Лейтенант, видимо, прибыл узнать цель прихода на рейд русского военного корабля.

Вскоре англичанин отправился обратно, лоцман не появлялся, шлюп подошел ближе к берегу, где несколько лодок снимали сигнальные буи.

— Посмотри, Петр Иванович, датчане неспроста баканы снимают, знать, приход британцев им не по нутру.

Разглядывая английские корабли, Головнин увидел, что на них тоже подняты сигналы с призывом лоцманов и флаги, почти такие же, как на «Диане». Он подозвал Мура.

— Поднять наш российский флаг первого адмирала. Спустите шлюпку, — капитан поманил мичмана Рудакова. — Илья Дмитрии, садитесь в шлюпку, поезжайте на берег за лоцманом. Поясните датчанам, что мы русские и наша задача идти в Копенгаген и далее.

Не успела шлюпка отойти от борта, как показалась лодка с лоцманом.

— Мы вас приняли за англичан, — лоцман крепко выругался.

Ветер стих, пришлось отстаиваться на якоре. Когда стемнело, на берегу раздался барабанный бой, все загрохотало, небо осветилось сполохами пушечных выстрелов копенгагенских батарей.

Лоцман на верхней палубе бранился, размахивая руками, ругал англичан:

— Они вздумали промерить глубины, чтобы высадить десант, но у них это дело не пройдет.

Утром Головнин отправил на шлюпке в Копенгаген Мура. Он знал английскую родословную мичмана по отцу и то, что он неплохо знал голландский.

— Разыщите нашего посла и вручите ему мое письмо. Получите от него ответ и, не мешкая, возвращайтесь.

Шлюпка ушла, а Головнин пояснил Рикорду:

— Незачем нам идти к Копенгагену, здесь, видимо, свара начинается, а у нас другие цели.

Мур не задержался, скоро вернулся и подтвердил опасения командира:

— Наш посол и все дипломаты покинули город. Комендант Белли, начальник обороны, просил передать, что город осажден англичанами и письмо переслать невозможно.

Выслушав Мура, командир решил разобраться во всем обстоятельно.

— Снимайся с якоря, Петр Иваныч, и отходи подалее от берега, а я разведаю, что и как, и скоро вернусь, — распорядился он Рикорду, — нам так или иначе запасаться мясом и зеленью надобно, а здесь только ядра да пули.

На пристани Головнина окружили вооруженные датчане. «Не знаю, почему им в голову вошло, что шлюп наш послан вперед от идущего к ним на помощь российского флота, со всех сторон меня спрашивали, то на французском, то на английском языке, а иногда и по-русски, сколько кораблей наших идет, кто ими командует, есть ли на них войска. Караульный офицер с нуждою мог ко мне приблизиться сквозь окружившую меня толпу. Нельзя было не приметить страха и огорчения, изображенного на их лицах, а особливо, когда они узнали прямую причину нашего прибытия». Русского капитана тепло приняли генерал Пейман и командор Белли, начальник обороны датчан.

— Англичане требуют от короля, чтобы мы отдали им весь наш флот. Боятся, французы им воспользуются. Больше того, они требуют и наш замок им передать, — возмущался генерал. — Они пришли на рейд крадучись, мы их снабжали провизией и водой безвозмездно, а теперь они объявили нам ультиматум.

К сказанному генералом несколько огорченных слов добавил командир Белли.

— Мы предполагали, что Россия придет нам на помощь, но, видно, у вашего царя своих забот немало.

— У правителей всегда забот полон рот, — Головнин несколько развеял грусть командора, — но я прошу вас переправить мои письма к нашему послу.

Командир дал слово при первой же оказии отправить Донесение русского капитана и дружески посоветовал:

— С часу на час англичане могут атаковать нас, потому вам безопаснее сняться с якоря и перейти в Эльсинор. Там вас снабдят и провизией.

Возвращаясь на шлюпке, Головнин поеживался. Зеркальная поверхность бухты не радовала моряка. «Видимо, остается только на верпах вытягиваться».

Едва ступив на палубу, командир озабоченно сказал встречавшему его Рикорду:

— Играй аврал, Петр Иваныч, сей же час снимаемся с якоря.

