- Понимаю. Но мне обязательно нужно с ним переговорить.

- Можете попытаться завтра утром после концерта.

Наверху хлопнула дверь.

- Ну вот, - сказала синьора Вазиле Коццо, - горничная пошла домой.

Комиссар бросился было к входной двери.

- Предупреждаю, комиссар, это не совсем горничная, а скорее экономка, - уточнила синьора Клементина.

Монтальбано открыл дверь. Женщина лет шестидесяти, прилично одетая, спускалась с последних ступенек лестничного пролета. Поздоровалась с ним кивком головы.

- Синьора, я комиссар…

- Я знаю.

- Вы идете домой, и я не хочу, чтобы вы зря теряли время. Маэстро и синьора Ликальци были знакомы?

- Да. Уже два месяца. Синьора сама пожелала представиться маэстро. А он очень даже обрадовался. Ему красивые женщины нравятся. Они стали разговаривать, и так задушевно. Я приготовила для них кофе. Взяв чашки, они закрылись в кабинете, в том, из которого ничего не слышно.

- Со звукоизоляцией?

- Да-да. Чтоб соседям не мешать.

- Синьора приходила снова?

- Может быть, без меня.

- А когда вы бываете?

- Разве вы не видите? Вечером ухожу.

- Удовлетворите мое любопытство. Если у маэстро нет телевизора и он не читает газет, откуда он узнал об убийстве?

- Я ему сказала, так, между делом, сегодня после обеда. На улице видела объявление о завтрашней поминальной службе.

- И как отреагировал маэстро?

- Очень плохо. Попросил таблетки от сердца, прямо почернел весь. Ну уж и напугалась я! Желаете еще что-нибудь узнать?

Утром Монтальбано пришел в комиссариат в сером костюме, светло-голубой рубашке, галстуке приглушенных тонов и черных ботинках.

- Прямо загляденье, - оценил Мими Ауджелло.

Не говорить же ему, что он так вырядился, чтобы в девять тридцать вечера слушать сольный скрипичный концерт. Мими решил бы, что он рехнулся. И то сказать, во всей этой затее есть что-то безумное.

- Я сегодня иду на похороны, - пробормотал он.

У него в кабинете звонил телефон.

- Сальво? Это Анна. Только что мне позвонил Гвидо Серравалле.

- Из Болоньи?

- Нет, из Монтелузы. Сказал, что мой телефон ему уже давно дала Микела. Он знал, что мы дружим. Сейчас он приехал на похороны и остановился в «Делла Балле». Пригласил меня с ним пообедать, во второй половине дня он уезжает. Что мне делать?

- В каком смысле?

- Не знаю, я чувствую себя неловко.

- Почему?

- Комиссар? Говорит Эмануэле Ликальци. Вы придете на похороны?

- Да. Во сколько?

- В одиннадцать. Потом прямо из церкви гроб отправят в Болонью. Есть новости?

- Ничего существенного. Вы еще задержитесь в Монтелузе?

- До завтрашнего утра. Я должен договориться с агентством по недвижимости о продаже виллы. После обеда я поеду туда с агентом, он хочет все посмотреть. Ах да, вчера вечером я летел в одном самолете с Гвидо Серравалле. Он тоже приехал на похороны.

- Щекотливая ситуация, - вырвалось у комиссара.

- Вы так считаете?

Доктор Эмануэле Ликальци снова надел свою маску.

- Поторопитесь, вот-вот начнется, - сказала синьора Клементина, пригласив его в комнату рядом с гостиной. Они уселись. Ради такого случая синьора надела длинное вечернее платье. Выглядела она как постаревшая дама с портрета работы Джованни Болдини. Ровно в девять тридцать маэстро Барбера начал концерт. Спустя пять минут у комиссара появилось странное ощущение, от которого он никак не мог избавиться. Ему казалось, что поет не скрипка, а женский голос, умоляющий выслушать его и понять. Медленно, но уверенно звуки складывались в слоги или даже в слова, сливались в жалобный древний плач, который по временам достигал вершины трагизма. Этот тревожный женский голос рассказывал об ужасной тайне, которую сумеет постичь лишь тот, кто способен полностью отдаться музыке. Комиссар закрыл глаза, глубоко взволнованный и потрясенный. Но одного он не мог понять: раньше у скрипки был совсем другой тембр, не могла же она так измениться? Не открывая глаз, он позволил голосу увлечь себя за собой. И увидел, как входит на виллу, пересекает гостиную, открывает витрину, берет футляр от скрипки… Так вот что его так мучило; вот та деталь, которая выпадала из общей картины! Голова словно взорвалась от яркой вспышки, и он застонал, как от боли.

