День был не самый приятный, но солнечные лучи временами пробивались из-за туч, и ветер жалил кожу не так жестоко, как в предыдущие дни. Майя предложил:

— Кузен, вы прогуляетесь вместе с нами?

— С удовольствием, кузен, — ответил Идра, принимая выбранные Майей уровень доверительности.

Они молча шли по широкой извилистой тропе в сторону от Алсетмерета, а затем Майя, решив отказаться от осторожной и дипломатической подготовки, заявил прямо:

— Вы наш наследник.

— Да, кузен, — согласился Идра.

Майя заметил его настороженный косой взгляд и поморщился. Но с этим ничего нельзя было поделать. Он не мог требовать от Идры полного и безоговорочного доверия.

— Должно быть, вам известно, что мы находимся не в самых лучших отношениях с вашей матерью.

— Да, кузен.

— Мы сожалеем об этом. Если бы это было в нашей власти, мы постарались бы уладить это недоразумение.

Задумчивая тишина в ответ. Затем Идра сказал:

— Мы вам верим, кузен.

— Да? Хорошо. Тогда, возможно, вы так же поверите нам, когда мы скажем, что не испытываем к вам никакой вражды.

— Да, кузен.

Они еще долго молчали, следуя прихотливым изгибам дорожки. Майя болезненно осознавал, что Идра, всего на четыре года моложе его самого, в некоторых отношениях был намного старше. Ему было чуждо смущение заики-Императора, который никогда не учился танцевать, выбирать драгоценности и говорить ни к чему не обязывающие пустяки за ужином из пяти блюд. Он сожалел, что не может открыться Идре и спросить его совета. Но если они и не были врагами, все же не успели стать союзниками, и Майя не мог попросить Идру сделать выбор между Императором и матерью.

Нет, вообще-то мог, но не хотел; не хотел, чтобы Идра разрывался между любовью к матери и преданностью ее врагу.

Тем не менее, он должен был сказать что-то, достучаться до сердца мальчика. Через два года принц Унтеленейса достигнет совершеннолетия, и если Майя не родит наследника… От этой мысли он вздрогнул, как лошадь под хлыстом возницы. Идра будет фактом его политической жизни до тех пор, пока у него не останется не только политической жизни, а никакой жизни вообще. Майя внезапно спросил:

— Вы сильно горюете по отцу, кузен?

— Да, — ответил Идра. — Очень.

И Майя, собиравшийся сказать что-то о справедливости и сочувствии, неожиданно услышал собственный голос:

— Мы не скорбим по нашему.

— Вы когда-нибудь встречались с ним? — Спросил Идра.

Майя вырос среди ужаса и презрения, среди слухов о дикарях-гоблинах, под гнетом жестоких слов Варенечибела о его «неестественном» ребенке. Но в голосе Идры не звучало ничего, кроме любопытства, и Майя, решившись искоса взглянуть в его лицо, встретил взгляд ясных глаз, полных настороженной симпатии.

— Всего один раз, — сказал Майя. — Когда нам было восемь. На похоронах нашей матери. Он… он не был заинтересован в нас.

«Проклятый щенок похож на свою мать».

— Наш отец как-то говорил с нами о дедушке, — заметил Идра, его голос все еще звучал спокойно и размеренно. — Когда нам исполнилось тринадцать, и мы ожидали представления ко двору.

Пять лет назад Майя ожидал, что это случится и с ним. Он кивнул, чтобы Идра продолжал.

— Он сказал, что больше всех прочих вещей Варенечибел ненавидел делать ошибки и ненавидел, когда эти ошибки видны окружающим. Вот почему Арбелан Драхаран отослали в Сеторею, вместо того, чтобы просто вернуть родственникам, и вот почему вас… мы помнил, как он выразился: «Убрали с глаз подальше в Эдономею». Если бы наш отец остался жив, он не оставил бы вас там.

— Мы рады узнать об этом, — сказал Майя.

Он почувствовал, как боль в его душе смешивается с благодарностью.

— Наш дед был очень добр к нам. Но мы не настолько наивны, чтобы не видеть, что к другим он относился иначе. Он не заботился о наших сестрах, как о нас. Он не думал о них совсем.

— И вы сочли это недостойным его?

— Они были для него такими же внуками, как мы. Но он сказал нашему отцу: хорошо, что они не родились сыновьями. Слишком много сыновей… — Он замолчал, широко распахнув глаза.

