4 ноября все эти силы были объединены в Севастопольский оборонительный район (СОР). Общее руководство обороной возлагалось на командующего флотом вице-адмирала Ф.С. Октябрьского, его заместителем по сухопутной части назначался генерал Петров. Для удобства управления войсками СОР был разделен на 4 сектора, возглавляемых комендантами.
В ночь на 7 ноября в Севастополь из Ялты морем прибыли отдельные части 172-й стрелковой дивизии и 7-й бригады морской пехоты, а сутки спустя стали подходить части Приморской армии — всего почти 30 тыс. бойцов и командиров, 360 орудий и минометов, 10 танков Т-26. Непрерывными контратаками при эффективной поддержке морской артиллерии защитники города заставили противника остановиться и приступить к перегруппировке сил.
В период так называемого «первого штурма», а точнее 7 ноября, «в день 24-й годовщины Октябрьской революции» совершила,свой фантастический подвиг группа краснофлотцев под командованием политрука Н.Д. Фильченковаиз 18-го отдельного батальона морской пехоты (береговой обороны).
В изложении комиссара Л.Н. Ефименко дело было так:
«Не зная, что и где предпримет противник, мы в порядке усиления боевого охранения сформировали несколько групп-пятерок, которые назвали разведывательными. Одну такую группу возглавил политрук Николай Фильченков. Она выдвинулась на высоту у дороги, что идет к шоссе севернее Дуванкоя… [145] Потом Фильченков дал знать на КП, что показались танки и что он со своими краснофлотцами постарается их задержать.
Шло семь танков, группа Фильченкова залегла на их пути с гранатами и бутылками. Три танка разведчики подбили. Остальные повернули назад — немцы, с перепугу должно быть, не поняли, что наших всего пятеро… А потом там появилось пятнадцать танков. Мы уже приготовились встретить их на переднем крае. Но Фильченков решил не допустить их до батальонного рубежа. И не допустил. Пятеро моряков уничтожили еще несколько танков. Гранат у них было порядочно, но на такой бой, понятно, не хватило. Гранаты кончаются, атанки лезут… Чтобы хоть как-то их задержать, наши ребята стали с последними гранатами кидаться под гусеницы. Первым Фильченков, за ним двое краснофлотцев, кажется, уже раненые… Погибла вся пятерка. Последний, Василий Цибулько, умер уже на руках у нашего военфельдшера Петренко. От него и известно главное… Трех других краснофлотцев звали Иван Красносельский, Юрий Паршин и Даниил Одинцов».
В этом рассказе много несуразностей. Например, с чего это вдруг разведывательная группа, посланная собирать информацию о противнике, решила вступить в бой с двадцатью двумя танками и «не допустить» до батальонного рубежа. В официальной, более поздней версии, группа Фильченкова уже именуется истребительной, вооружена станковым пулеметом, которого у разведчиков, само собой, быть не могло, и в неравном бою уничтожает 10 танков и до 200 вражеских солдат. Тоже трудно себе представить на практике, как 4 матроса во главе с начальником клуба, которые не потрудились отрыть даже примитивнейший окопчик, а просто «залегли» на пути бронетанковой колонны, уложили такое количество супостатов. Позднее и это исправили: не залегли, а «закрепились в полуразрушенном блиндаже перед высотой у дороги».
Но вот под гусеницы-то зачем ложиться? Не проще положить туда гранату?
Сей ребус разгадывается просто, если вспомнить, что танков у немцев не было, так что и кидаться под гусеницы никому не пришлось. Мифические вражеские танки понадобились советским командирам для того, чтобы оправдать свое поражение в Крыму. В нашей реальности группа Фильченкова пропала без вести, никто не видел ее героического боя или хотя бы тел погибших «героев», в том числе и «умирающего Цибулько». Однако рожденный фантазией политруков и талантом писателя Андрея Платонова миф вошел в канон.
