Комиссар взглянул на скрипку. Честно говоря, никакого света он не заметил. Но он ничего не смыслил в этих музыкальных делах.

- Я попробовал играть на ней, - сказал маэстро, - и играл минут десять, унесенный в рай музыкой Паганини, Уле-Борнемана Булля…

- Какова ее рыночная цена? - спросил комиссар, обычно летавший невысоко и до рая никак не дотягивавший.

- Цена?! Рынок?! - возмутился маэстро. - Да такой инструмент не имеет цены!

- Пусть так, но все-таки…

- Откуда мне знать? Два, три миллиарда.

Уж не ослышался ли он? Нет, не ослышался.

- Я позволил себе заметить синьоре, что она очень рискует, оставляя такую ценность в практически нежилом доме. Тогда мы решили, еще и потому что я хотел получить авторитетное подтверждение, что речь идет именно о скрипке Андреа Гварнери, хранить инструмент здесь, у меня. Правда, сначала я никак не хотел брать на себя такую ответственность, но она сумела переубедить меня, даже расписку не взяла. Отвезла меня домой, и я дал ей взамен мою скрипку, чтобы положить в старый футляр. Если бы ее украли, ничего страшного бы не произошло: она стоит несколько сотен тысяч лир. На следующий день утром я позвонил в Милан своему другу, лучшему эксперту по скрипкам. Его секретарша сказала, что он путешествует и вернется не раньше конца этого месяца.

- Извините, - сказал комиссар, - я скоро вернусь.

Он в считаные минуты добрался до комиссариата.

- Фацио!

- Слушаю, доктор.

Монтальбано написал записку, расписался, заверил печатью комиссариата.

- Поедешь со мной.

Он сел в свою машину, остановился неподалеку от церкви.

- Отнеси эту записку доктору Ликальци, он должен дать тебе ключи от коттеджа. Мне самому туда нельзя: если увидят, что я разговариваю с доктором, слухи расползутся по всей Вигате.

Не прошло и пяти минут, как они уже ехали на улицу Тре Фонтане. Вышли из машины. Монтальбано открыл дверь виллы. Внутри стоял затхлый, противный запах, не только из-за застоявшегося воздуха, но и от порошков и аэрозолей криминалистов.

Фацио следовал за ним по пятам, не задавая вопросов. Монтальбано открыл витрину, взял футляр со скрипкой, вышел и запер дверь.

- Подожди, хочу кое-что проверить. Завернул за угол дома и вышел на задворки.

Здесь он еще не был. Сад уже начали разбивать. Справа, почти вплотную к дому, росла большая рябина с мелкими ярко-красными ягодами, слегка терпкими на вкус, которыми Монтальбано объедался в детстве.

- Тебе придется залезть на самую высокую ветку.

- Кому? Мне?

- Нет, твоему брату-близнецу.

Фацио неохотно повиновался. Все-таки не мальчик уже, недолго и шею свернуть.

- Подожди меня.

- Слушаюсь. Вообще-то в детстве я обожал Тарзана.

Комиссар снова вошел в дом, поднялся на второй этаж, зажег свет в спальне. Здесь от запаха перехватывало дыхание. Он поднял жалюзи, не открывая окна.

- Ты меня видишь? - крикнул он Фацио.

- Да, отлично вижу.

Вышел из коттеджа, запер дверь, направился к машине. Фацио не показывался. Он так и остался сидеть на дереве, ожидая указаний комиссара.

Монтальбано высадил Фацио перед церковью, велел ему вернуть ключи доктору Ликальци («скажи ему, что, возможно, они нам еще понадобятся»), а сам поехал к дому маэстро Катальдо Барберы, взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Маэстро сам открыл ему дверь. Он уже переоделся в брюки и свитер, но лицо по-прежнему было замотано белым шарфом с золотой булавкой.

- Проходите, - пригласил Катальдо Барбера.

- Да нет, не стоит, маэстро, я на минутку. Вот тот самый футляр, в котором находилась гварнери?

Маэстро подержал его в руках, внимательно осмотрел и вернул.

- Мне кажется, именно он.

Монтальбано открыл футляр и, не вынимая скрипки, спросил:

- А это инструмент, который вы дали синьоре?

Маэстро отступил на два шага, вытянув вперед руку, как бы желая отогнать от себя страшное видение.

