Начальник штаба армии генерал Крылов считал, что «таким тяжелым положение армии не было никогда», она была очень близка к полному уничтожению.

15 октября немцам удалось овладеть тракторным заводом и прорваться к Волге, разрубив 62-ю армию пополам. Советские соединения, действовавшие севернее завода, оказались отрезанными от основных сил. Они объединились в группу, насчитывавшую около 7000 бойцов, под командованием полковника С.Ф. Горохова. Заняв круговую оборону в районе Рынок, Спартановка, группа, снабжаемая боеприпасами по воздуху, отбивала атаки противника до конца битвы. [558]

О себе Чуйков неоднократно и скромно повторяет, что у него никогда, даже в самой тяжелой ситуации, не возникало мысли о переправе на левый берег Волги:

«Я лично не думал об отходе на противоположный берег, считал невозможным даже отход на один из островов… Однажды К.А. Гуров сказал мне, что у него в запасе несколько лодок для Военного совета армии. Я ему ответил, что это меня не касается, на левый берег я не попаду, если буду в полном сознании».

Этой версии придерживается и Крылов:

«…вопрос о перенесении командного пункта той ночью и, не возникал… Вопрос о перенесении командного пункта по-прежнему не поднимался… Ясным оставалось одно: отходить нельзя и некуда».

Но лавры сталинградских героев многим не давали покоя. А полководцы наши ревнивы к славе, аки женщины. Поэтому маршал Москаленко с сочувствием (вот, мол, как Чуйкову было трудно), ссылаясь на архивы Министерства обороны СССР, привел в мемуарах «переписку» командарма-62 со штабом фронта:

«Военному совету фронта.

14.10.42 г. 21.40. Армия разрезана на две части. Штаб армии находится 800 м от противника. Управление идет только по радио через радиоузел на левом берегу реки. Телефон все время рвется.

Прошу разрешить перейти на запасной КП на левом берегу сегодня, ночью, иначе управлятъ невозможно (курсив наш. — Авт.). Чуйков, Гуров, Лебедев, Крылов». Резолюция начальника штаба фронта:

«Опер. отд.

Ком. фронта приказал КП 62А оставаться на западном (правом) берегу р. Волги.

Захаров». [559]

«Т. т. Еременко, Хрущеву.

Противник, введя новые силы пехоты и танков, наступает на северную группу Горохова. Одновременно развивает удар на юг, подошел Минусинск.

37 и 95 сд, всего 200 человек, не могут задержать противника, двигающегося на юг и выходящего на КП штама и тылы 308 сд.

Положение осложнилось. Оставаться дальше на КП невозможно.Разрешите переход КП на левый берег, другого места нет (курсив наш. — Авт.).

Чуйков, Гуров, Крылов».

Резолюция командующего фронтом:

«Т. Чуйкову.

Оставаться КП в Сталинграде. Принять меры переправы в ночь с 15 на 16 138-й сд на правый берег р. Волги.

Еременко».

Так что были, были моменты, когда и у золотозубого командарма в белых перчатках возникало порой желание «вырваться из пекла». Интересно, что запись Крылова «отходить нельзя и некуда» относится к 16 октября и совпадает с резолюцией командующего фронтом.

В этот день командный пункт 62-й армии посетил генерал Еременко. В связи с этим маршал Василевский рассказал Симонову следующую историю:

«По словам моего собеседника, Еременко, в частности, в тяжелые для Сталинграда дни, когда у Чуйкова все висело на волоске и когда Сталин потребовал через Василевского, чтобы Еременко выехал туда, на правый берег Волги, к Чуйкову и помог ему, — именно такое выражение употребил Василевский и, очевидно, это было выражение Сталина, — Еременко два дня откручивался от этого и поехал только на третий день… Он умел выкручиваться и вместе с тем имел большие способности к подхалимажу. Вылезать наружу из блиндажа или подземелья он не любил». [560]

Косвенным подтверждением служит рассказ Крылова об этом историческом посещении командующего фронтом:

«Андрея Ивановича Еременко я не видел с тех пор, как два месяца назад представлялся ему, прилетев в Сталинград с Кавказа. Командующий фронтом и теперь держался без особой официальности, но был хмурым. Оно и понятно: прибыл в армию, которая за последние дни — в тяжелейших, неравных боях, но все-таки потеряла важные для фронта позиции… Однако о тракторном Еременко не спросил.