Первое описание этого боя, возникшее в недрах Политического управления Черноморского флота, показывает, что его авторы никогда сами не видели ни реального боя, ни настоящих танков. Интересно, что чувствовали фронтовики, когда агитаторы зачитывали им такие перлы:
«Утром показались немцы. По шоссе и полям шли танки, прикрывая своей броней немецкую пехоту. В воздухе зарычали „юнкерсы“ и „мессершмитты“… Любой ценой надо остановить танки, отсечь от них пехоту. „Кто пойдет на это дерзкое и отважной дело?“ — спросил комиссар батальона. Вызвались все, но эта честь выпала политруку Фильченкову, краснофлотцам Цибулько, Паршину, Красносельскому, Одинцову (а весь батальон чем занимался? — Авт.)…
…Тогда с четырьмя бутылками в руках (?) выбежал вперед Красносельский. Метким ударом он зажег один танк, потом другой…
…Танк надвигается все ближе, герой бросается под гусиницы. Раздается тяжелый взрыв, и танк грузно сваливается набок (колеса спустили? — Авт.)…»
В дальнейшем ни одно повествование о событиях ноября 1941 года в советской историографии и мемуаристике не обходилось без упоминания подвига «моряков-черноморцев», так же как оборона Москвы — без «28 панфиловцев», а оборона Сталинграда — без «33 бронебойщиков». [147] Параллель между этими мифами очевидна, панфиловцы тоже гибли под гусеницами танков, при этом «царапая пальцами стальные плиты». Звание Героя Советского Союза Фильченкову, Одинцову, Красносельскому, Цибулько и Паршину было присвоено почти год спустя — 23 октября 1942 года.
10 ноября немцы завершили окружение Севастополя.
В восточной части Крыма остатки 51-й армии беспорядочно отступали к Керчи. Извиняюсь, организованно отходили, сдерживая наседающего врага:
«Сохранить боеспособность малочисленных подразделений (106, 157, 276 и 320-й дивизий), люди в которых были на грани истощения физических и моральных сил, командирам помогали комиссары, офицеры политотдела, политработники частей. Находясь безотлучно в ротах и батареях, они личным примером мужества и отваги, правдивым большевистским словом вселяли в воинов уверенность в конечной победе над врагом» (Гвардейская Черниговская. М., 1976. С.43).
Но даже с помощью «правдивого большевистского слова» остановить 42-й корпус противника на ак-монайских позициях не удалось, они были оставлены 6 ноября. Вышеозначенный источник сообщает, что врагов было очень много — «сильные подвижные части» и не менее 50 танков. Скоро у Манштейна наберется танковая армия! Тем временем адмирал Левченко доносил на имя Сталина, что положение исключительно тяжелое: советские части совершенно деморализованы, небоеспособны и не в состоянии удержать Керченский полуостров. Большие опасения вызывала возможность потери всей материальной части артиллерии и техники. Командующий объединенными крымскими войсками просил у Верховного разрешения приступить к эвакуации войск на Таманский полуостров. [148]
12 ноября в Керчь прибыл маршал Г.И. Кулик с личным поручением вождя: оказать помощь командованию 51-й армии, не допустить форсирования противником Керченского пролива и выхода его на Северный Кавказ со стороны Крыма. Изучение обстановки повергло маршала в шок. На Таманском полуострове не имелось ни одной воинской части, кроме пограничников, обнаружилось полнейшее отсутствие оборонительных сооружений, за исключением одиночных стрелковых ячеек, вырытых бойцами горного полка, который был уже переброшен в Керчь и втянут в бой. Противник в любую минуту мог совершенно безнаказанно высадить десант.
На другом берегу пролива немецкие части подошли вплотную к Керчи, их артиллерия, заняв господствующие высоты, обстреливала город и причалы. Командующего крымскими войсками и штаб 51-й армии Кулик обнаружил в пещере, недалеко от пристани. Выслушав доклады, маршал понял, что ни Левченко, ни его начальник штаба обстановкой не владеют. Адмирал, по мнению Кулика, «…представлял из себя раскисшего политрука, много говорящего, но никто его не слушал». Поездка на передовую оставила удручающее впечатление. Командиры дивизий докладывали маршалу, что держатся главным образом благодаря артиллерии, что пехоты мало и та собрана в основном из тыловиков, части перемешаны, плохо управляемы и отходят при малейшем нажиме противника. Полсотни немецких автоматчиков заняли старую крепость, разогнав «оборонявший» ее сводный батальон морской пехоты. Фронт фактически сдерживался двумя полками вновь прибывшей 302-й стрелковой дивизии.
