И снова засвистела плеть. Мэтью чувствовал слезы на щеках. Боже мой, подумал он. Боже мой, Боже мой…

Щелк! На этот раз плеть легла на пару дюймов ниже первых двух ударов, но укус ее был не менее мучителен. Мэтью задрожал, у него чуть не подломились колени. Такая зверская была боль, что он испугался, как бы не сдал мочевой пузырь, и потому сосредоточился только на том, чтобы удержать поток. К счастью, пузырь выдержал. Мэтью открыл глаза. И услышал, как Грин произнес слова, радость от которых осталась на всю жизнь:

— Сделано, мистер Бидвелл!

— Нет! — яростно заревел Хейзелтон. — Ты придержал плеть! Я видел, что придержал!

— Придержи свой язык, Сет! А то, видит Бог, я тебе его укорочу!

— Джентльмены, джентльмены! — Бидвелл выступил из кареты и прошел к позорному столбу. — По моему мнению, на сегодня уже достаточно насилия. — Он наклонился заглянуть в мокрое от пота лицо Мэтью. — Ты усвоил урок, клерк?

— Грин придержал! — настаивал кузнец. — Нечестно так отпускать мальчишку, который мне лицо на всю жизнь изуродовал!

— Мы согласились насчет наказания, мистер Хейзелтон, — напомнил Бидвелл. — Я считаю, что мистер Грин исполнил его с должным усердием. Вы согласны, магистрат?

Вудворд смотрел на красные рубцы, вздувавшиеся на плечах Мэтью.

— Я согласен.

— Я объявляю наказание исполненным, а этого молодого человека — свободным. Отпустите его, мистер Грин.

Но Хейзелтон был так разъярен, что чуть ли не джигу танцевал.

— Я не удовлетворен! Крови не было!

— Это я могу исправить, — пообещал Грин, сворачивая плеть и подходя открыть оковы столба.

Хейзелтон сделал два шага вперед и сунулся уродливой мордой прямо в лицо Мэтью.

— Попадись мне только на моей земле, и я сам с тебя шкуру спущу! Я-то уже не сдержу плеть! — Он отошел и бросил пылающий взгляд на Бидвелла. — Черный день сегодня для правосудия!

С этими словами он направился в сторону своего дома.

Оковы раскрылись. Мэтью высвободился из объятий столба, и ему пришлось закусить губу, когда новая волна боли накатила на плечи. Если Грин действительно придержал, то Мэтью ни за что не хотел бы оказаться под его кнутом, когда великан прилагает полную силу. Голова у него кружилась, и он на миг остановился, держась рукой за столб.

— Как ты?

Вудворд уже стоял рядом.

— Нормально, сэр. То есть все будет нормально.

— Ладно, пойдем! — Бидвелл не слишком давал себе труд скрыть ухмылку. — Полагаю, небольшой завтрак тебе не повредит!

Мэтью последовал за Бидвеллом к карете, магистрат шел рядом. Зеваки стали расходиться по будничным делам, раз уж развлечение закончилось. Вдруг перед Мэтью появилась женщина и радостно сказала:

— С моими наилучшими пожеланиями!

Мэтью только через несколько секунд сообразил, что это Лукреция Воган протягивает ему кекс из своей корзинки.

— Возьмите, возьмите! — сказала она. — Только что испекла!

Мэтью был еще оглушен, плечи жгло, но он не хотел обижать женщину и потому взял кекс.

— Не так уж это было больно, да? — спросила она.

— Я рад, что все уже позади.

— Мадам, нас ждет завтрак! — Бидвелл уже занял свое место в карете. — Не будете ли вы так добры пропустить этого молодого человека?

Она не отводила глаз от Мэтью.

— Но вы же придете к нам на обед в четверг вечером? Я очень надеюсь.

— На обед? — наморщил лоб Мэтью.

— Моя небрежность, — сказал Вудворд женщине. — Я забыл передать ему ваше приглашение.

— О? Тогда я сама его передам. Не могли бы вы прийти к нам на обед в четверг вечером? В шесть часов? — Она улыбнулась Вудворду короткой и довольно натянутой улыбкой: — Я пригласила бы и вас, магистрат, но при вашем состоянии я боюсь, как бы вечер вне дома не отразился на вашем здоровье.

И снова ее жадное внимание обратилось к Мэтью. Он подумал, что такой блеск в этих синих глазах мог бы служить признаком лихорадки.