— Пришел поглядеть, как вы тут живы,-сказал он, входя в штольню. И добавил с прямотой и откровенностью, немного меня удивившими: — Товарищ Сталин приказал самому у вас побывать и доложить, что здесь творится».

Надо сказать, что в течение короткого срока, командуя Брянским фронтом и 4-й ударной армией, генерал Еременко получил два тяжелых болезненных ранения, руководство обороной Сталинграда он принял будучи еще на костылях — поневоле оценишь удобства блиндажа. При всем том Сталин высоко оценивал действия Еременко на подступах к Сталинграду, называя его «генералом обороны».

После захвата Сталинградского тракторного завода немцы поставили цель разгромить основные силы 62-й армии. 16 октября они повернули свой ударный кулак на юг и повели наступление вдоль берега Волги. К этому времени соединения Чуйкова очень ослабли. В некоторых дивизиях, например в 37-й гвардейской, 95-й и других, оставалось всего по несколько десятков бойцов, от оборонявшего завод «Баррикады» рабочего отряда — 5 человек, 112-я стрелковая дивизия насчитывала 598 человек. Собственные резервы армия израсходовала, ее необходимо было усилить. 17 октября в состав армии прибыла 138-я дивизия полковника И.И. Людникова. [561] Ее переправили на правый берег корабли Волжской флотилии. Части дивизии с ходу вступили в бой. С 18 октября таран Паулюса стал заметно терять свою силу.

Эти бои описал и историограф 14-й танковой дивизии Р. Грамс:

«Это была жуткая, изнуряющая борьба на земле и под землей, в развалинах и подвалах, в канавах большого города, в его индустриальных кварталах… Танки карабкались через горы мусора и обломки, скрежеща, пробираясь через чудовищно разрушенные заводские цеха, стреляя с ближних дистанций вдоль заваленных улиц и тесных заводских дворов. Иной бронированный колосс вдруг сотрясался и разваливался на части под грохот детонирующей вражеской мины. Но это все можно было вынести.

Дальше же был глубокий, как бездонное ущелье, круто обрывающийся к реке волжский берег, здесь разгорались самые ожесточенные схватки… А на противоположном низменном лесистом берегу реки нельзя было увидеть врага, но он был там, он вел оттуда артиллерийский огонь, и каждую ночь сотни его лодок перевозили подкрепления через широкий поток в руины Сталинграда, и все начиналось сначала: ураганный огонь, пикирующие бомбардировщики, дым и чад, часами заслоняющие солнце. Но положение почти не изменялось, а боеспособность наших войсктаяла, как масло на солнце».

Ожесточенное сопротивление 62-й армии истощало противника физически и морально, сковывая маневр его резервов и облегчая тем самым условия для действий советских войск северо-западнее и южнее Сталинграда.

Чтобы облегчить положение 62-й армии, 19 октября из района севернее города перешли в наступление войска Донского фронта. Правда, сначала генералу Рокоссовскому ставились гораздо более решительные задачи: прорвать оборону, противника, соединиться с войсками Сталинградского фронта, «истребить вражескую группировку, прорвавшуюся к реке Волге». [562] Главный удар наносила 66-я армия генерала Жадова. Для обеспечения выполнения боевой задачи армии, кроме входивших в ее состав 5 стрелковых дивизий, были приданы 4 дивизии из 24-й армии и 4 полностью укомплектованные стрелковые дивизии из резерва Ставки, а также 23 артполка РГК, 12 полков реактивной артиллерии, несколько танковых бригад. На каждый километр линии фронта у Жадова приходилось 74 орудия, не считая минометов и реактивных установок. Авиация фронта работала на участке армии, выполняя задачи по штурмовке противника и прикрытия своих частей с воздуха.