Командовавший 4А генерал-фельдмаршал фон Клюге, как более осторожный (не зря его прозвище было Умный Ганс), убедившись. Во-первых, что мосты с налёту захватить не удалось, да и вряд ли удастся и со второй попытки. Во-вторых, что попытка захватить плацдармы с ходу, с треском провалилась, даже толком не начавшись. В-третих, ответный, сокрушительный удар советской артиллерии, фактически полностью уничтожил передовые штурмовые подразделения. Решил больше не рисковать, а начать воевать по всем правилам. Убрав обломки техники и остатки дойче зольдатен, отправив в тыл деморализованные ошмётки штурмовых подразделений. Подтянув свежие части и сапёров с дополнительными средствами переправы. Принялся готовиться форсировать Буг сразу в трёх местах, впрочем не оставив попытки захватить мосты целыми. Когда попытка захвата мостов провалилась в очередной раз, заодно с самими подорванными мостами. Фон Клюге, пробурчал утешающе-ободряюще офицерам своего штаба. Мол, — "было бы поистине странным, позволь Русские захватить нам мосты через Буг целыми, я и не надеялся особо на это". Прикрываясь дымовыми завесами, со всеми предосторожностями к началу одиннадцатого утра, войска "Умного Ганса" закончили подготовку к форсированию реки во второй раз. Происходи подобное в моей бывшей реальности, у фон Клюге наверняка бы всё получилось. И создать плацдармы, и навести множество переправ, и перебросить по ним войска на наш берег, и начать наступление, пусть и ближе к вечеру. Но здесь, это тебе не там, пусть хоть ты трижды "Умный Ганс"! Да и командовал Белостокской ОАГр генерал-майор Лисовский Николай Васильевич, талантом военноначальника фон Клюге не уступающий, а скорей сильно превосходящий. В отличие от моей реальности, генерал-майор Лисовский, здесь был полностью оправдан и освобождён из под ареста ещё в декабре 40 года.
Когда всё было готово к форсированию Буга, фон Клюге отдал приказ начинать. Под прикрытием дымовых завес, мешающим пограничникам, красноармейцам и артиллеристам прицельно бить по переправляющимся штурмовым подразделениям немцев, началось форсирование реки. Как вдруг, "из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные острогрудые челны". Конечно же не челны, а бронекатера и пулемётные глиссеры с полуглиссерами Пинской флотилии. И не расписные, а все в каких-то ветках и листве. И не из-за острова, а из стариц и проток, где до этого тихо ныкались. Но именно на стрежень, на простор речной волны выходили, разгоняясь, ведя огонь из всех стволов по нацистской нечестии. Дымовая завеса мешала не только нашим, мешала она и немецким артиллеристам, вести прицельный огонь по отважным советским корабликам. А тут ещё и наши глиссера, идя на полной скорости в 24 узла, прикрыли происходящее на реке дополнительными дымовыми завесами, от злобных взоров немецких артиллеристов. Это со ста, или ста пятидесяти метров, хрен чего сквозь дымовую завесу разладишь, а с тридцати или пятидесяти очень даже. И понеслось из всех стволов мочилово, ошалевших от такого поворота дойче зольдатен, унд дир официрен. Страшная вещь скорострельная трёхдюймовка, у которой шрапнельный снаряд выставлен "на картечь", разрываясь на сотню свинцовых шариков почти сразу после вылета из ствола. "Косой смерти", ещё в ту первую мировую войну, прозвала германская пехота русскую 3-дюймовку. А теперь их дети и внуки, оболваненные нацистской пропагандой, в поиске земли и рабов заявившись к нам, на собственной шкуре убедились, что да, истинно "Коса смерти"! ДЗАНГХ! ДЗАНГХ! ДЗАНГХ! Частят со скорострельность пятнадцать выстрелов в минуту трёх дюймовки бронекатеров. Штурмботы в решето, резиновые лотки в лохмотья, как и тушки новых покорителей Советской России их наполняющие. А на каждом бронекатере ещё и по три спарки ДШКа или счетверённые зенитные "Максимы", стальным ливнем проходятся по десанту. На глиссерах и полуглиссерах с вооружением конечно победней, всего по две зенитные спарки ДШКа, или 20 мм ШВАКи с ленточным питанием