Жеофруа попросил у Эда точилку, которая похожа на самолет, но Эд даже не посмотрел на Жеофруа — только взял точилку и начал кружить ее в воздухе. При этом он тихо урчал «рррррр», а потом приземлил ее на парту. Мы все засмеялись — так Жеофруа и надо. Правда, учительница наказала Эда — велела написать ему сто раз: «Я не должен играть с точилкой на арифметике, потому что это отвлекает меня от урока и смешит моих друзей, которых тоже накажут, если они не прекратят шуметь».

А потом зазвонил звонок на перемену, и мы спустились во двор. Там все стали бегать и кричать:

— Эй! Давайте играть! — и смотрели на Жеофруа, который остался один, злиться. Он спустился со своим пакетом, открыл его и вытащил пожарную машину — всю красную, с лестницей и колокольчиком. Мы бегали, кричали и смеялись, потому что мы все — добрые друзья и всегда веселимся. Как вдруг Альсест пошел смотреть машину Жеофруа.

— Что ты делаешь, Альсест? — спросил Руфус.

— Да ничего, — ответил тот. — Смотрю машину Жеофруа.

— Нельзя смотреть машину Жеофруа, — сказал Руфус. — Мы его знать не знаем!

— Я же с ним не разговариваю, идиот, — сказал Альсест. — Я смотрю его машину. Я же не спрашиваю у тебя разрешения посмотреть его машину, а?

— Если ты не отойдешь, — сказал Руфус, — мы и тебе объявим бойкот!

— Да кто ты такой? Нет, ты что себе воображаешь? — закричал Альсест.

— Эй, парни, — сказал Руфус. — Бойкот Альсесту!

Мне так не понравилось, потому что Альсест — мой друг, и не разговаривать с ним — неправильно. Альсест так и стоял, разглядывал машину Жеофруа и доедал первую из трех булочек с маслом, которые у него припасены для перемен.

Клотэр подошел к Альсесту и спросил:

— Лестница у машины двигается?

— Клотэру бойкот! — закричал Руфус.

— Ты что, с ума сошел? — спросил Клотэр.

— И вообще, — сказал Эд, — если мы с Клотэром хотим посмотреть машину Жеофруа, ты лучше помалкивай, Руфус.