— Нарушают преемственность власти, — закончил Майя. — Нам тоже так говорили.

— Варенечибел?

— Нет, наш опекун Сетерис.

— Он не имел права говорить вам такие вещи, — заявил Идра с тем же пылом, с каким отстаивал права своих сестер на равноценную любовь дедушки.

— Кузен Сетерис, по крайней мере, был честен с нами, — ответил Майя и перевел разговор на детство Идры при дворе.

Племянник оживился, отвечал очаровательно и остроумно, а Майя слушал, улыбался и думал: он станет лучшим Императором, чем ты, мямля.

По крайней мере, он смог наладить отношения с наследником. И еще обрел поддержку в своей семье, приютив под своей крышей Арбелан Жасани. Второй опорой стал Наревис, дружелюбный, совершенно не заинтересованный в политике, готовый весело разъяснить все, что вводило Майю в заблуждение, порхающий с одного светского мероприятия на другое. Майя отказывался от приглашений чаще, чем принимал их, но отказаться от всех было невозможно. Даже если бы он захотел, было бы глупо отвергать дружбу придворного, которую ему предлагали бескорыстно, без всяких обязательств. Впрочем, Майя и не хотел. Наревис взял за правило отдельно упоминать, если на ужине или вечеринке ожидалось присутствие Мин Вечин, и Майя глупо краснел, догадываясь, как посмеиваются за его спиной над этой слабостью. Он говорил себе, что это глупо; он твердил, что это непростительно. Он знал, что выглядит посмешищем для всех, темнокожим дикарем, заикающимся перед оперной дивой. Но Мин Вечин продолжала улыбаться ему, подходила по первому знаку и, похоже, совершенно не смущалась его неспособностью поддержать разговор.

Он говорил себе, что восхищается только ее искусством и знал, что лжет.

Он не спрашивал, что думают обо всем происходящем его нохэчареи, и они молчали. Но он знал, что Бешелар и Дажис не одобряют его, а Телимеж жалеет.

Вот во что превратится твоя жизнь, Эдрехазивар, говорил он себе, стараясь не думать о своей невесте.

Они встретились снова через неделю, когда условия брачного контракта между Эдрехазиваром VII Драхаром и Дач'осмин Четиро Чередин были окончательно и полностью согласованы. Беренар сообщил Майе, что вся работа была проделана необычайно быстро.

— Должно быть, маркиз Чередел опасается, что вы измените свое намерение.

— Почему мы должны изменить его? — Удивился Майя, а затем вспомнил почти забытую головоломку. — Почему он так боится нас?

Беренар фыркнул.

— Отец нынешнего маркиза, брат Императрицы Арбелан, очень пострадал, когда ее отослали от двора. Будучи братом Императрицы, он принял на себя слишком много обязательств, как финансовых, так и политических, и когда Варенечибел лишил Дом Чередада своей милости, они почти обанкротились. А так как старый маркиз никогда не признавал за собой никаких ошибок и промахов, он вырастил сына в убеждении, что Императоры ненадежны в дружбе и преследуют своими капризами несчастный Дом Чередада. Кроме того, мы подозреваем, что его весьма насторожило расположение, выказанное вами Арбелан Драхаран.

— Но ведь она его тетя! — Запротестовал Майя.

Беренар покачал головой.

— Дом Чередада не поддерживает ее.

Он дал Майе немного времени усвоить смысл сказанного.

— Может быть, маркиз просто боится нас, — сказал тот мрачно.

— Нынешний маркиз, как и его покойный отец, не отличается мудростью, — сухо заметил Беренар, и Майя понял, что это совет быть терпимым к глупости, рядом с которой ему придется прожить еще очень долго.

Оставалось только надеяться, что свои умственные способности Дач'осмин Чередин унаследовала от матери.

Конечно, он не заметил в ее поведении ничего глупого, когда они в присутствии своих свидетелей снова встретились в Унтелеане для подписания брачного контракта.

Конечно, само бракосочетание должно было состояться не раньше весны, и по политическим соображениям и потому, что свадьбу нельзя организовать за каких-то пару недель. Цевет сказал, что с коронацией хлопот было гораздо меньше: организаторам не требовалось вступать в переговоры с другими сторонами, не требовалось изобретать ритуалы, не освященные традициями пяти тысяч лет монархии. С другой стороны, сама свадьба не представляла особой проблемы, но переговоры… Цевет закатил глаза, и Майя догадался: договориться с Домом Чередада оказалось очень непросто.