— Я могу рассчитывать, что вы будете?

— Я… я благодарен вам… но я…

— У меня очень гостеприимный дом, вам понравится, — не отставала она. — Я умею накрывать стол, и можете кого угодно спросить, как я готовлю. — Она подалась вперед, будто собираясь поделиться секретом. — Мистер Грин просто обожает мой луковый пирог. Он мне сказал, что пирог, который я ему преподнесла вчера, был самым лучшим, который он в жизни видел. Луковый пирог, — она понизила голос, чтобы Бидвелл не слышал, — это очень интересная штука. Стоит его съесть, и человек поддается милосердию.

Смысл слов женщины от Мэтью не ускользнул. Если Грин действительно сдержал удары — во что Мэтью было трудно поверить от суровой боли в плечах, — то это, вполне вероятно, произошло благодаря влиянию мадам Воган.

— Понимаю, — сказал он, хотя в голове у него было довольно мутно.

— Поехали! — нетерпеливо потребовал Бидвелл. — Мадам, всего хорошего!

— Так не почтите ли мой дом своим присутствием в четверг вечером? — Мадам Воган была явно не из тех, кто отступает перед давлением, хотя сама умела его оказывать. — Могу обещать вам, что вы будете заинтересованы.

В данный момент обеденное общество было Мэтью совершенно не нужно, но до четверга, он знал, от боли должно остаться только мрачное воспоминание. Кроме того, его заинтересовали интриги этой женщины. Почему ей захотелось ослабить его наказание? Он кивнул:

— Да, я буду.

— Превосходно! Значит, в шесть часов вечера. Я пошлю мужа вас привести.

Она сделала небрежный реверанс и удалилась, после чего Мэтью забрался в карету.

Бидвелл смотрел, как Мэтью тщательно избегает касаться плечами спинки сиденья, когда карета подпрыгивала на ухабах улицы Мира. Довольной ухмылки на губах он сдержать не мог, даже если старался.

— Надеюсь, ты излечился от своего недуга!

Мэтью должен был заглотить эту наживку.

— Какой недуг вы имеете в виду?

— Болезнь сования своего носа куда не надо. Ты еще легко отделался.

— Полагаю, что да.

— Ты полагаешь, а я знаю. Я видел, как Грин умеет пороть. Он действительно сдержал силу. Иначе ты бы сейчас истекал кровью и лепетал, как идиот. — Он пожал плечами. — Но Грин не очень жалует Хейзелтона, потому так и вышло. Магистрат, могу я надеяться, что вы вынесете приговор сегодня?

— Не сегодня, — прозвучал хриплый голос. — Я должен изучить протоколы.

Бидвелл помрачнел.

— Убейте меня, если я вижу, что тут еще изучать!

— Это вопрос честности, — ответил Вудворд.

— Честности? — Бидвелл сухо засмеялся. — Да, вот почему мир таков, каков он есть!

Мэтью не мог промолчать.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Имею в виду, что некоторые принимают нерешительность за честность, и вот почему Дьявол может плясать на головах добрых христиан! — Глаза Бидвелла сверкали, как две рапиры, вызывая Мэтью на спор. — Пятидесяти лет не пройдет, как мир обратится в дымящиеся угли, если Злу позволят так процветать! Наши двери и окна осадят солдаты Сатаны! Но мы будем честны с ними, а потому оставим на крыльце таран!

— Вы, наверное, побывали на проповеди Иерусалима, — сказал Мэтью.

— Ха! — Бидвелл с отвращением отмахнулся. — Что ты знаешь о мире? Куда меньше, чем себе воображаешь! Кстати, можешь посмеяться над собой, клерк: твоя теория насчет Алана Джонстона оказалась такой же хромой, как он сам! Он вчера вечером пришел ко мне в дом и показал свое колено!

— Правда? — Мэтью посмотрел на Вудворда, прося подтверждения.

Магистрат кивнул и почесал свежий комариный укус на седовато-щетинистом подбородке.

— Я видел это колено вблизи. Невозможно, чтобы Джонстон был тем человеком, который украл твою монету.

— А! — Мэтью сдвинул брови. Его гордость получила удар, особенно чувствительный после объяснений Николаса Пейна насчет того, что он был охотником за пиратами и еще — как он научился курить по-испански. Теперь Мэтью ощутил, что плывет без руля в открытом море. Он сказал: — Но…

И замолчал, потому что добавить было нечего.