– Только будь поосторожней с этими наручниками, – сказал я, приковывая его к батарее.

– Да? А что такое? – настороженно спросил он.

– Они не совсем обычные. Ты же видишь, у них немного другая форма.

– Вижу. Ну и что?

– Да ничего. Если ты будешь сильно дергаться, они взорвутся и разнесут мне всю кухню.

– Как это взорвутся?

– У них вот здесь, под этой штуковиной, скрыт детонатор.

– Да иди ты. – На этот раз он явно не поверил мне с первого раза.

– Сам попробуй. Дерни посильней, и увидишь. Мне лично терять нечего. Если тебе тоже без разницы, то давай.

Он внимательно посмотрел на наручники, а потом перевел недоверчивый взгляд на меня.

– Ерунда какая-то. Где ты их взял? Я про такие даже не слышал.

– Один эфэсбешник подарил. Я ему с сыном помог. Помнишь пацана, которого я притащил к Петровичу на проводы, когда мы с тобой познакомились? Вот это и был его сын. А наручники эти до прошлого года были засекречены. Поэтому ты про них ничего и не слышал. Но теперь в спецслужбы поступает на вооружение другая модель, так что эти уже не актуальны. Но ты с ними все равно поосторожней.

– Какая еще другая модель?

Надо было что-то очень быстро придумать.

– Те будут еще круче. Они впрыскивают яд. Цианистый калий. Ураганный отек легких, и задыхаешься через пятнадцать секунд. Как будто тебе в дыхательное горло влили пять литров воды.

Так нагло я, наверное, еще не врал никогда.

– Короче, я тебя предупредил. Старайся поменьше вертеться. А к телефону даже и не тянись. Его уже давно отключили.

Он облизнул губы и неожиданно улыбнулся.

– Ты чего? – спросил я.

– А я ведь кое-что видел.

– Что ты видел?

У меня похолодело на сердце. Неужели он запомнил дорогу? Сколько бы я ни блефовал на этот счет, убивать его я точно не собирался.

– Ну, помнишь, ты спрашивал про свет в коридоре? Белая дверь в конце, все эти дела.

Я с облегчением перевел дух.

– Это когда ты ласты начал загибать?

– Ну. Теперь я точно вспомнил. Ясно так видел, как тебя.

– И что это было? Ангелы?

Он помолчал и еще раз улыбнулся:

– А не скажу.

– Почему?

– Да пошел ты в задницу. «Задница» ведь не матерщинное слово?

– Нет, это просто часть тела.

– Вот и пошел ты в эту часть тела. Ни фига я тебе не скажу.

Когда я приехал к Марине на дачу и спросил, можно ли остаться у нее ночевать, маленький Мишка бросил в меня мячом. Я поймал мяч и кинул его обратно. Так мы дурачились минут пять, а Марина смотрела на нас и качала головой.

– Ну, так как? – спросил я, когда Мишка убежал за своим мячиком к дальним деревьям.

Честно говоря, я специально закинул его туда.

– Ты же знаешь, – пожала она плечами. – Зачем спрашивать?

– Да? – сказал я.

За весь вечер она больше не обмолвилась на эту тему ни словом. Пока Мишка не уснул, мы молча целовались в темноте на веранде, а потом она увела меня к себе в комнату.

Вообще-то я не ожидал, что все это так получится. Не то, что я украду дебильного Сашу Мерседеса, а то, что вдруг окажусь у Марины на даче. То есть, конечно, я хотел оказаться у нее на даче, но никто ведь не мог предположить, что это произойдет именно так. Я имею в виду, из-за того, что в моей квартире теперь сидел этот узник. И главное, что все вышло как-то само собой. Саша сидел у меня в квартире, а я жил у Марины на даче.

Время от времени я наезжал в Москву, чтобы проведать его и повидаться с Сергеем. У Павла Петровича из-за финансового кризиса начались какие-то проблемы, и ему сделалось абсолютно не до меня. Сергей тоже ничего не хотел знать, кроме своего компьютера, поэтому я опять мог спокойно заниматься всем, чем угодно. И надо сказать, было чем.

