Он не мог знать ни одну из мелодий, и не догадывался, фрагменты каких опер были исполнены. Но это не имело значения; он слушал Мин Вечин и чувствовал себя почти летящим на крыльях ее голоса. Когда она закончила, ему потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и понять, что он должен что-то сделать. Пауза затягивалась, уши придворных были насторожены в его сторону, лицо Мин Вечин слегка порозовело, и что-то промелькнуло в глубине ее глаз. Неужели страх?

— Аплодируйте, Ваше Высочество, — быстро пробормотал Телимеж, и с чувством облегчения и смущения Майя горячо захлопал в ладоши.

Придворные сразу же присоединились к аплодисментам, а Мин Вечин глубоко присела перед Императором, прежде чем сделать реверанс остальной публике.

Он должен был подняться, чтобы освободить придворных от условностей этикета, но когда они начали смеяться и болтать между собой, Майя остался стоять на месте, размышляя, что все рассказы об Императорах, под маской гуляющих среди своих подданных, несут в себе больший смысл, чем он мог вообразить в своей ветхой спальне в Эдономее. Он оглядел толпу, с энтузиазмом обсуждающую достоинства Мин Вечин, и пожалел, что не может запросто подойти и присоединиться к общей беседе. Он всем сердцем сожалел, что отец не счел нужным допустить его ко двору или хотя бы поселить в одном из провинциальных городов, где он мог бы научиться вести себя в обществе. Тогда ему не пришлось бы стоять сейчас посреди толпы беззаботных людей, парализованному сознанием собственного невежества и необразованности.

Я должен уйти, подумал он, и уже готов был дать знак нохэчареям, когда увидел, как сквозь толпу к нему решительно пробирается Наревис, а за ним, легко, как солнечный зайчик, скользит Мин Вечин.

Она вежливо остановилась вне пределов слышимости, а Наревис подошел ближе и остановился перед Майей.

— Ваше Высочество, — пробормотал он, — Мин Вечин выразила большое желание быть представленной вам. Вы позволите?

Майя недоверчиво перевел взгляд на Мин Вечин и обратно на Наревиса.

— Быть представленной… нам?

— Вы же Император, — с улыбкой заметил Наревис.

— Да. Да, конечно… то есть, мы будем рады познакомиться с Мин Вечин.

Ему казалось, его лицо сейчас вспыхнет огнем.

— Прекрасно! — Сказал Наревис, вежливо игнорируя смущение Императора.

Он повернулся и поманил Мин Вечин, которая сделала три шага вперед и снова присела в глубоком реверансе.

— Ваше Высочество, — произнесла она, и ее голос звучал все так же красиво и певуче.

Внезапно на Майю снизошло спокойствие. Вблизи она была еще ослепительнее, а ее тонкий и пряный запах казался незнакомым и волнующим. Его сердце билось ровно и сильно.

— Мы очень рады познакомиться с вами, Мин Вечин. — Он сделал над собой усилие, чтобы добавить. — У вас прекрасный голос.

— Спасибо, Ваше Высочество, — сказала она. Майя обругал себя бестолочью несусветной, как частенько называл его Сетерис. К своему ужасу он снова услышал свой голос: — Мы очень мало знаем об опере, но ваше пение доставило нам настоящее наслаждение.

— Ваше Высочество очень добры, — сказала она.

Ее вежливость была безукоризненна, но он чувствовал, как она отступает, разочарованная банальностью его ответа.

— Нет… — Спохватился он и осторожно добавил: — Мы имеем в виду, что не можем предложить вам похвалы знатока, только наше искреннее восхищение.

Эта попытка помогла вновь привлечь ее внимание. Зеленые глаза слегка потемнели, их взгляд под затрепетавшими ресницами стал более драматичным. Некое шестое чувство дало ему знать, что придворные пристально следят за их встречей, даже не прерывая болтовни.

Тогда Недао Вечин улыбнулась, и весь остальной мир пропал.

— Мы будем дорожить добрым мнением Вашего Высочества, тем более зная, насколько оно искреннее.

У нее был легкий незнакомый акцент, не имеющий ничего общего с пришепетыванием столичных жителей. Но в ее ясном и чистом голосе он переливался, как радужная хрустальная грань. Майя понял, что снова молчит, совершенно зачарованный, и поспешно спросил:

— Как давно вы поете в Опере Чжао?