— Шлюпку на борт?

— Ни в коем разе, спускай еще шестивесельную, — командир кивнул на поникший вымпел, — ветра нет, будем перетягиваться на якорях, завозами.

Рикорд недоуменно спросил:

— К чему спешка? Быть может, ветерок потянет.

Не любил командир лишних вопросов, но тут пояснил:

— Датчане ждут скоро штурма, а нам сия перепалка ни к чему.

Нудная и изматывающая работа перемещать судно завозом якорей. Сначала малый якорь, верп, спускают на шлюпку, потом завозят в нужном направлении на всю длину якорного каната, бросают верп в воду и начинают шпилем выбирать якорный канат, подтягивая судно к верпу. В это время на шлюпку грузят другой якорь, опять завозят, бросают и вновь подтягивают к нему судно. И так вся операция повторяется, пока судно не достигнет намеченного пункта.

Спустя три часа «Диана» поравнялась с английской эскадрой. Командир насчитал больше двадцати линкоров и столько же фрегатов.

— Транспортов не менее двухсот, — доложил Рикорд и показал на вымпел. Он, едва шевеля косицами, начал расправляться.

— Подымай гребные суда, будем ставить паруса. Главное, что мы выбрались с директрисы [51] благополучно.

Лавируя, шлюп медленно двигался из бухты против сильного течения. Наступил вечер, и за кормой загромыхали бомбардирские суда, посылая смерть и разрушения в Копенгаген…

В Эльсиноре шлюп встретили радушно и военные, и купцы, но город пустовал, жители перебрались в пригород.

— Прежде здесь был постоялый двор балтийской торговли, — задумчиво проговорил Головнин, — а нынче улицы пусты, а нам бы побыстрее обзавестись провиантом и пора в Портсмут следовать.

«Деятельность — неразлучный товарищ коммерции, — проницательно заметил он, — повсюду в нем являлась; но ныне едва человека можно было встретить на улице; купеческие конторы и лавки заперты, лучшие из них вещи перевезены в замок, и все молодые граждане, способные к понесению оружия, расписаны по пушкам в крепости, где они должны были находиться почти безотлучно. Город был так пуст, и печаль, или, вернее, отчаяние жителей столь велико, что я не имел никакой надежды купить что-либо из нужных для шлюпа вещей». Но нашелся добрый помощник, морской офицер Туксон. Оказалось, что его сын служит в Кронштадтской эскадре. Он-то и поднял быстро на ноги всех своих знакомых купцов. На «Диану» потянулись юркие люди с зеленью, мясом, водкой, и все продавалось «не дороже обыкновенных цен в мирное время».

Матросы слонялись вокруг кипящих котлов, где варились щи, и весело приговаривали:

— Англичан-то местные жители потчуют пулями, а нас одаривают доброй провизией…

Северное море встретило мореходов непривычным для летнего времени сильным норд-вестом и штормами. Две недели дрейфовал шлюп к берегам Норвегии. Когда штормовой ветер затих, на смену ему пришла, как обычно, тягучая зыбь с запада.

Но штиль оказался кратковременным. Не прошло и суток, ветер зашел к югу, посыпал мелкий дождь, сильно похолодало, а ночью начался сильный шторм. На рассвете не покидавший шканцы капитан первым заметил вдали странное судно без мачт.

— Должно быть, купец стал на якорь, — высказался лоцман. Спустя полчаса Головнин засомневался и подозвал вахтенного Рудакова.

— Судно явно дрейфует и, видимо, бедствует, спускайтесь к нему, быть может, там люди погибают.

Рудаков вызвал наверх матросов, скомандовал рулевому и недовольно пробурчал:

— Всю ночь выбирались на ветер, едва на три мили поднялись, а теперь все насмарку.

— Человек цену не имеет, мичман, — жестко ответил командир, — каждый моряк по совести обязан помогать собрату.

К судну подошли на два-три кабельтова, приготовили к спуску шлюпку, но на верхней палубе судна никто не показывался.

— По-моему, судно покинуто командой, — опуская подзорную трубу, сказал Головнин стоящему рядом Рикорду. Тот, не отрываясь, продолжал всматриваться, отозвался:

— Ни одной души на верхней палубе.