— Я попрошу миссис Неттльз время от времени заглядывать к магистрату, — сказал доктор. — И вы тоже можете посматривать. Я буду готов прийти в случае, если возникнет какая-либо необходимость. — Он успокаивающе положил руку на плечо Вудворду. — Я сейчас пойду, Айзек. А вы отдыхайте и не падайте духом. Завтра мы, быть может, вас поднимем и немножко пройдемся для упражнения.

Ответа от магистрата не последовало, потому что он уже спал.

— Спокойной ночи, — сказал Шилдс, взял саквояжи вышел из спальни.

Мэтью опрометью метнулся за ним.

— Минутку, сэр! — крикнул он в коридор, потому что доктор при своих небольших габаритах развил скорость скаковой лошади. Он не успел дойти до лестницы, как Мэтью сказал: — Если вы отказываетесь мне ответить, я сам выясню.

Реакция на это заявление последовала незамедлительно. Доктор Шилдс застыл на месте, развернулся и бросился на Мэтью, будто собираясь нанести удар. В красноватом, как Марс, свете фонарей коридора лицо Шилдса сделалось инфернальным — покрытые испариной и сведенные судорогой щеки, оскаленные зубы, сузившиеся в щелки глаза — совершенно другой человек, чем тот, которого Мэтью видел секунду назад. Завершая это превращение, Шилдс вцепился Мэтью в ворот и больно припечатал молодого человека спиной к стене.

— Слушай, ты! — прошипел Шилдс. Рука его сжалась, выкручивая ткань. — Чтобы ты никогда больше, понимаешь — никогда — не лез в мои дела! То, что произошло между мной и Пейном, так и останется — между ним и мной. Это наше дело и больше ничье. Уж точно не твое. Ты понял, сопляк? — Шилдс как следует встряхнул Мэтью, подчеркивая свое бешенство. — Отвечай!

Хотя Мэтью был на голову выше доктора, его поразил страх.

— Да, сэр, — ответил он. — Я вас понял.

— Это хорошо. Иначе ты бы очень пожалел, видит Бог!

Шилдс еще несколько секунд подержал Мэтью прижатым к стене — эти секунды показались юноше вечностью, — потом выпустил его рубашку. Не говоря больше ни слова, доктор повернулся и зашагал вниз по лестнице.

Мэтью был сильно сбит с толку и не менее сильно напуган. По своим манерам доктор мог бы быть братом Уилла Шоукомба. Расправляя смятую рубашку и пытаясь успокоить нервы, Мэтью понял, что между Шилдсом и Пейном действительно произошло что-то очень серьезное. Вспышка доктора многое говорила о его умственном состоянии. Так что же там было насчет ран, оружия и покойной жены Пейна? «Я полагаю, вы меня по ране в ноге выследили?» — спросил Пейн.

В чем бы ни состояла проблема, она была связана с прошлым Пейна — которое теперь казалось более темным, чем раньше. Но столько было головоломок, связанных с делом Рэйчел, которые Мэтью надо распутать, и так мало на это времени, что эта новая ситуация казалась скорее интермедией, чем центральным действием. Он не думал, что вражда между этими двумя как-то связана с Рэйчел, в то время как, например, пение Линча в темноте дома Гамильтонов, когда Сатана предъявил свой ультиматум через Вайолет Адамс, определенно такую связь имело.

Поэтому, как бы горячо ни желал он узнать больше о том, свидетелем чему сегодня был, Мэтью счел необходимым сосредоточиться на поисках доказательства невиновности Рэйчел, а прошедшее горе оставить в покое. Хотя бы на время.

Он еще раз заглянул к магистрату, подождал, пока придет служанка сменить холодный компресс. Мэтью поблагодарил и отпустил ее и сам приложил компресс — мокрую хлопчатобумажную тряпку, точнее говоря, — к лицу спящего и к затылку, где лихорадка казалась жарче всего. Потом он спустился вниз и увидел миссис Неттльз, закрывающую на ночь ставни. Он спросил, нельзя ли ему выпить чаю с печеньем, и вскоре ему был принесен поднос с тем и другим. Мэтью воспользовался моментом, чтобы узнать у миссис Неттльз, что ей известно о крысолове, но она ничего не могла сообщить, кроме того, что Линч держится сам по себе, и хотя необходимость в нем велика, он что-то вроде парии из-за своего ремесла. Мэтью также спросил — как можно более небрежно, — не замечала ли миссис Неттльз трений между доктором Шилдсом и Николасом Пейном или не знает ли чего-нибудь о возможной причине таковых.