Это был сокрушительно банальный вопрос, но Мин Вечин простила и его.

— Как только достигла совершеннолетия, — сказала она. — Мы мечтали петь с детства, но дирекция оперы не принимает в труппу несовершеннолетних учеников. Поэтому до того мы пели в детском хоре.

— Как из детского хора можно попасть в Оперу?

Она рассмеялась, и он понял, что снова выдал свое невежество. Но ее улыбка была полна тепла.

— Мы видим, что вы действительно далеки от мира музыки, Ваше Высочество. Многие большие Оперы используют детский хор. В одиннадцать лет мы получили роль древесной лягушки во «Сне Императрицы Кориверо». И, конечно, существую Мишен-оперы.

— Прошу прощения?

— Маленькие оперы. — Она казалась сбитой с толку, но он действительно не имел понятия, о чем она говорит. — Разве Ваше Высочество никогда не посещали Мишен-оперу, когда были мальчиком?

— Нет, — сказал он, изо всех сил стараясь удержаться от объяснения, насколько абсурдной показалась бы эта идея Сетерису. Он выбрал самый безопасный из ответов: — Мы всегда жили в очень уединенных местах.

На секунду в ее глазах промелькнул ужас, затем она овладела собой и вернулась к безупречным манерам.

— Тогда мы надеемся, что ваш первый опыт склонит вас к дальнейшему знакомству с музыкой.

— Да, — сказал Майя.

Затем рядом с ним снова возник Наревис, бормоча, что кто-то еще желает быть представленным Императору.

Мин Вечин низко присела и с ослепительной улыбкой растворилась в толпе. Майя, затаив дыхание, смотрел ей вслед.

Потребовалось значительное и сознательное усилие, чтобы сосредоточить внимание на человеке, которого подвел Наревис. И на следующем человеке. И следующем. Все стремились быть представленными Императору, но Майя мог только улыбаться, произносить нейтральные, бессмысленные фразы, вроде: «Спасибо», «Мы очень рады», и отчаянно пытаться запомнить их имена и лица. Он отказался от безнадежной расшифровки сложных связей между Домами до тех пор, пока гораздо позже Наревис не пробормотал:

— А это, Ваше Высочество, Осмин Лоран Дашенин.

Усталый и издерганный, Майя тем не менее узнал это имя и вспомнил, как Цевет назвал ее племянницей Чавара: блестящая, амбициозная соперница Сору Жасани. Женщина, которая хотела стать Императрицей. Он моргнул, заставляя себя сосредоточиться на женщине в зеленых шелках, которая в реверансе подметала подолом пол перед ним.

Когда она поднялась, он увидел, что она выше Сору, хотя так же тонка костью. Глаза у нее были зелеными, но темнее, чем у Мин Вечин, и она подчеркнула их цвет хризолитовыми украшениями в волосах и ушах. Осмин Дашенин улыбнулась и сказала:

— Мы надеемся, что Ваше Высочество получили удовольствие от концерта.

— Очень большое, — ответил Майя.

Последовала пауза, он знал, что должен что-то сказать, но понятия не имел, что именно. Совершенные брови Осмин Дашенин дрогнули над переносицей, затем снова появилась улыбка, и она спросила:

— Как новый человек здесь, Ваше Высочество, наверное, находит Унтеленейс очень запутанным?

— Да, — согласился Майя. — И очень утомительным.

Осмин Дашенин зазвенела смехом, как будто он сказал что-то остроумное, и пустилась в повествование о некоем своем знакомом (Майя не уловил связи), который на три часа опоздал к обеду, потому что решил сократить путь через незнакомую часть дворца и заблудился.

— В конце концов его спас кухонный мальчик, которого он встретил в кладовой.

Она закончила рассказ новой трелью, и милосердный Наревис спас Майю от следующего анекдота, предположив, что Император, возможно, захочет выпить стакан метеглина и познакомиться с кем-нибудь из его друзей. Майя уже не способен был удержать в памяти, перегруженной впечатлениями вечера, ни одного из имен. Они все казались одинаковыми: высокие, узколицые, со светло-голубыми, светло-зелеными, светло-серыми глазами, остроумные, но до странности пустые молодые люди, которые никогда не знали ни горя, ни одиночества. Они изрекали все те же вялые банальности, которые Майя слушал весь вечер, и он, как мог, отвечал им.