- Вы тоже расчувствовались? - спросила синьора Клементина, утирая слезу. - Он еще никогда так не играл.

В это мгновение концерт, по-видимому, как раз закончился, и синьора включила телефон, набрала номер и принялась аплодировать.

На этот раз комиссар не присоединился к ней, а взял трубку:

- Маэстро? Это комиссар Сальво Монтальбано. Мне очень нужно с вами поговорить.

- Мне тоже.

Монтальбано положил трубку, потом вдруг нагнулся, обнял синьору Клементину, поцеловал ее в лоб и вышел.

Дверь открыла горничная-экономка.

- Не желаете кофе?

- Нет, спасибо.

Катальдо Барбера вышел ему навстречу, протянув руку для приветствия.

Когда Монтальбано, перепрыгивая через две ступеньки, поднимался по лестнице, он пытался представить себе, как будет одет маэстро. Его догадки оказались верны: маэстро, человек скорее хрупкого телосложения, с белоснежными волосами, с маленькими, но огненными черными глазами, был во фраке безупречного покроя.

Единственное, что противоречило этому элегантному облику, - белый шелковый шарф, закрывавший нижнюю часть лица, нос, рот и подбородок, оставляя открытыми только глаза и лоб. Шарф был заколот золотой булавкой.

- Прошу вас, проходите, - любезно предложил Барбера, проводя его в кабинет со звукоизоляцией.

Здесь стояли витрина с пятью скрипками, сложная стереоустановка, металлические подставки для компакт-дисков и аудиокассет, книжный шкаф, письменный стол, два кресла. На столе лежала еще одна скрипка - видимо, именно на ней и играл маэстро.

- Сегодня я играл на гварнери, - сказал маэстро, показывая на скрипку, как будто в подтверждение догадки Монтальбано. - У нее несравненный, небесный голос.

Монтальбано поздравил себя: даже ничего не смысля в музыке, он почувствовал - звук этой скрипки отличается от того, что он слышал на первом концерте.

- Для скрипача играть на таком сокровище, поверьте мне, подобно чуду.

Он вздохнул.

- К сожалению, ее придется вернуть.

- Она не ваша?

- Если бы! Только вот не знаю, кому отдавать. Сегодня я пообещал себе позвонить в комиссариат и задать этот вопрос. Но раз уж вы здесь…

- Я в вашем распоряжении.

- Видите ли, скрипка принадлежала несчастной синьоре Ликальци.

Комиссар почувствовал, как его нервы натянулись, словно скрипичные струны: если бы маэстро коснулся их, они бы зазвучали.

- Месяца два назад, - начал свой рассказ маэстро Барбера, - я упражнялся перед открытым окном. Синьора Ликальци, случайно проходившая мимо, услышала мою игру. Она разбиралась в музыке. Прочитала мое имя на табличке и захотела познакомиться. Она присутствовала на моем последнем концерте в Милане, после которого я собирался оставить концертную деятельность, но тогда еще никто не знал об этом.

- Почему?

Вопрос, заданный так прямо, смутил маэстро. Мгновение поколебавшись, он расстегнул булавку и медленно размотал шарф. Настоящее чудовище. У него отсутствовало полноса; верхняя губа, совершенно разъеденная, обнажала десны.

- Вам не кажется, что это достаточно веская причина?

Опять замотал шарф, заколол булавку.

- У меня редчайший случай неизлечимой волчанки, которая разрушает мою плоть. Как я мог появляться в таком виде перед публикой?

Комиссар был ему благодарен за то, что он сразу замотал шарф. Жуткое зрелище вызывало страх и тошноту.

- Так вот, эта прекрасная и милая женщина, между прочим, рассказала мне, что унаследовала скрипку от своего прадедушки, который был скрипичных дел мастером в Кремоне. И добавила, что в детстве часто слышала от родителей, будто скрипка эта бесценна. Но тогда она не придала этому значения. В семьях часто существуют легенды о какой-нибудь ценной картине или статуэтке, стоящей целое состояние. Сам не знаю почему, но мной овладело любопытство. Через несколько дней вечером она мне позвонила, заехала за мной, и мы отправились в ее новый загородный дом. Едва я увидел скрипку, меня словно пронзил электрический разряд. Скрипка была в довольно плачевном состоянии, но отреставрировать ее не составляло большого труда. Скрипку работы Андреа Гварнери, комиссар, легко узнать по лаку цвета желтого янтаря, словно излучающему свет.