Миссис Неттльз ответила, что никаких таких трений не замечала, но видела, что от милого доктора в присутствии мистера Пейна действительно исходит некоторый холодок. С мистером Уинстоном и мистером Бидвеллом у доктора отношения самые теплые, но доктор Шилдс явно предпочитает не находиться в одной комнате с мистером Пейном. Ничего такого драматического, чтобы можно было заметить, но, по ее мнению, доктор Шилдс этого человека явно недолюбливает.

— Спасибо, — сказал Мэтью. — … еще одно. Кто первым приехал в Фаунт-Роял? Мистер Пейн или доктор?

— Мистер Пейн, — ответила она. — Это было… да, где-то за месяц или два до приезда доктора Шилдса. — Она понимала, что у этих вопросов должна быть причина. — Это касается Рэйчел Ховарт?

— Нет, не думаю. Просто наблюдение, которое мне надо было проверить.

— Ну, наверняка что-то посильнее! — Она хитро улыбнулась Мэтью: — Вы не в силах бросить нить нераспутанной?

— Я вполне мог бы плести ковры, если вы об этом.

— Ха! — гулко рассмеялась она. — Да, это уж точно! — Но улыбка ее исчезла, и лицо помрачнело до обычного сурового состояния. — Так что, для мадам Ховарт все кончено? Крышка?

— Крышка еще не закрыта, — сказал Мэтью.

— То есть?

— То есть костер пока не зажжен… а мне надо еще кое-что перечитать. Так что извините и спокойной ночи.

Мэтью унес поднос к себе наверх, налил себе чаю и сел у открытого окна, поставив лампу на подоконник. В третий раз взял он документы из ящика и начал перечитывать с самого начала.

Он уже мог бы повторить все показания наизусть. И все же он чувствовал — или скорее отчаянно надеялся, — что выпрыгнет что-то из чащи слов, мелькнет стрелой, указывая направление исследований. Он отпил чаю и стал жевать печенье. Бидвелл пошел ужинать в таверну Ван-Ганди, как узнал Мэтью от доктора Шилдса, который сегодня там его видел за кружкой в веселой компании Уинстона и еще нескольких человек.

Он перечитал — в третий раз — показания Джеремии Бакнера и остановился протереть глаза. Ему самому не помешала бы кружка, но крепкий напиток ослабит решимость и замутит зрение. Если бы одну ночь спокойного сна, не отравленного мыслями о Рэйчел, горящей на костре!

Или вообще мыслями о Рэйчел. Точка.

Он вспомнил слова магистрата: «Найти истину. Послужить. Как бы ты это ни формулировал… Рэйчел Ховарт — твоя ночная птица, Мэтью».

Может быть, магистрат и прав, но не в том зловещем смысле, который подразумевал.

Мэтью закрыл глаза, чтобы дать им минутный отдых. Потом открыл снова, отпил чаю, чтобы взбодриться, и стал читать дальше. Сейчас он углубился в показания Элиаса Гаррика, и воспоминания этого человека о той ночи, когда он проснулся… «Постой-ка, — подумал Мэтью. — Вот это странно».

Он снова прочел кусок, который только что проработал.

«Мы с Пэшиенс пошли спать, как обычно. Она потушила лампу. Потом… не знаю, сколько времени прошло, я услышал, меня зовут по имени. Я тогда открыл глаза. Было все темно и тихо. Я ждал, слушал. Тихо-тихо, будто во всем мире никаких звуков, кроме моего дыхания. А потом… меня снова позвали по имени, и я посмотрел туда, в ногах кровати, и там ее увидел».

Нетерпеливой рукой Мэтью перелистнул к началу показаний Вайолет Адамс, к моменту, когда она описывала, как вошла в дом Гамильтонов. Палец его лег на говорящую строчку, и сердце забилось в груди сильнее.

«И не было ни звука. Тихо было, как… только мое дыхание, и другого звука не было».

Три свидетеля.

Три показания.

Но одно и то же слово: «тихо».

И еще то, что слышно было только собственное дыхание… может ли это быть совпадением? И повторяющиеся слова «весь мир» и у Бакнера, и у Гаррика… думать, что они оба будут говорить одними и теми же словами, было бы вопреки здравому смыслу.

Если только… сами того не зная… все три свидетеля услышали от кого-то, что им следует говорить.