Сашины боссы не хотели давать за него денег. Облом состоял в том, что я переоценил его персону. Он оказался простым исполнителем, который, в принципе, никому не был нужен. Раскошеливаться из-за него никто не хотел. Они не то что пятьдесят штук, а даже тысячи за него бы не дали. Глубоко в душе я их понимал. Я уже сам был готов плюнуть на это дело, но все еще не знал, как поступить со своим «пленником». Марине я сказал, что у меня в квартире живет родственник из Сибири, который приехал в Москву на заработки, но вместо этого начал сильно пить. Я не хотел, чтобы у нее возникло желание с ним познакомиться.

Впрочем, насчет этого я беспокоился напрасно. Если у нее и возникали какие-то желания, то все они были связаны с ее собственной жизнью. Ее совершенно перестало волновать все, что происходило за последней линией сосен, которые росли перед железнодорожной станцией. Остальной мир с поездами, скандалами, политическими убийствами для нее больше не существовал. Это было видно по ее спокойному взгляду, по ее движениям, по тому, как она отвечала на мои вопросы или вопросы маленького Мишки, по тому, как вечером она стелила постель, а утром убирала ее в ящики большого старинного шкафа. Я лично чувствовал себя точно так же. Иногда даже забывал, что у меня в квартире живет заложник.

Первый раз, кстати, когда мне в голову пришло это слово, я даже удивился. Оно совсем не подходило бедному Саше. Я привозил ему лекарства, кормил его Марининым супом, а он рассказывал мне про армию. Забавно, но он и в самом деле почти перестал материться. Много смотрел телевизор и потом рассказывал мне про какие-то драки в Госдуме. Я уже не приковывал его наручниками к батарее. Просто закрывал на три оборота крабовый замок и уезжал. С двенадцатого этажа он бы ни за что не рискнул спуститься. Впрочем, иногда у меня создавалось впечатление, что он не очень-то и хотел. Не знаю почему, но у меня такое ощущение было. Может, он в этой своей армии привык сидеть на одном месте.

На даче мы, в общем, ничем особенным не занимались. Так, ходили на станцию, репетировали. Я возился с маленьким Мишкой. По вечерам Марина рассказывала ему сказки перед сном, и я удивлялся, откуда она знает так много.

– Я их не знаю, – однажды сказала она. – Я придумываю.

– Прямо так? – удивился я. – С ходу?

– Да. Они ведь все одинаковые. Добрый принц сначала попадает в беду, но потом обязательно находит свою принцессу.

– Вчера ты рассказывала про разбойника. А поза– вчера про Белого Волка.

– Ну и что? Все равно это тот же принц. Главное, что он находит свою принцессу.

– Можно, наверное, книжку детскую написать.

– Я об этом подумаю, – говорила она и касалась пальцами моего лица.

Вообще, иногда мне было как-то странно оттого, что у меня вроде как появилась семья. Причем не просто семья, а целая семья сразу, с настоящим ребенком. Правда, Марине он был не сыном, а братом, но разницы, в принципе, никакой. Поэтому я начал вдруг чувствовать себя как бы отцом. Смешно, конечно, но я правда начал. Ну, то есть любовь там и все такое. По утрам просыпаешься и вдруг вспоминаешь, где ты вчера лег в постель. Сначала от этого вообще было очень странно. Такое ощущение, как будто всех обманул. Не в том смысле, что наколол кого-то или там кинул, а в том, что карта пришла небольшая, а ты блефанул, и тебе вдруг поверили. И при этом никто даже не злится на тебя. Лежишь утром в кровати, смотришь, как за окном падает снег, а в соседней комнате Мишка играет с собакой. Еще мне нравилось печку топить. Никогда до этого не думал, что может так вот понравиться. Марина блины все время делала по утрам. С клубничным вареньем было ужасно вкусно. А Мишка любил с вишневым.

Так у нас и прошло полтора месяца.

– Ну и погода, – сказал я, входя в квартиру и закрывая за собой дверь. – Пока до подъезда добежал, куртка успела намокнуть. Ты не знаешь, это вредно для кожи?

– У тебя турецкая? – спросил он.

– Сам ты «турецкая». В Италии покупал.

После выписки из больницы Павел Петрович действительно подогнал мне дежурную штуку баксов. Типа – премия на лекарства.