- Что вы, до этого предмета я бы даже пальцем не дотронулся! Вы шутите, это же серийное производство! Куда ей до настоящей скрипки!

Вот подтверждение того, что открыл ему голос скрипки, того, что он вынес на свет божий. Потому что Монтальбано уже раньше бессознательно почувствовал противоречие между оболочкой и содержимым, между футляром и лежащей в нем скрипкой. Это заметил даже он, ничего не смысливший в скрипках. Как, впрочем, и в любом другом инструменте.

- Кроме того, - продолжал Катальдо Барбера, - тот инструмент, который я дал синьоре, пусть и не слишком дорогой, внешне был очень похож на гварнери.

- Спасибо. До свидания.

Он начал спускаться по лестнице.

- А как мне поступить с гварнери? - донесся сверху изумленный голос маэстро.

Он так ничего и не понял.

- Пока оставьте ее у себя. Играйте на ней, и как можно чаще.

Гроб погрузили на катафалк, у ворот церкви установили венки. Эмануэле Ликальци принимал соболезнования от многочисленных знакомых. Он казался необычайно взволнованным. Монтальбано подошел к нему, отвел в сторону.

- Я не ожидал, что будет столько народу, - сказал доктор.

- Синьора сумела завоевать многие сердца. Вам отдали ключи? Может случиться, что я опять их у вас попрошу.

- Они нужны мне с четырех до пяти для того, чтобы показать дом агенту по недвижимости.

- Я буду иметь это в виду. Послушайте, доктор, возможно, вы заметите, что в витрине нет скрипки. Ее взял я. Я верну ее сегодня же вечером.

Доктор выглядел озадаченным.

- Она имеет какое-то значение? Совершенно посредственный инструмент.

- Нужно проверить отпечатки пальцев, - соврал Монтальбано.

- Если так, то имейте в виду, что я держал ее в руках, когда показывал вам.

- Я отлично помню. Да, доктор! Из чистого любопытства хочу спросить. В котором часу вы улетели вчера вечером из Болоньи?

- Есть рейс в 18.30 с пересадкой в Риме, в 22.00 самолет прилетает в Палермо.

- Спасибо.

- Комиссар, извините: позвольте напомнить вам о «твинго».

Вот черт! Привязался с этой машиной!

В поредевшей толпе он заметил Анну Тропеано, которая разговаривала с хорошо одетым мужчиной лет сорока. Наверняка это Гвидо Серравалле. Монтальбано окликнул проходившего мимо Джалломбардо:

- Ты куда собрался?

- Иду домой обедать, комиссар.

- Какая жалость! Придется с этим повременить.

- Пресвятая Богоматерь! Как раз сегодня моя жена приготовила потрясающую пасту!

- Вечером поешь. Видишь вон тех двоих, темноволосую синьору и синьора, который с ней разговаривает?

- Так точно.

- Не теряй его из виду. Я скоро поеду в комиссариат, информируй меня каждые полчаса. Что он делает, куда идет.

- Так точно, - сказал смирившийся со своей участью Джалломбардо.

Монтальбано направился к мужчине и женщине. Анна, увидев его, словно засветилась изнутри: очевидно, общество Серравалле ее раздражало.

- Сальво! Как дела?

Она представила их друг другу.

- Комиссар Сальво Монтальбано, доктор Гвидо Серравалле.

Монтальбано безупречно сыграл свою роль.

- А ведь мы с вами разговаривали по телефону!

- Да, я предлагал вам свою помощь.

- Очень хорошо помню. Вы приехали из-за несчастной синьоры?

- Не мог не приехать.

- Понимаю. Уезжаете сегодня же?

- Да, выпишусь из гостиницы около пяти вечера. Мой самолет вылетает из Пунта-Раизи в 20.00.

- Очень хорошо, - сказал Монтальбано. Словно его безумно обрадовало то, что все, к их великой радости, могли, помимо всего прочего, положиться на регулярность авиарейсов.

- Знаешь, - заметила Анна светским непринужденным тоном, - доктор Серравалле пригласил меня пообедать с ним. Почему бы тебе к нам не присоединиться?

- Буду очень рад, - подтвердил Серравалле, у которого не было другого выхода.

Глубокое сожаление тут же отразилось на физиономии комиссара.