или же пара счетверённых "Максимов". Но тоже очень даже! До самой глубины души впечатлили новых крестоносцев, щедрость и широта гостеприимства Советских Краснофлотцев. Что они там напоследок орали, за грохотом пушек и рёвом пулемётов не было слышно. Хотя по искажённым ужасом рожам, догадаться было не сложно, что экспрессивно выражают матерное несогласие с таким развитием ситуации. Наши катера, пройдя десант насквозь, развернулись и заново прошлись по тем, кто ещё не утоп. Развернулись в третий раз и прошлись по тем, кто всё-таки успел добраться до советского берега. Два плацдарма так и добили, где первая линия обороны РККА проходила в 300–400 метрах от берега. На третьем немцы всё-таки зацепились за берег. Форсировало их в этом месте реку больше, и до берега добралось тоже. Пойменная луговина простиралась по берегу на пару километров вширь и вглубь метров на семьсот восемьсот, где на опушке леса начинались наши основные оборонительные позиции. Сбив с берега боевое охранение, штурмовые подразделения немцев рассредоточились по луговине, судорожно окапываясь. А у катеров заканчивался БК, поэтому вскоре они отошли от плацдарма и растворились в зарослях ивняка, старицах и затонах.
Установив связь с образовавшимся плацдармом, и узнав, что полторы сотни десантников всё же выжили и окопались. Промокнув платком в дрожащей руке вспотевший лоб, генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге прошептал: "Гот мит унс" (я думаю, он сильно ошибся). И приказал перебрасывать на оставшихся лодках и штурмботах подкрепления на плацдарм, а сапёрам начинать наводить переправы на тот берег. Солнце в своём движении по небосводу как раз приблизилось к полуденной отметке.
К половине третьего, перебросив на плацдарм два полка с артиллерией, фон Клюге наконец-то вздохнул с облегчением. Теперь сбить его с плацдарма у русских не получиться. Под плотной дымовой завесой сапёры заканчивали наводить сразу три понтонных моста. Ещё пятнадцать двадцать минут и на тот берег хлынет поток немецких войск, которые уже начали стягиваться к переправе.
"Плохо, что ни расширить плацдарм, ни углубить, пока не получилось. Эти русские на удивление хорошо закопались в землю и заминировали подходы к позициям", с досадой думает фон Клюге. "Дерутся на удивление грамотно и упорно. Особенно досаждают моим гренадёрам два трёхамбразурных бетонных дота, сейчас уже отчётливо видимых на выкошенной артиллерией лесной опушке. А поначалу, пока не проредили деревья и не сбили земляную отсыпку, думали, что тоже деревоземляные. Напрасно изведя на них уйму боеприпасов. Даже две батареи мортирного дивизиона с 210 мм мортирами, оставшиеся более-менее целыми, после утреннего линчевания русской артиллерией нашей, ничего с ними не могут поделать. И расположены они очень продуманно, на небольших возвышениях, почти в километре друг от друга, так что своим огнём контролируют весь плацдарм, сильно осложняя жизнь солдатам и сапёрам. Стоящие в них тяжёлые русские пулемёты это вообще что-то страшное. Вон застыли в трёхстах метрах от них несколько орудий, с разнесёнными щитами и накатниками. Что пробовали подкатить поближе на прямую наводку артиллеристы. Ну ничего, вот перебросим на плацдарм дивизион "штугов" и покончим с этими дотами", успокаивает себя фон Клюге. "А появятся снова русские бронекатера, так мы уже готовы. Вынесенные на фланги противотанковые батареи скорострельных 37 мм пушек, пустят их на дно быстрей, чем они успеют хоть пару раз выстрелить", успокаивал себя опять фон Клюге. Немцы долго возились с наведением переправы, заслуга в этом нашей артиллерии и авиации. Пусть место их наведения и скрыто дымом, но регулярные артналёты сильно мешают немецким сапёрам, заставляя восстанавливать зачастую уже почти налаженную переправу. И два налёта наших штурмовиков и бомбардировщиков не прошли для переправы даром, теперь над ней барражируют "мессера". Два звена на двух с половиной тысячах метров, ещё два на четырёх пяти.
